Людмила Давидюк, Людмила Дядечко, Инна Халабаджах

 158
караван­сараи, переулки, пруды… Пропал Ершалаим — великий город, 
как будто не существовал на свете. Все пожрала тьма, напугавшая все жи­
вое в Ершалаиме и его окрестностях. Странную тучу принесло с моря к 
концу дня, четырнадцатого дня весеннего месяца нисана.
Она уже навалилась своим брюхом на Лысый Череп, где палачи поспеш­
но кололи казнимых, она навалилась на храм в Ершалаиме, сползла дымны­
ми потоками с холма его и залила Нижний Город. Она вливалась в окошки 
и гнала с кривых улиц людей в дома. Она не спешила отдавать свою влагу и 
отдавала только свет. Лишь только дымное черное варево распарывал огонь, 
из  кромешной  тьмы  взлетала  вверх  великая  глыба  храма  со  сверкающим 
чешуйчатым покрытием. Но он угасал во мгновение, и храм погружался в 
темную бездну. Несколько раз он выскакивал из нее и опять проваливался, 
и каждый раз этот провал сопровождался грохотом катастрофы.
Другие  трепетные  мерцания  вызывали  из  бездны  противостоящий 
храму  на  западном  холме  дворец  Ирода  Великого,  и  страшные  безгла­
зые золотые статуи взлетали к черному небу, простирая к нему руки. Но 
опять прятался небесный огонь, и тяжелые удары грома загоняли золо­
тых идолов во тьму.
Ливень  хлынул  неожиданно,  и  тогда  гроза  перешла  в  ураган.  В  том 
самом месте, где около полудня, близ мраморной скамьи в саду, беседова­
ли прокуратор и первосвященник, с ударом, похожим на пушечный, как 
трость переломило кипарис. Вместе с водяной пылью и градом на балкон 
под колонны несло сорванные розы, листья магнолий, маленькие сучья и 
песок. Ураган терзал сад. <…>
Наконец услышал прокуратор и долгожданные шаги, и шлепанье но 
лестнице, ведущей к верхней площадке сада перед самым балконом. Про­
куратор вытянул шею, и глаза его заблистали, выражая радость. <…>
Пришедший  откинул  капюшон,  обнаружив  совершенно  мокрую, 
с прилипшими ко лбу волосами голову, и, выразив на своем бритом лице 
вежливую  улыбку,  стал  отказываться  переодеться,  уверяя,  что  дождик 
не может ему ничем повредить. <…>
— А теперь прошу сообщить мне о казни, — сказал прокуратор.
— Что именно интересует прокуратора?
—  Не  было  ли  со  стороны  толпы  попыток  выражения  возмущения? 
Это главное, конечно.
— Никаких, — ответил гость.
— Очень хорошо. Вы сами установили, что смерть пришла?
— Прокуратор может быть уверен в этом.
— А скажите… напиток им давали перед повешением на столбы?
— Да. Но он, — тут гость закрыл глаза, — отказался его выпить.
— Кто именно? — спросил Пилат.
— Простите, игемон! — воскликнул гость, — я не назвал? Га­Ноцри.
—  Безумец!  —  сказал  Пилат,  почему­то  гримасничая.  Под  левым 
глазом  у  него  задергалась  жилка,  —  умирать  от  ожогов  солнца!  Зачем 
же отказываться от того, что предлагается по закону? В каких выражени­
ях он отказался?

 159
Литература
— Он сказал, — опять закрывая глаза, ответил гость, — что благода­
рит и не винит за то, что у него отняли жизнь.
— Кого? — глухо спросил Пилат.
— Этого он, игемон, не сказал.
— Не пытался ли он проповедовать что­либо в присутствии солдат?
— Нет, игемон, он не был многословен на этот раз. Единственное, что 
он сказал, это, что в числе человеческих пороков одним из самых главных 
он считает трусость.
— К чему это было сказано? — услышал гость внезапно треснувший 
голос.
— Этого нельзя было понять. Он вообще вел себя странно, как, впро­
чем, и всегда.
— В чем странность?
— Он все время пытался заглянуть в глаза то одному, то другому из 
окружающих и все время улыбался какой­то растерянной улыбкой.
— Больше ничего? — спросил хриплый голос.
— Больше ничего.
Прокуратор стукнул чашей, наливая себе вина. Осушив ее до самого 
дна, он заговорил:
— Дело заключается в следующем: хотя мы и не можем обнаружить — 
в  данное  время,  по  крайней  мере,  —  каких­либо  его  поклонников  или 
последователей, тем не менее ручаться, что их совсем нет, нельзя.
Гость внимательно слушал, наклонив голову.
— И вот, во избежание каких­нибудь сюрпризов, — продолжал проку­
ратор, — я прошу вас немедленно и без всякого шума убрать с лица земли 
тела всех трех казненных и похоронить их в тайне и в тишине, так, чтобы 
о них больше не было ни слуху ни духу.
— Слушаю, игемон, — сказал гость и встал, говоря: — Ввиду сложно­
сти и ответственности дела разрешите мне ехать немедленно. <…>
— Я счастлив служить под вашим начальством, игемон.
— Мне это очень приятно. Итак, третий вопрос. Касается этого, как 
его… Иуды из Кириафа.
Тут гость и послал прокуратору свой взгляд и тотчас, как полагается, 
угасил его.
— Говорят, что он, — понижая голос, продолжал прокуратор, — день­
ги будто бы получил за то, что так радушно принял у себя этого безумного 
философа.
— Получит, — тихонько поправил Пилата начальник тайной службы.
— А велика ли сумма?
— Этого никто не может знать, игемон.
— Даже вы? — своим изумлением выражая комплимент, сказал игемон.
— Увы, даже я, — спокойно ответил гость, — но что он получит эти 
деньги  сегодня  вечером,  это  я  знаю.  Его  сегодня  вызывают  во  дворец 
Каифы.
—  Ах,  жадный  старик  из  Кириафа,  —  улыбаясь,  заметил  прокура­ 
тор, — ведь он старик?

 160
— Прокуратор никогда не ошибается, но на сей раз ошибся, — любез­
но ответил гость, — человек из Кириафа — молодой человек.
— Скажите! Характеристику его вы можете мне дать? Фанатик?
— О нет, прокуратор.
— Так. А еще что­нибудь?
— Очень красив.
— А еще? Имеет, может быть, какую­нибудь страсть?
—  Трудно  знать  так  уж  точно  всех  в  этом  громадном  городе,  про­ 
куратор…
— О нет, нет, Афраний! Не преуменьшайте своих заслуг!
—  У  него  есть  одна  страсть,  прокуратор.  —  Гость  сделал  крохотную 
паузу. — Страсть к деньгам.
— А он чем занимается?
Афраний поднял глаза кверху, подумал и ответил:
— Он работает в меняльной лавке у одного из своих родственников.
— Ах так, так, так, так. — Тут прокуратор умолк, оглянулся, нет ли 
кого на балконе, и потом сказал тихо: — Так вот в чем дело — я получил 
сегодня сведения о том, что его зарежут сегодня ночью. <…>
—  Позвольте  мне  пока  этого  не  говорить,  тем  более  что  они  случай­
ны,  темны  и  недостоверны.  Но  я  обязан  предвидеть  все.  Такова  моя 
должность,  а  пуще  всего  я  обязан  верить  своему  предчувствию,  ибо 
никогда оно еще меня не обманывало. Сведения же заключаются в том, 
что кто­то из тайных друзей Га­Ноцри, возмущенный чудовищным пре­
дательством этого менялы, сговаривается со своими сообщниками убить 
его  сегодня  ночью,  а  деньги,  полученные  за  предательство,  подбросить 
первосвященнику с запиской: «Возвращаю проклятые деньги!» <…>

жүктеу/скачать 7,35 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: