Людмила Давидюк, Людмила Дядечко, Инна Халабаджах

 223
Язык
Я работал тогда секретарем в газете «Моряк». В ней вообще работало 
много молодых писателей, в том числе Катаев, Багрицкий, Бабель, Оле­
ша и Ильф. Из старых, опытных писателей часто заходил к нам в редак­
цию только Андрей Соболь — милый, всегда чем­нибудь взволнованный, 
неусидчивый человек. 
Однажды Соболь принес в «Моряк» свой рассказ, раздерганный, спу­
танный, хотя и интересный по теме и, безусловно, талантливый. 
Все прочли этот рассказ и смутились: печатать его в таком небрежном 
виде было нельзя. Предложить Соболю исправить его никто не решался. 
В этом отношении Соболь был неумолим — и не столько из­за авторского 
самолюбия (его­то как раз у Соболя почти не было), сколько из­за нервоз­
ности: он не мог возвращаться к написанным своим вещам и терял к ним 
интерес.
Мы  сидели  и  думали:  что  делать?  Сидел  с  нами  и  наш  корректор, 
старик  Благов,  бывший  директор  самой  распространенной  в  России 
газеты «Русское слово», правая рука знаменитого издателя Сытина. 
Это был неразговорчивый человек, напуганный своим прошлым. Всей 
своей солидной фигурой он совершенно не вязался с оборванной и шум­
ной молодежью нашей редакции. 
Я  забрал  рукопись  Соболя  с  собой  в  магазин  Альшванга,  чтобы  про­
честь ее еще раз. 
Поздним  вечером  <…>  милиционер  Жора  Козловский  постучал  в 
дверь магазина. <…>
— К вам гражданин просится, — сказал Жора. <…>
За дверью стоял Благов. <…>
—  Вот  что,  —  сказал  Благов.  —  Я  все  думаю  об  этом  рассказе  Со­ 
боля.  Талантливая  вещь.  Нельзя,  чтобы  она  пропала.  У  меня,  знаете, 
как  у  старого  газетного  коня,  привычка  не  выпускать  из  рук  хорошие 
рассказы. 
— Что же поделаешь! — ответил я. 
— Дайте мне рукопись. Клянусь честью, я не изменю в ней ни слова. 
Я  останусь  здесь,  потому  что  возвращаться  домой,  на  Ланжерон,  невоз­
можно — наверняка разденут. И при вас я пройдусь по рукописи. 
— Что значит «пройдусь»? — спросил я. — «Пройтись» — это значит 
выправить. 
— Я же вам сказал, что не выброшу и не впишу ни одного слова. 
— А что же вы сделаете? 
— А вот увидите. 
В словах Благова я почувствовал нечто загадочное. Какая­то тайна во­
шла в эту зимнюю штормовую ночь в магазин Альшванга вместе с этим 
спокойным  человеком.  Надо  было  узнать  эту  тайну,  и  поэтому  я  согла­
сился. 
Благов  вынул  из  кармана  огарок  необыкновенно  толстой  церковной 
свечи. Золотые полоски вились по ней спиралью. Он зажег этот огарок, 
поставил его на ящик, сел на мой потрепанный чемодан и склонился над 
рукописью с плоским плотницким карандашом в руке. <…> 

 224
Благов кончил работу над рукописью только к утру. Мне он рукописи 
не показал, пока мы не пришли в редакцию и машинистка не переписала 
ее начисто. 
Я прочел рассказ и онемел. Это была прозрачная, литая проза. Все ста­
ло  выпуклым,  ясным.  От  прежней  скомканности  и  словесного  разброда 
не осталось и тени. При этом действительно не было выброшено или при­
бавлено ни одного слова. 
Я посмотрел на Благова. Он курил толстую папиросу из черного, как 
чай, кубанского табака и усмехался. 
— Это чудо! — сказал я. — Как вы это сделали? 
—  Да  просто  расставил  правильно  все  знаки  препинания.  У  Соболя 
с ними форменный кавардак. Особенно тщательно я расставил точки. И 
абзацы.  Это  великая  вещь,  милый  мой.  Еще  Пушкин  говорил  о  знаках 
препинания. Они существуют, чтобы выделить мысль, привести слова в 
правильное  соотношение  и  дать  фразе  легкость  и  правильное  звучание. 
Знаки препинания — это как нотные знаки. Они твердо держат текст и не 
дают ему рассыпаться. 
Рассказ был напечатан. А на следующий день в редакцию ворвался Со­
боль. Он был, как всегда, без кепки, волосы его были растрепаны, а глаза 
горели непонятным огнем. 
— Кто трогал мой рассказ? — закричал он неслыханным голосом и с 
размаху ударил палкой по столу, где лежали комплекты газет. Пыль, как 
извержение, взлетела над столом. 
— Никто не трогал, — ответил я. — Можете проверить текст. 
— Ложь! — крикнул Соболь. — Брехня! Я все равно узнаю, кто трогал! 
Запахло  скандалом.  Робкие  сотрудники  начали  быстро  исчезать  из 
комнаты. Но, как всегда, на шум примчались, стуча «деревяшками», обе 
наши машинистки — Люсьена и Люся. 
Тогда Благов сказал спокойным и даже унылым голосом: 
— Если вы считаете, что правильно расставить в вашем рассказе зна­
ки  препинания  —  это  значит  тронуть  его,  то  извольте:  трогал  его  я.  По 
своей обязанности корректора. 
Соболь  бросился  к  Благову,  схватил  его  за  руки,  крепко  потряс  их, 
потом обнял старика и троекратно, по­московски, поцеловал его. 
— Спасибо! — сказал взволнованно Соболь. — Вы дали мне чудесный 
урок.  Но  только  жалко,  что  так  поздно.  Я  чувствую  себя  преступником 
по отношению к своим прежним вещам. 
Вечером Соболь достал где­то полбутылки коньяка и принес в магазин 
Альшванга.  Мы  позвали  Благова,  пришли  Багрицкий  и  Жора  Козлов­
ский, сменившийся с поста, и мы выпили коньяк во славу литературы и 
знаков препинания. 
После  этого  я  окончательно  убедился,  с  какой  поразительной  силой 
действует на читателя точка, поставленная вовремя. 

 225
Литература
Михаил Булгаков.  
«Ма тер и Маргарита»
57

жүктеу/скачать 7,35 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: