Матвей Ганапольский Кисло-сладкая журналистика

Матвей Ганапольский

Кисло-сладкая журналистика

Кисло-сладкая журналистика

РЕДКИЙ ВИТАМИН

Матвей Ганапольский написал возмутительную книгу о журналистике. На страницах этого «учебника» встречаются имена Джорджа Клуни, Гитлера, Нефертити и Паваротти. Упоминаются Венедиктов, Гарри Поттер и Пэрис Хилтон. Но нет ни слова про меня.

И он еще просит, чтобы я написал к этому предисловие! Воистину, нет пределов человеческой гнусности. Ну да ладно. Дождусь, пока Ганапольский позовет меня в свой эфир – он там кровью умоется…

Итак, Ганапольский написал о журналистике. Засчитают ли это за учебник в Министерстве образования, бабушка надвое сказала. Скорее всего нет – и правильно сделают! О журналистике должны писать серьезные и желательно скучные люди, а Ганапольский – зубоскал и шут гороховый, что тщательнейшим образом подчеркивает на каждой странице.

Правда, в глубине зубоскала спрессован двадцатилетний опыт почти ежедневных ток-шоу; правда, у шута горохового заметно болит в районе души. Правда и то, что с конвейера, которым заведуют серьезные и скучные люди, в мир прессы выходят, как правило, бойкие парни и девчата, не знающие элементарных этических правил профессии, да и просто малограмотные… Моя домашняя кунсткамера забита заспиртованными образцами этой журналистики.

Но все-таки давать писать Ганапольскому о журналистике – это чересчур!

Что может узнать из этой книжки молодой человек с писучим зудом в ладошках или девушка с аналогичным диагнозом? Как кропать статьи? Нет у Ганапольского рецептов на этот счет. Может быть, он знает какое-нибудь петушиное слово, сулящее успех в журналистике? Если и знает, то никому не говорит – по крайней мере, в его тексте гораздо чаще упоминаются эфиры проблемные и провальные.

Так зачем молодым и старым читать эту книжку? Не знаю. Даже терпение и усидчивость не воспитаешь этим чтением – книжка-то получилась веселая и занимательная… Ибо написана она веселым и занимательным человеком.

Есть в нем, черт возьми, какой-то дефицитный витамин, в этом Ганапольском! (Неприятно это признавать, но уж ладно, продемонстрирую широту души.) Острая наблюдательность есть в нем, живая реакция и непосредственность тона.

Он не поленился записать, отсортировать и правильно рассказать уйму историй из жизни нашего цеха. Историй крайне занимательных. Часто весьма поучительных. Порой драматичных. Иногда гомерически смешных.

Пришедший в профессию из шоуменов, начинавший в ней когда-то вполне интуитивно, он, кажется, понял что-то очень важное про это странное занятие, журналистику. И под невероятные истории про свою тещу и мотоциклиста своей дочери (см. текст) нашел, кажется, способ скормить эти витамины любой аудитории, которая хочет узнать журналистские секреты.

А тем, кто собирается освоить эту профессию, витамины из книги пригодятся и подавно.

А что характер у Ганапольского нервный – так что вы хотите от человека, который несколько лет напролет сидел в прямом эфире с Михаилом Леонтьевым!

Виктор Шендерович

КАК МЕНЯ ЗАСТАВИЛИ НАПИСАТЬ ЭТУ КНИГУ

Однажды я сидел перед телевизором и смотрел что-то со Шварценеггером. Я люблю его «Терминатора». Когда он говорит: «I'll be back», я понимаю, что он имел в виду. Что уйдет из кино и станет губернатором Калифорнии. Я уважаю такой ход мыслей.

В этот момент на пороге комнаты появилась жена и порекомендовала мне включить другой канал. Я включил. На экране мадам Роулинг в каком-то книжном магазине, на фоне стопки книг, отчитывалась за своего «Гарри Поттера» и раздавала автографы. Толстые тома и большая цена впечатляли.

– Ну и что? – спросил я жену.

– А то, – сказала жена, – что если ты наконец выключишь своего Шварценеггера и напишешь какую-нибудь популярную книгу, то у нас появятся деньги.

– А что, у нас нет денег? – удивленно спросил я. – Я ведь давал тебе вчера 70 долларов на хозяйство.

Ответом мне была холодная улыбка и небольшая лекция – что такое деньги. Всю лекцию пересказывать нет смысла, но основные тезисы примечательны. Коснувшись значения моей персоны в современной культуре, каковая, по мнению жены, измеряется уже отрицательными величинами, она, слегка напомнив, что за ней, в молодости, ухаживали весьма достойные люди, теперь наконец окончательно поняла, что именно я погубил ее жизнь.

– Я так понимаю, что мне и далее придется гнить в этой глуши, – трагично сказала жена. Ключи от спортивного «Мерседеса» нервно дрожали в ее руке, а ее чудесная фигура, которая меня всегда волновала, неплохо смотрелась на фоне голубой воды домашнего бассейна с подогревом.

– О чем же мне писать? – я развел руками.

– Посмотри на Роулинг! – горячо сказала жена. – Она придумала Гарри Поттера. Теперь у нее миллионы. Неужели ты не можешь придумать что-то свое.

– Например, – поинтересовался я.

– Сюжеты валяются на дороге, – нравоучительно сказала жена, – ты ленишься их поднять. Например, сейчас модно что-то детское. Напиши про девочку, которая съела яблоко и заснула, а потом ее поцеловал принц, и она проснулась.

– И хорошо бы, чтобы ее звали Белоснежка, – подхватил я.

– Ах, да! – смутилась жена. – Ну, тогда про другую девочку, которая встретила кролика…

– И ее звали Алиса, – мрачно заметил я.

– Хорошо, – согласилась жена, – не будем тратить время на выдумки. Просто напиши продолжение Гарри Поттера.

– Что?! – мои глаза полезли на лоб. – Роулинг же уже все написала.

– Вот что делают с тобой эти боевики, – снисходительно улыбнулась жена. – Там сначала стреляют, а потом думают. Тебе придется один раз в жизни сделать наоборот.

Она повертела ключами «Мерседеса».

– Роулинг намекнула, что Дамблдор гей. А ты напиши книгу, где доказывается, что Дамблдор не гей. Возьми интервью у него, у его бывшей жены, у школьных товарищей. И потом он, наверное, был в бейсбольной команде…

– Какая команда?! Она же его придумала…

– А ты придумай бейсбольную команду! И пусть вся команда докажет, что Дамблдора оклеветали. Наивная Роулинг, – хмыкнула жена, – она не понимает, что написать Поттера – это полдела. Нужно еще пережить все судебные иски!..

– Я не буду писать про Дамблдора, – отрезал я.

– Напиши про Пэрис Хилтон. Или про Мадонну. Представляешь, твое обширное интервью с Пэрис. Ее умные мысли о разном. Например, что нужно спасать китов.

– Я не буду писать про все это, – злобно сказал я. – Я знаменитый журналист. Я пишу на серьезные темы.

– Ну вот, – радостно сказала жена. – Я, правда, давно тебя не слушала в эфире и не читала.

Но, если ты напишешь что-то скандальное про Опру – тоже может получиться.

Поцеловав меня, жена упорхнула, по всей видимости, гнить с подружками в местном, но весьма дорогом ресторане, а я вернулся к фильму.

Однако оказалось, что лекция жены – это была только первая часть дьявольского плана отторгнуть меня от Шварценеггера.

Днем в комнату вошла дочь. Лицо милого дитя было залито слезами.

Оказалось, что ее парень сомневается – брать ли ее с собой на вечеринку. Я с трудом сдержал радость. При виде ее парня, мне всегда хотелось взяться за ружье. Метко выстрелить мешали только многочисленные отблески от его колец, которыми была щедро увешана вся его тщедушная плоть, и татуировка замысловатого орла, темнота которого сливалась с темнотой его немытой шеи.

Я спросил, чем, как отец, я могу помочь, чтобы унять кроткие девичьи слезы. Ответ удивил меня. Оказалось, что дитя просит меня написать какую-нибудь книгу. За гонорар она купит свой мотоцикл и больше не будет зависеть от мотоцикла этого немытого монстра. Я сказал, чтобы дочь вышла прочь, на что она заявила, что именно я толкаю ее в его объятья этого лузера, и вся ответственность за последствия сегодняшней вечеринки лежит на мне.

Грохнула дверь, взревел мотоцикл, и облако вонючего дыма напомнило мне, что ружье нужно положить где-то неподалеку, чтобы к утру разбираться с последствиями.

Вечером террор продолжался. Маленький сынок, поставленный женой на стульчик, декламировал что-то, типа: «Милый папа – не зевай, сыну денежку давай!..»

Вечером же позвонило несколько бывших друзей. Часть из них я мечтал закопать еще в молодости. Один из них с 95-го года должен был мне 200 долларов. Свое долгое молчание он объяснил, что не знал, как извиниться передо мной, но теперь знает. Я просто должен написать книгу, с гонорара дать ему еще 300, и он сразу, где-то через месяц, отдаст мне все 500.

Позвонила моя боевая подружка студенческих лет. Намекнув, что 20 лет, когда мы не виделись – это чистая случайность, она напомнила, что всегда ценила мое умение писать. Я поинтересовался, а что она читала, ведь ее визиты ко мне носили далеко не литературный характер. Она ответила, что в перерывах она листала мои конспекты. Она даже пыталась запомнить, что там написано, но я, проказник, слишком быстро отрывал ее от этого интереснейшего чтива.

Но апофеозом заговора против меня и Арни стал звонок одного Издателя. Нужно сказать, что с этим человеком у меня были особые счеты.

Однажды, в детстве, начитавшись Бредбери, Саймака и Шекли, я решил написать что-то в этом духе. Месяц я сопел над рассказом, в котором шестиногий пришелец пленял несчастных землян, но какой-то герой, типа Человека-паука, побеждал этого негодяя.

Там была потрясающая кульминация, где он отрывал инопланетянину все шесть ног. Этой сценой я особенно гордился.

Потом месяц, дрожа от нетерпения, я заглядывал в почтовый ящик. Ответ наконец пришел. В нем мне издевательски советовали более умело соединять куски, уже написанных произведений, хотя и восхищались тем, что я много читаю. Под письмом стояла подпись именно этого Издателя.

Я затаил злобу. Мне хотелось бы, чтобы он приполз ко мне на коленях с чеком в зубах. Для этого я отсылал ему все новую писанину. Но, вместо чека, я получал все те же издевательские ответы.

И вдруг его звонок! Своим скрипучим голосам он сказал, что отобедал с моей женой по ее просьбе, и она пожаловалась, что я не хочу писать какую-то книгу. И ему стало интересно – почему.

Я с максимальной язвительностью напомнил, что отправил ему кучу рассказов, но он меня так и не оценил. Он ответил, что очень даже оценил и показывает мои рассказы студентам, как выдающиеся образцы юношеского графоманства. Особенной популярностью, сказал он, пользуется мой рассказ про шестиногого пришельца. Когда он читает студентам сцену, где герой отрывает ему все шесть ног, в аудитории стоит громовой хохот.

– У вас безусловный дар веселить публику, – прозудело в трубке.

– Я не клоун. – мрачно ответил я, – я серьезный журналист. Если хотите смеяться, есть Леттерман или Лено. И я не понимаю, что я должен написать.

– Я спас мир от вас, как писателя-фантаста, – проскрипел Издатель. – Ваши рассказы были не менее опасны для общества, чем оружие вашего шестиногого парня. Вы должны это оценить. Но сейчас вы известный журналист и теперь сами можете спасти человечество.

– Каким образом? – удивился я.

– Сейчас все лезут в журналистику, как когда-то вы в литературу, но свой долг перед литературой вы выполнили. Ваш шестиногий навсегда останется образцом, как не надо писать. Напишите теперь про журналистику изнутри. Напишите, как стать журналистом. Только напишите честно.

– Это скучно.

– Напишите весело, – пробубнила трубка. – Напишите весело, что если научиться совать микрофон под нос или перевирать интервью, то это еще не журналистика.

– Это никто не будет читать, – убежденно сказал я, – Молодые считают, что нужно надеть подтяжки, и ты уже Ларри Кинг.

– А вы весело напомните им, что Лари Кинг – это еще гонорар 4 миллиона в год. И это ему платят не за подтяжки.

Я задумался про 4 миллиона.

– Нечего думать, – прохрипела трубка, – если напишете – я опубликую. Так да или нет?

– Да! – быстро сказал я. – А что должно быть в этой книге?

– Что хотите, – буркнул Издатель. – Я могу сказать, чего там не должно быть.

– И чего?

– Вашего шестиногого.

Трубка щелкнула, и воцарилась тишина. Я понял, что попал.

Но потом вспомнил Шварценеггера. Был культуристом, а теперь губернатор. И если вдуматься, то Пулитцеровскую премию не каким-то богам дают, а простым труженикам пера. И вообще, как шутил один мой любимый писатель, пора учить молодых тому, что ты никогда не умел.

Вот так я решил написать эту книгу.