Моя борьба

«древнегерманским» важничаньем свою полную никчемность и пустоту.
В противовес всем этим негодным попыткам очень полезно вызвать в памяти ту
полосу, когда молодому национал-социалистическому движению приходилось
делать еще только первые свои шаги.

ГЛАВА VI
ПЕРВАЯ СТАДИЯ НАШЕЙ РАБОТЫ. ЗНАЧЕНИЕ
ЖИВОЙ РЕЧИ
Не успели рассеяться наши впечатления от первого большого собрания,
состоявшегося 24 февраля 1920 г. в большом зале мюнхенской Придворной пивной,
как мы уже начали приготовления к следующему большому собранию. Раньше в
нашей среде считали затруднительным в таком городе как Мюнхен устраивать раз
или два раза в месяц небольшое собрание. Теперь мы считали вполне возможным
устраивать каждую неделю большое массовое собрание. Мне незачем прибавлять,
что теперь нас постоянно мучила только одна мысль: придут ли слушатели и будут
ли они нас слушать? Хотя о себе самом скажу, что я в эту пору был уже полон веры
в то, что если народ только соберется, нам удастся его убедить.
Названный зал в мюнхенской пивной в эту пору получил для нас, национал-
социалистов, почти священное значение. Каждую неделю собирали мы в этом зале
большое собрание, и каждый раз зал все больше и больше заполнялся, а слушатели
становились все внимательнее и внимательнее. Мы начали с вопроса о «виновниках
войны» — проблема, которая тогда решительно никого из «руководящих»
политиков не интересовала. Затем мы перешли к оценке Версальского и других
мирных договоров, а затем перешли и к ряду других самых различных тем, которые
казались нам полезными с агитационной точки зрения. Особенно много внимания
посвятили мы разбору мирных договоров. Как много пророческого предсказало
тогда наше молодое движение народной массе и как все эти наши пророчества
исполнились теперь буква в букву! Теперь конечно легко говорить и писать обо
всем этом. А в те времена на каждое такое публичное массовое собрание на тему о
«Версальском мирном договоре» (ведь мы собирали на эти собрания не спокойных
филистеров, а возбужденную массу пролетариев) смотрели как на покушение
против республики, как на реакционное, а зачастую даже просто монархическое
выступление. Стоило только нашему оратору произнести первую фразу, первые
слова критики по адресу Версальского договора, как сейчас же раздавалось
стереотипное восклицание с места: «а Брест-Литовск!» И масса возбужденно
повторяла это восклицание до хрипоты или до того момента, когда докладчик махал
рукой и отказывался от какой бы то ни было надежды переубедить аудиторию.
Глядя на это настроение народа, можно было впасть в отчаяние и начать биться
головой о стену. Народ вначале не хотел даже слушать, не хотел понять, что
Версаль есть наш позор, не хотел понять, что этот продиктованный нам мир
означает неслыханное разорение нашего народа. Разрушительная работа
марксистов, с одной стороны, пропагандистская отрава держав Антанты, с другой,
лишили людей всякой способности мыслить. Да и жаловаться на это не
приходилось, ибо ведь бесконечно велика была и собственная вина. Что сделала
наша буржуазия, чтобы хоть сколько-нибудь задержать этот ужасный процесс
разложения, чтобы помочь прояснению мозгов, чтобы проложить дорогу истине?
Ничего, ровным счетом ничего! Нигде не встречал я тогда всех этих нынешних

великих апостолов народнических идей. Может быть они выступали где-нибудь в
небольших кружках за чайным столом, в кругу единомышленников, но там, где
было их подлинное место, мы их не видели. Явиться туда, где они могли
встретиться с волчьей стаей, они не решались — кроме разве тех случаев, когда им
казалось удобным с волками вместе выть.
Мне уже в ту пору было совершенно ясно, что для первого контингента наших
сторонников необходимо прежде всего подробно разобрать вопрос о виновниках
войны, установить подлинную историческую истину на этот счет. Наше движение
первым взяло на себя задачу познакомить самые широкие слои народа с подлинным
содержанием Версальского мирного договора. В этом был залог успеха нашего
движения в будущем. В этом мирном договоре тогда еще видели успех демократии.
И вот мы считали своей задачей выступить против Версальского договора с
максимальной резкостью, дабы в мозгах всех запечатлелся тот факт, что мы о. Щи
являемся принципиально непримиримыми противниками этого договора. Мы знали,
что придет время, когда народ поймет подлинно грабительскую сущность этого
преступного договора во всей его наготе и тогда народ вспомнит о том, что мы ему
говорили и обретет доверие к нашему движению.
Уже и тогда я доказывал своим товарищам, что если в крупных принципиальных
вопросах все общественное мнение в данный момент занимает неправильную
позицию, то наша задача заключается в том, чтобы напролом выступить против
неправильного мнения, не считаясь с соображениями популярности, не боясь того,
что на нас набросятся с ненавистью. Я доказывал, что германская национал-
социалистическая рабочая партия должна быть не служанкой общественного
мнения, а владыкой его. Партия не раб массы, а повелитель ее!
Когда движение еще слабо, перед ним всегда возникает искушение в момент,
когда сильному противнику удалось увлечь за собой всю народную массу по
определенному фальшивому пути, найти некоторые соображения, якобы говорящие
в пользу того, что на время можно и должно примкнуть к большинству и петь с ним
в унисон. Человеческая трусость в этих случаях так усердно ищет соображений в
пользу такой тактики, что всегда непременно найдутся кое-какие аргументы, будто
бы говорящие в пользу необходимости поддержать преступное движение «под
углом зрения наших собственных интересов».
Я не раз попадал в такую обстановку, когда требовалась величайшая энергия,
чтобы не дать ввергнуть наш корабль в пучину чуждого потока и не допустить до
того, чтобы наша партия стала игрушкой в чужих руках. Вспомните хотя бы один
пример: вопрос о южном Тироле. Что еврейской прессе судьба южного Тироля! Что
ей Гекуба! А ведь вот подняла же она такой отчаянный вой по поводу южного
Тироля, что громадной массе народа действительно стало казаться, будто дело идет
о судьбах всего германского народа. И что же? Среди многих деятелей так
называемого «национального» движения началось брожение. Ряд союзов и партий
этого лагеря из голой трусости перед общественным мнением, взвинченным
еврейскими газетами, бессмысленно присоединился к травле той системы, которая
для нас, немцев, в нашем нынешнем положении должна бы являться настоящим
лучом надежды. В то время, как нас за горло держит интернациональный еврейский

капитал, наши так называемые патриоты подымают рев против того деятеля и той
системы, которые осмелились по крайней мере в одной стране разорвать еврейско-
франкмасонские цепи и оказать действительно здоровое националистическое
сопротивление этой интернациональной язве. Но для некоторых слабых характеров
показалось очень уж соблазнительным поплыть по течению, т. е. на деле
капитулировать перед взвинченным общественным мнением. А дело шло именно о
капитуляции! Конечно людям неприятно признаться теперь в этой горькой правде, и
они предпочитают изворачиваться и лгать иногда даже самим себе. И тем не менее
это факт: дело шло только о трусости, которая приводила к капитуляции перед
настроениями, искусственно созданными господами евреями. Все остальные
«мотивы», которые обыкновенно приводят, являются только жалкими и мелкими
попытками замести следы. Так всегда поступают мелкие грешники.
В этой обстановке было совершенно необходимо железной рукой перестроить
движение, чтобы спасти его от малейших уступок в этом направлении, которые
только привели бы нас к гибели. Произвести такую перестройку в обстановке, когда
все общественное мнение было возбуждено в определенном направлении, когда
сильные ветры раздували огромное пламя только в одну определенную сторону,
являлось конечно делом не очень популярным, а иногда связано было прямо со
смертельной опасностью для того смельчака, который взялся за эту задачу. Из
истории мы знаем немало случаев, когда таких смельчаков забрасывали камнями за
действия, которые потом у следующих поколений вызывали чувства величайшей
признательности и поклонения.
Великое движение должно строить свои планы только в расчете на это
последнее и не должно считаться с настроениями данной минуты. Конечно в такие
часы отдельному деятелю приходится трудненько, но он не должен забывать при
этом, что трудная минута пройдет и что великое движение, желающее обновить
весь мир, не имеет права считаться с настроениями данной минуты, а обязано
думать о будущем.
Можно даже установить закон, в силу которого лишь те успехи были наиболее
прочными и великими в истории, которые вначале встречали наименьшее
понимание у толпы, ибо вначале данные новые предложения стояли в полном
противоречии к пониманию массы, к ее желаниям и мнениям.
Это пришлось нам испытать уже тогда, в первые же дни наших публичных
выступлений перед массой. С первых же шагов нашей деятельности мы воистину не
заботились о благоволении массы и считали своим долгом выступать против того
безумия, которое владело тогда нашим народом. Почти всегда в течение этих лет
мне приходилось выступать на собраниях перед людьми, которые верили в идеалы
прямо противоположные моим, и которые стремились к тому, что было прямо
противоположно моим верованиям. Передо мной — две-три тысячи человек; в моем
распоряжении — только два часа; и вот в течение этих двух часов я должен
переубедить эту массу людей! Шаг за шагом я выбивал из-под их ног фундамент
старых верований, шаг за шагом преодолевал я их внутреннее сопротивление,
постепенно переубеждал их и в конце концов переводил их на почву нашего нового
мировоззрения.

В течение короткого времени я тогда изучил новое искусство: 

жүктеу/скачать 3,18 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: