Не навреди. Истории о жизни, смерти и нейрохирургии

невероятно  увлекательными,  которые  коллекционируют,  словно  редких
бабочек,  и  о  которых  прилежно  отчитываются  в  специализированных
журналах.
– Простите, что отвлекаю… – начал он.
–  Нисколько,  –  ответил  я,  показывая  на  папки  с  историями  болезни  и
горы  других  бумаг,  громоздившиеся  на  столе  и  даже  на  полу.  –  Я  буду
только рад, если меня от этого отвлекут.
–  На  выходных  к  нам  поступила  женщина  пятидесяти  девяти  лет  с
прогрессирующей  дисфазией,  затем  у  нее  случился  припадок,  а  снимки
выглядят так, будто у нее ОРЭМ.
– ОРЭМ? Что-то не припомню ничего такого в хирургии.
–  Острый  рассеянный  энцефаломиелит,  –  пояснил  он.  –  Другими
словами,  внезапное  и  смертельно  опасное  воспаление  всего  головного  и
спинного мозга.
Я объяснил, что вряд ли от операции будет хоть какой-то толк.
– Да, но сегодня она отключилась, и лопнул левый зрачок. Томография
показала  рассеянную  опухоль.  Мы  подумали,  что,  возможно,  будет
нелишним избавиться от избыточного внутричерепного давления.
Я  потянулся  к  клавиатуре  компьютера.  Звучало  так,  словно  мозг
пациентки  чрезмерно  распух  и  она  умирала  от  нарастающего  в  голове
давления,  поскольку  мозгу  некуда  было  деваться  из  черепной  коробки,
если можно так выразиться. «Лопнувший» зрачок (это означает, что зрачок
в  одном  глазу  сильно  увеличился  и  перестал  реагировать  на  свет)  служил
первым  признаком  того,  что  дело  может  быстро  закончиться  летальным
исходом.  То,  что  женщина  «отключилась»  –  потеряла  сознание  и  не
приходит в себя, – свидетельствовало о том, что, если в кратчайшие сроки
не  понизить  давление  у  нее  в  голове,  она  умрет  в  течение  нескольких
часов, если не раньше.
Судя  по  снимку,  весь  мозг,  особенно  левая  половина,  был  затемнен  и
сильно распух – на языке медиков это называется отеком головного мозга.
Отек  стал  реакцией  организма  на  ОРЭМ,  изначальная  причина  которого
остается неизвестной.
Некоторые  участки  головного  мозга  можно  удалить,  и  человек  не
станет после этого инвалидом. Однако если удалить всю распухшую часть
головного мозга, то пациентка останется безнадежно парализованной – она
не сможет даже говорить или понимать речь.
–  Как  насчет  декомпрессивной  краниотомии?  –  поинтересовался  врач.
В  ходе  этой  операции  удаляется  верхняя  часть  черепа,  чтобы  освободить
дополнительное пространство для распухающего мозга. Она может спасти

человеку  жизнь,  но  я  не  видел  смысла  в  том,  чтобы  срезать  у  женщины
половину черепа, если ее в любом случае не ждало ничего хорошего. – Она
может пойти на поправку.
– Неужели?
– Ну может же…
Какое-то время я помолчал, с грустью разглядывая снимок. Я заметил,
что мы с пациенткой почти одного возраста.
– Я сегодня не оперирую, – заметил я наконец, – но считаю, что это не
должно отразиться на судьбе женщины.
Я  пообещал,  что  попробую  договориться  с  одним  из  коллег  о
проведении  операции,  и  сделал  несколько  телефонных  звонков,  а  потом
вернулся к бумагам. Операция предполагалась грубая и простая, но я бы с
большим  удовольствием  провел  ее  самостоятельно,  вместо  того  чтобы
изучать  отчеты  и  диктовать  бесконечные  письма.  Как  и  любой  другой
хирург, все, что я хочу делать, – это оперировать.
Чуть позже я решил наведаться в операционную, чтобы посмотреть, как
дела у моего коллеги.
К своему удивлению, я обнаружил, что свет в кабинете для анестезии,
служившем  холлом  перед  операционной,  оказался  выключен.  Это  было
чрезвычайно  странно.  Я  толкнул  дверь  и  застыл:  на  каталке,  на  которой
обычно  лежат  пациенты  в  ожидании  анестезии,  покоился  труп.  Вокруг
безжизненного  тела  была  обернута  простыня,  завязанная  сверху  в  узел,
чтобы  скрыть  голову.  Зрелище  напоминало  средневековую  гравюру  с
изображением Пляски смерти.
Испытывая  сильную  тревогу,  я  прошел  мимо  непонятного  трупа  и
заглянул  в  операционную,  где  мой  коллега  вместе  с  медсестрами  и
анестезиологами  уже  начали  оперировать  женщину  с  ОРЭМ.  Я
недоумевал:  неужели  кто-то  умер  прямо  на  операционном  столе?  Откуда
взялось  мертвое  тело?  Смерть  пациента  в  ходе  операции  –  очень  редкое
явление. За всю карьеру мне довелось столкнуться с этим самым страшным
кошмаром  любого  хирурга  лишь  четыре  раза.  К  тому  же  затем  в
операционной  всегда  царила  зловещая  и  мрачная  атмосфера.  Медсестры
порой  плакали,  да  я  и  сам  был  близок  к  этому,  особенно  если  умирал
ребенок.  Вместе  с  тем  члены  бригады  вели  себя  оживленно  и,  как  мне
показалось, про себя посмеивались надо мной. Я чувствовал себя слишком
неловко для того, чтобы спросить, почему в кабинете для анестезии лежит
труп:  если  на  операционном  столе  действительно  кто-то  умер,  мне  не
хотелось  задевать  чужие  чувства,  лишний  раз  обращая  на  это  внимание.
Так  что  вместо  этого  я  спросил,  как  мой  коллега  собирается  проводить

декомпрессивную краниотомию.
Он  стоял  возле  пациентки,  которую  ярко  освещали  операционные
лампы.  Голова  была  выбрита,  и  теперь  хирург  намазывал  ее  коричневым
йодным антисептиком.
–  Выполню  широкую  двойную  фронтальную  краниотомию,  –  ответил
он.
Он  собирался  спилить  переднюю  часть  черепа,  чтобы  распухший  мозг
смог выйти за его пределы. После этого с помощью шва скальп вернут на
место,  и,  если  пациентка  выживет,  через  несколько  дней,  когда  опухоль
спадет, кто-нибудь заменит срезанную с черепа кость.
Я поинтересовался, что он планирует сделать с серповидной складкой –

жүктеу/скачать 1,27 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: