Нина Тумаркин Ленин жив! Культ Ленина в Советской России Адаму Уламу Предисловие к русскому изданию Первое издание книги «Ленин жив! Культ Ленина в Советской России»
жүктеу/скачать 3,86 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Володя Ульянов
- Дорогами революции
2. Владимир Ильич Ульянов-Ленин [SECTION] Ленин прожил всего 53 года; он не так уж долго пробыл премьером Советской России. Личность его по-особому соотносится с символической фигурой, превознесенной в биографических панегириках культовые жизнеописания вождя составляют самое ядро священной партийной истории. Некоторые черты идеализированного предмета обожания были присущи реальному Владимиру Ильичу Ульянову-Ленину; другие — нет. Сама личность Ленина также претерпевала с течением времени различные изменения расхожий образ середины 20-х годов — образ гениального героя-мученика — значительно отличается от расплывчатого образа добродушного, лучащегося смехом пожилого джентльмена, многократно тиражированного вдохновителями ленинского культа в хрущевскую эпоху. Подлинный Ленин не был ни героем, ни джентльменом, но обладал гением революционера. В позднейшие годы на все лады воспевалась редкая скромность Ленина, при жизни якобы побуждавшая его нетерпимо относиться к любым проявлениям культа его личности. Это также справедливо лишь отчасти. Ленин ненавидел хвалебные речи и приветствия, не принимал лести, отвергал дорогие подарки, избегал фотографов и художников, сторонился подхалимов. На деле причиной тому была вовсе не скромность, хотя в личном плане вкусы Ленина отличались непритязательностью. Совершенно по-своему представляя себе выгодные прерогативы, сопряженные с властью, он отнюдь не искал традиционных громких славословий — чаше всего пустых, не имеющих цены. Ленину не были присуши ни жажда стяжательства, ни тщеславие; он не стремился к материальным благам и не упивался предвкушением того, как десятки миллионов людей будут с восхищением читать его биографию, выдержанную в высокопарном стиле. Полагаясь исключительно на самого себя, он совершенно не нуждался в столь суетных утешениях. На протяжении всего своего жизненного пути он настойчиво искал средств навязать собственную волю народу, который весьма мало сходствовал с ним и по способностям, и по темпераменту. Как революционер и глава государства, Ленин требовал от своих последователей полного подчинения в форме исполнительности, преданности делу и трудолюбия; ритуальные славословия, по мнению Ленина, не являлись приемлемой формой выражения политической солидарности. Из сказанного можно заключить, что подлинный Ленин не был причастен к зарождению его культа личности, получившего широкое развитие уже после смерти вождя. Парадоксально, но и такое суждение не соответствует истине. Предмет созданного культа — бессмертный вождь, олицетворяющий Коммунистическую партию, проложивший столбовую дорогу к социализму — на самом деле представляет собой отражение образа, несомненно присутствующего в ленинских трудах, в его деятельности по созданию партии, которую он возглавлял, и деятельность которой он направлял, в самом стиле ленинского руководства. Ленин не собирался превращать себя в фигуру для поклонения, однако партийная власть, создавшая этот культ, переняла очень многое от склада личности Ленина, от его жизненного опыта. Володя Ульянов Владимир Ильич Ульянов родился 10 апреля (ст. ст.) 1870 г. в Симбирске — городе на Волге, на родине Ивана Гончарова, автора «Обломова». Город представлял собой «картину сна и застоя», — писал Гончаров в 1888 г. «Так и хочется заснуть самому, глядя на это затишье, на сонные окна с опущенными шторами и жалюзи, на сонные физиономии сидящих по домам или попадающиеся на улице лица. „Нам нечего делать!“ — зевая, думает, кажется, всякое из этих лиц, глядя лениво на вас…»[61]. Однако в домашнем укладе Ульяновых не было места сонливости и лености. Отец Владимира, Илья Николаевич Ульянов, проложил себе дорогу в жизни упорным трудом его карьера наглядно свидетельствует о возможностях общественного и экономического преуспеяния, открывшихся в пореформенной России перед людьми талантливыми и целеустремленными. Мать Ильи происходила из калмыков (монголоидная этническая группа отсюда раскосые глаза и широкие скулы у Владимира); отец его был крепостным, сумевшим выкупиться на волю и позднее занимавшийся портняжным делом. Благодаря помощи старшего брата, который вносил плату за обучение, Илья получил хорошее образование. Он стал учителем математики и естествознания, впоследствии служил инспектором народных училищ в Симбирской губернии. С каждым продвижением по служебной лестнице расширялись привилегии и добавлялись титулы — в соответствии с Табелью о рангах, являвшейся основой гражданской и военной службы в Российской империи. К 1874 г. — когда Владимиру исполнилось четыре года — Илья Николаевич занимал должность директора народных училищ, имея чин действительного статского советника и титул «ваше превосходительство». С этим чином старшему Ульянову даровалось потомственное дворянство, что побудило Ленина, спустя тридцать лет, сказать о себе «В некотором роде я… помещичье дитя»[62]. Мать Ленина, Мария Александровна Бланк, будучи — по крайней мере, частично — немецкого происхождения, принадлежала к более привилегированному семейству ее отец был врачом, который, по выходе в отставку, купил имение недалеко от Казани. Почти все детские годы Владимира Ульяновы прожили в скромном, но приятном доме с большим двором. Дом, расположенный в респектабельной части города, был удобен, хорошо оборудован, хотя семейство и не отличалось достатком. Илья Николаевич нанимал няню, кухарку с дочерью, посыльного, а также сезонных работников для помощи в саду и огороде. Летние месяцы проводили в Кокушкине, семейном поместье Марии Александровны, близ Казани, где дети Ульяновых увлекались купанием, катанием на лодках, прогулками и прочими загородными удовольствиями. Володя был самым шумным из шести детей Ульяновых — рыжеголовым, круглолицым, непоседливым мальчуганом, неотступно требовавшим к себе внимания. Он всегда верховодил младшими, дразнил братьев, любил командовать и распоряжаться. Он обладал незаурядной физической подготовкой, что не слишком характерно для российского юноши того времени из образованного класса. Он отлично плавал, катался на коньках, ездил на велосипеде, любил греблю и дальние пешие прогулки; позднее он сделался превосходным охотником. Володя был также и образцовым учеником, однако редко удостаивался от отца похвалы за свои достижения. Старшая дочь, Анна Ильинична, подтверждала впоследствии правоту отца скупое поощрение вносило «полезный корректив»[63] в чрезмерную самоуспокоенность мальчика, вызванную неизменно высшими баллами. Родители любили Володю, хотя очевидец Валентинов утверждает в воспоминаниях, что всеобщим баловнем в семье был его старший брат Александр (Саша). «Саша в семье — пишет Валентинов, — почитался существом особенным. Какой-то истерической любовью, что видно из ее воспоминаний, его любила старшая сестра». Однако Володя был любимцем няни детей, Варвары Григорьевны, часто говаривавшей, что все дети Ульяновых — чистое золото, «а мой Володенька — бриллиант»[64]. Свидетельств взаимоотношений между Сашей и Володей довольно мало. Советские биографы и авторы путеводителей по отреставрированному дому Ульяновых в Симбирске (ныне Ульяновск) настойчиво повторяют, будто Володя глубоко восхищался своим старшим братом и стремился подражать ему во всем. Возможно, это и так, но, по воспоминаниям их сестры Анны, восхищение не было взаимным. Саша, по-видимому, признавался ей, что не одобрял «острых» качеств характера Владимира — высокомерия, склонности к насмешкам, дерзости[65]. Братья резко различались по характеру и, как признавался Саша сестре, вовсе не были близки. Одним из расхождений, отчуждавших мягкого, самоуглубленного студента от младшего брата, был интерес Александра к политическим и социальным вопросам, мало волновавшим Владимира. Владимир обожал литературу наряду с латынью, это был его любимый предмет в гимназии. В особенности нравились ему романы Тургенева, которые он перечитывал много раз и знал от корки до корки. Спустя годы Владимир мог приводить по памяти цитаты из «Рудина» или «Дыма»[66]. Его привязанность к прозе Тургенева была достаточно распространенным явлением в тогдашней читательской среде это яркий пример того, что русская интеллигенция усматривала в литературе силу, оказывающую непосредственное и определяющее влияние на действительность. Тенденция наделять художественный вымысел животрепещущим значением злободневного опыта сыграла важную роль в формировании Ленина как революционера-марксиста. Однако летом 1886 года — в последнее совместное пребывание братьев в Кокушкине — до этого было еще далеко. Анна вспоминала, что Володя даже не взглянул на кипу книг по политической экономии, привезенных Сашей из Санкт-Петербурга. В комнате, которую они занимали вдвоем, Саша изучал Маркса, тогда как его шестнадцатилетний брат, лежа на кровати, перечитывал Тургенева[67]. Политические взгляды семьи Ульяновых — довольно щекотливый вопрос для советских биографов Ленина, пытающихся объяснить превращение симбирского гимназиста в величайшего революционера всех времен и народов. Современный культ Ленина дает идеализированный образ его родственного окружения, обязывая советских биографов заведомо приписывать семье Ульяновых фамильное сочувствие радикальному мировоззрению. Встречаются утверждения, будто глава семейства выражал одобрение революционной деятельности и открыто поощрял терроризм; более того — отдельные историки прямо заявляют, что в доме Ульяновых находили приют и гостеприимство политически неблагонадежные лица, сосланные в Симбирск. Реакционером Илья Николаевич, безусловно, не был, однако, как верноподданный царя Александра II, полагал, что реформы вполне могут быть осуществлены в рамках самодержавного строя[68]. Старшая дочь Ульяновых, Анна, настойчиво подчеркивала, что ввиду своего положения Илья Николаевич никак не стремился к дружеским связям с политическими ссыльными — да и не мог позволить себе этого. Он решительно осуждал терроризм и был глубоко подавлен убийством Александра II в 1881 г. «Отец, не бывший никогда революционером… — пишет Анна Елизарова-Ульянова, — хотел уберечь нас, „молодежь“, от влияния революционных идей»[69]. При жизни ему это удавалось. Однако в январе 1886 г., в возрасте пятидесяти четырех лет, Илья Николаевич внезапно скончался от кровоизлияния в мозг, а осенью того же года Саша стал участником конспиративного заговора, направленного против Александра III его деятельность в кружке имела целью изготовление бомб. Полиция раскрыла готовящееся убийство перед самым покушением на царя — и 1 марта 1887 г. Саша, вместе с тридцатью своими товарищами, был арестован. Свою недолгую связь с террористами он скрывал, и потому его арест явился тяжким ударом по семье, все еще носившей траур по Илье Николаевичу[70]. На судебном процессе Александр Ульянов выказал благородство духа, поразившее всех присутствующих (даже царя, читавшего стенограмму заседаний). Он всеми силами старался взять как можно больше вины на себя — с тем, чтобы обелить товарищей, а после вынесения смертного приговора отклонил настойчивые просьбы матери обратиться к императору с прошением о помиловании. Под конец он все же уступил, сжалившись над материнскими чувствами, однако совершенно недвусмысленно указал в письме, что прошения не заслуживает[71]. Его решимость пожертвовать жизнью ради дела освобождения России оставалась непреклонной; единственное, о чем он сожалел, — это о страдании, причиняемом матери. Он был повешен утром 8 мая 1887 г., вместе с четырьмя другими заговорщиками. Власть пера В день Сашиной казни Владимир готовился к выпускным экзаменам в гимназии. Его выдающиеся академические успехи (он получил высшие оценки по всем предметам, за исключением логики) продемонстрировали редкую способность юноши концентрировать все свои силы и сохранять неослабевающую энергию в периоды эмоционального напряжения. На выпускном акте директор гимназии Федор Керенский (отец будущего главы Временного правительства в 1917 г.) наградил Владимира золотой медалью. Керенский также написал блестящую рекомендацию от своего имени в Казанский университет. Ввиду того, что брат Владимира был казнен за попытку цареубийства, это был поступок, свидетельствующий о цельности и неподкупности участливость Керенского вступала в резкий контраст с бойкотом осиротевшей семьи Ульяновых многими жителями Симбирска. За отсутствием надежных источников, суждения о реакции Владимира на смерть брата по неизбежности должны быть гадательными, однако нет ни малейших оснований полагать, будто гимназические успехи Владимира свидетельствуют о холодности его натуры. Отчужденность, существующая между братьями, после ухода Саши из жизни могла казаться Владимиру еще более тягостной. Очевидно, он чувствовал, что недопонимал Сашу, воображая его кабинетным затворником, вечно склоненным над микроскопом — и наверняка запоздало корил себя за предвзятость и узость оценки. Он попытался хотя бы отчасти восполнить упущенное и полнее уяснить себе образ покойного брата, взявшись за чтение любимых книг Александра. Так произошла решающая встреча с книгой, многое определившей в облике будущего Ленина — с романом Чернышевского «Что делать?» Владимир, собственно, уже читал роман тремя годами раньше, однако, как признавался позднее, истолковал его весьма поверхностно. Поскольку книга пользовалась среди молодежи большой популярностью, юноша непременно натолкнулся бы на нее и сам; сложившиеся же обстоятельства побудили его вчитаться в роман самым пристальным образом. Владимир изучал роман, вдохновленный убеждением, что описанные Чернышевским «новые люди» существуют в действительности и что его собственный старший брат, им неразгаданный, принадлежал к их числу теперь юношу окрыляла надежда, что сам он тоже может и должен присоединиться к революционерам. Роман «увлек моего брата, он увлек и меня, — признавался Владимир Валентинову. — Он меня всего перепахал» — ибо, объяснял Ленин, Чернышевский показал, что для целеустремленного человека единственно возможная жизнь — это жизнь революционера, «он показал также и другое, еще более важное каким должен быть революционер, каковы должны быть его правила, как к своей цели он должен идти, какими способами и средствами добиваться ее осуществления»[72]. Смерть брата обострила восприимчивость юноши — и юный Володя Ульянов нашел в романе «Что делать?» многообразный одушевленный мир, который он мог переживать не менее глубоко и напряженно, чем мир реальный, его окружающий — переживать, вероятно, даже еще более сильно. Осенью 1887 г. Владимир поступил на юридический факультет Казанского университета; вскоре (учитывая репутацию Александра как террориста и мученика) его пригласили вступить в революционный кружок, члены которого в декабре того же года приняли участие в студенческой демонстрации. Владимир был арестован, пробыл в заключении два дня, исключен из университета, а затем выслан в Кокушкино, где оставался почти год. Во время жизни в Кокушкине Владимир Ильич перерыл всю тамошнюю библиотеку, отыскивая тома журнала Чернышевского «Современник», еще недавно читанного Сашей. Владимир погрузился в чтение с головой, делая многочисленные пометки на полях. Обладая поразительным умением концентрировать свои умственные способности, юноша досконально изучил очерки Чернышевского о Белинском, о Гегеле, о философском материализме, об эстетике, о политической экономии Милля и о крестьянском вопросе. Позднее Ленин отмечал, что именно эти статьи впервые пробудили в нем интерес к вопросам экономики — в особенности к положению русской деревни. Владимир Ильич настолько был захвачен трудами Чернышевского, что раздобыл его адрес и обратился к нему с письмом, однако ответа не получил. Год спустя известие о смерти Чернышевского вызвало у него глубокую скорбь[73]. «Энциклопедичность знаний Чернышевского, — признавался Ленин впоследствии, — яркость его революционных взглядов, беспощадный полемический талант — меня покорили»[74]. Неизгладимое впечатление произвели на Владимира Ульянова непримиримая ненависть Чернышевского к либерализму, беззаветная преданность революции и вера в то, что «новые люди» способны освободить от гнета многострадальный русский народ. Владимир Ульянов высоко оценил революционный оптимизм Чернышевского, его убежденность в скором наступлении желанных перемен, приближаемых сознательными усилиями волевых борцов. В высшей степени существенно, что Ульянов проникся благоговейным пиететом по отношению к воздействию книг Чернышевского ведь именно посредством пера Чернышевский сумел заразить революционным энтузиазмом своих читателей. Власть пишущего над умами — вот черта, присущая Чернышевскому, которая сделала его в глазах Владимира Ульянова образцом революционера. Итак, ему самому суждено стать революционером, обладающим даром вдохновлять, убеждать и мобилизовывать оружием печатного слова. Подобное решение не слишком удивительно для юноши, который полагал тургеневских персонажей действительнее самой жизни и пытался понять единственного известного ему революционера — старшего брата — путем изучения вымышленных героев, которым, по его мнению, Саша во всем подражал. Эти герои — и в особенности сам Чернышевский — стали теперь образцами и для Владимира; он перенял их революционную целеустремленность; подобно им, он будет завоевывать души силой пера и собственным примером. Перо для Владимира Ульянова было действеннее бомбы. Дорогами революции Биографы Ленина усматривают в русском радикализме 1880-х годов два различные течения — террористическое и марксистское. Владимира Ульянова представляют решительным сторонником марксистов. Это неверно. Невзирая на жесткие полицейские гонения, последовавшие за убийством Александра II народовольцами в 1881 г., преданные делу революционеры пытались возродить дух прежней организации, создавая кружки, сходным образом опиравшиеся на конспирацию и террор. Видя разительный контраст между разоряющимся крестьянством и быстро развивающимся городским пролетариатом, народовольцы[75] постепенно стали возлагать свои надежды на революцию на промышленных рабочих хотя численность их была невелика, они сосредоточивались вокруг крупных фабрик и были, следовательно, более податливы в смысле организации и более чутки к воздействию пропаганды. Перемене взглядов на общественное положение у революционеров во многом способствовал и перевод на русский язык первого тома «Капитала» Карла Маркса (1872), который широко читался и перечитывался[76]. Вопреки отдельным расхождениям, народовольцев объединяла вера в эффективность террора, а еще более — убежденность в необходимости насильственного переворота. В рамках самодержавия свобода недостижима. Взломать прочную систему способна только конспиративная организация стойких революционеров. Быть может, наиболее примечательной чертой народовольцев были их крайний волюнтаризм, неиссякаемая вера в свои силы и способность по собственной воле создать в России основу для всеобщего социального равенства. Александр Ульянов придерживался именно таких взглядов — и Владимир Ульянов, по-видимому, ему следовал. Путь народовольчества был не единственным для радикально настроенного юноши 1880-х годов. С «Народной Волей» сосуществовали группы социал-демократов, почитавшие себя истинными марксистами. Подобно народовольцам, российские социал-демократы признавали необходимость политической борьбы и повышения сознательности пролетариата с тем, чтобы опираться на него в предстоящей борьбе. Российские социал-демократы, последователи Георгия Плеханова, теоретика марксизма, находившегося в эмиграции, предрекали двухступенчатое развитие революционного процесса сначала должны объединиться все прогрессивные силы общества с целью свержения самодержавия, затем рабочий класс поставит себя в оппозицию ко всем другим классам и будет настойчиво стремиться осуществить социалистическую революцию. Согласно социал-демократическим воззрениям, объективные, научно детерминированные процессы непременно должны поднять социально-политическое самосознание пролетариата до уровня, который позволил бы провести социалистическую революцию и прийти, в конечном итоге, к коммунизму. Вера марксистов в законы исторического развития резко отличалась от волюнтаризма народовольцев. Социал-демократы отвергали террор в качестве политической тактики. Свою непосредственную задачу они усматривали в обучении рабочих марксизму и сосредоточили свои усилия на установлении связей с рабочими кружками, а также на публикации и распространении марксистской литературы. Ввиду относительно аполитичного характера своей деятельности социал-демократы гораздо менее — по сравнению с народовольцами — подвергались полицейским репрессиям. Могли ли, в самом деле, лица, собирающие рабочих по воскресеньям на лекцию о дарвинизме или для чтения «Капитала», тревожить офицеров охранки, обеспокоенных устранением подлинной опасности — предотвращением террористических актов против государственных чиновников и покушений на священную особу Его величества? Хотя Плеханов и пытался в памфлете «Наши разногласия» (1885) представить два основные революционные течения эпохи как диаметрально противоположные, для русского революционного движения конца 1880-х гг. на деле были характерны чрезвычайная запутанность и нестабильность. В радикальные кружки нередко входили люди с самыми разнообразными взглядами на основные вопросы (до того времени, когда «фракционная деятельность» сделалась в революционных братствах недопустимой, было еще далеко). Радикалы переходили из одного кружка в другой, меняли точки зрения, охотно вступали в полемику и чутко отзывались на любое новое веяние. Главное отличие социал-демократов от народовольцев лежало в области стиля. Волюнтаризм, спешка, установка на избирательный террор — все это было чуждо социал-демократам. Они верили в историческую неизбежность социализма и сторонились террора как романтически-наивного, незрелого заблуждения, могущего принести только обратные результаты. Однако осуждение террористов не лишено было внутреннего противоречия. Самоотверженные смельчаки конца 1970-х гг… подвергавшие себя смертельному риску, продолжали вдохновлять едва ли не всех радикалов. Отказ от героического терроризма означал для большинства социал-демократов разрыв с юношескими идеалами. Именно так расценивал это и Владимир Ильич Ульянов. В известном фрагменте своей книги «Что делать?» (1902) он выражал глубокую привязанность к «Народной воле», и его супруга, Надежда Крупская, считала эти строки автобиографическими «Многие из них начинали революционно мыслить, как народовольцы. Почти все в ранней юности восторженно преклонялись перед героями террора. Отказ от обаятельного впечатления этой геройской традиции стоил борьбы…»[77]. Осенью — зимой 1888–1889 гг. Ульянов впервые познакомился с трудом Карла Маркса. Он читал «Капитал», а равно и нашумевшую статью Плеханова «Наши разногласия» — очевидно, с точки зрения народовольца, убежденного в необходимости насильственного переворота путем террора[78]. Хотя эти выдающиеся марксистские произведения заметно повлияли на Ульянова — точно также, как в прошлом романы Тургенева и Чернышевского, — непохоже, что они побудили его пытаться укрепить свои марксистские связи или отказаться от убеждений народовольца. Во всяком случае, он не вступил в контакт с ведущими марксистами, проживавшими тогда в Казани — Николаем Федосеевым и М. Л. Мандельштамом[79]. В Самаре, куда он переехал с семьей в 1889 г., Владимир Ильич сблизился с группой народовольцев во главе с А. П. Шкляренко[80]. Тогда же он возобновил свои усилия по завершению образования, прерванного исключением из Казанского университета. В 1890 г. министерство разрешило ему сдать экзамены за юридический факультет, что он и сделал в следующем году, получив по всем предметам высшие баллы; затем Владимир Ильич приступил к адвокатской практике, продолжая посвящать всю свою энергию призванию, обретенному им за годы вынужденного бездействия. Сашин знакомый по Петербургу, В. В. Водовозов, часто бывавший в доме Ульяновых в 1891–1892 гг., вспоминает, как жадно и восторженно читал Владимир Маркса, называя себя законченным марксистом для него «марксизм был не убеждением, а религией»[81]. Владимир Ульянов выступал как уверенный в себе, независимый от чужих мнений мыслитель, что проявлялось в его отношениях с революционным кружком, членом которого он тогда состоял. Внутри этого кружка Владимир Ильич был «непререкаемым авторитетом» все члены его преклонялись перед его интеллектуальной одаренностью, сила его ума вызывала у них восхищение. Его познания в истории и политической экономии были поистине впечатляющими. Он свободно читал на немецком, английском и французском языках, был искусным спорщиком, не давая окружающим ни малейшего повода усомниться в своем доскональном знакомстве с материалом, и особенно хорошо владел он изученной им в совершенстве марксистской литературой[82]. Тем не менее, Ульянов все еще оставался «переходным марксистом»[83]. Он совмещал в себе веру в способность марксизма объяснить мир с убеждением в возможности переменить его собственными усилиями — черта, унаследованная от народовольцев. Ясно одно роль Ульянова в самарском кружке недвусмысленно свидетельствует о том, что он обладал незаурядным даром заражать своими взглядами других, ошеломляя аудиторию обилием доказательств в пользу излагаемой им трактовки социально-экономического развития, что заставляло окружающих верить в его исключительные таланты революционера. Водовозов — либерал, чьи воспоминания о Ленине отнюдь не отличаются комплиментарностью, пишет, однако «Уже тогда я был убежден и открыто об этом говорил, что роль Ульянова будет крупной»[84]. Владимир после смерти Саши занял его место семейного кумира — и оставался им до конца. Подросток, всегда жаждавший внимания и не получавший от отца должного поощрения за свои школьные успехи, видевший старшего брата ученым, носителем нравственного совершенства, который отдал жизнь за дело революции, теперь сам, как молодой юрист и радикал, стал в семейном кругу Ульяновых предметом обожания. «Вся семья считала [его] гением… на которого чуть ли не молились не только мать и сестры, но и Елизаров (зять, муж Анны)»[85]. К бесспорному удовлетворению, которое Владимир получал от своей новой роли, наверняка примешивалось чувство вины и смутного беспокойства, поскольку желаемого поклонения от родных он добился только после кончины отца и брата. При дальнейшем рассмотрении двойственного отношения Ленина к льстивым дифирамбам, расточавшимся ему как Председателю Совета Народных Комиссаров, дифирамбам, заложившим основы послереволюционного культа вождя, необходимо учитывать и те трагические обстоятельства, при которых Владимир Ульянов достиг главенствующего положения внутри семьи. Твердо вознамерившись стать для других тем, кем был для него Чернышевский — образцом гения, молодой Ульянов после казни брата устремился к цели гигантскими шагами. Как среди родственников, так и среди узкого круга радикально настроенных единомышленников, Ульянов считался безусловным лидером. Он блестяще умел вдохнуть свой революционно-волюнтаристский пыл в окружающих. Однако для осуществления поставленной задачи — выдвинуться в первые ряды освободительного движения — ему необходимо было покинуть Самару, где не было ни промышленности, ни пролетариата, ни даже университета. Осенью 1893 г., когда младший сын Ульяновых — Дмитрий — поступил в Московский университет, и вся семья перебралась в Москву, Владимир Ильич направился в Санкт-Петербург, бывший в 1890-е гг. центром российской социал-демократии. Петербургский кружок, в который Ульянов вступил вскоре после своего прибытия в столицу, возглавляли Степан Радченко и Герман Красин, оба — студенты Технологического института; в состав кружка входили также Глеб Кржижановский, будущий председатель Госплана, и Надежда Константиновна Крупская, ставшая впоследствии женой Владимира Ильича. Кружок Радченко включал в себя преимущественно представителей интеллигенции — и в целом эта конспиративная организация во многом сохраняла старые традиции «Народной воли»[86]. Однако кружок именовал себя марксистским и практиковал, по словам Кржижановского, «особый культ Маркса». Кржижановский позднее вспоминал с некоторым смущением, как в 1893 г. он полагал, что нельзя выработать здравого подхода к политике без двух-трехкратного прочтения «Капитала». Кржижановский и его друзья ожидали этого не только от интеллигентов, но также и от рабочих, с которыми они пытались (без особого успеха) установить политические связи[87]. Одним из первых предложений Ульянова была рекомендация внести в программу деятельности кружка обсуждение докладов, представляемых его членами[88]. Путь революционного литератора был его призванием именно как литератор Ульянов создал себе имя в немногочисленной, но быстро растущей когорте российских социал-демократов. Очень скоро молодой, подающий надежды критик привлек внимание собратьев публикацией первой своей крупной работы, полемически направленной против народников — книги «Что такое „друзья народа“ и как они воюют против социал-демократов?» (1894). Темперамент, а также стиль Ульянова, запальчивый и педантичный одновременно, идеально отвечал полемическим задачам. Он обрушил на народников потоки присущего ему особо ядовитого сарказма, подкрепленного громадной массой фактического материала относительно российского крестьянского хозяйства — прием, напоминающий статьи Чернышевского. Положение Ленина в кругу единоверцев значительно укрепилось летом 1895 г., когда, совершив первую поездку в Европу, он познакомился с двумя светилами российской социал-демократии — Павлом Аксельродом и Георгием Плехановым. Осенью 1895 г. Ленин встретился с Юлием Мартовым, будущим лидером меньшевиков, и вскоре они совместно основали новую революционную организацию — «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», в которую вошли Кржижановский, Радченко и Надежда Крупская. Главной задачей этой организации была агитация среди петербургских рабочих. 8 декабря 1895 г. большинство ее членов было арестовано, попал в тюрьму и Владимир Ильич. Ленин провел в петербургской тюрьме два года и еще на три года был сослан в Западную Сибирь, где, несмотря на вынужденную изоляцию, по-прежнему продолжал напряженно и продуктивно работать. По окончании срока ссылки Ленин отбыл в Европу с целью издания «Искры» — газеты, которая, как надеялись он и Мартов, сплотит стремительно дробящееся российское социал-демократическое движение. жүктеу/скачать 3,86 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|