за моего присутствия. Отец всякий раз утверждал,
что я всегда желанна в
этом доме, потому что они мои родители и любят меня, а мать все время
говорила, что это не мой дом и что она позволяет мне тут оставаться только
потому, что на этом настаивает отец.
— Я знаю, что это не мой дом, — отвечала я ей. — Как только мы с
Вэл найдем себе работу и жилье в Филадельфии, то сразу же отсюда уедем.
Спала я в неуютной гостевой комнате — бывшей комнате брата, —
которая была теперь
настолько заставлена мебелью, что даже негде было
втиснуть чемодан или просто нормально пройти. Мать запрещала мне там
есть и пить — дескать, «еще разведу там грязь». Периодически она
заглядывала ко мне проверить, как дела, убедиться — уж не знаю даже, что
предположить: что я не устраиваю там кровавых жертвоприношений или
не развожу в ее гостевой комнате пчел. Если постель была не прибрана или
поперек кровати лежала пижама, я слышала душераздирающий вопль,
проносящийся по дому, точно птица. И
в самом деле, стандартное
среднезападное пассивно-агрессивное поведение никогда маму не
устраивало. Ей непременно надо обо всем что-то сказать свое, она все
время рвется в бой. И именно это я, признаться, от нее и унаследовала. Это
одна из моих худших — и в то же время лучших — черт характера.
Днем я обычно искала работу в Филадельфии и попутно занималась
фрилансерским написанием статей. В доме было слишком шумно (новости
включались на
полную громкость, мама орала на отца), а потому я
усаживалась на заднее крылечко и там работала под пение птиц и
отдаленные глухие удары по футбольному мячу. Периодически мать
выходила наружу и возмущенно глядела на меня.
— Как ты можешь так просто тут рассиживаться! Тебе же надо найти
себе работу!
— Я работаю, — указывала я на свой ноутбук.
— Какой смысл было оканчивать эту понтовую магистратуру, если ты
потом не в состоянии найти работу!
Это был очень каверзный для меня вопрос, поскольку он бил в самое
средоточие моих тревог (и впрямь, чему я собиралась посвятить себя после
получения диплома?) и в то же время показывал, насколько мать не знает и
не понимает ни меня, ни вообще мою жизнь.
Я пыталась объяснить ей и то, что своим «рассиживанием тут» я
зарабатываю тридцать пять баксов в час, и то,
зачем я ищу работу здесь,
если собираюсь перебраться в Филадельфию. Но она то ли не верила мне,
то ли просто не понимала — словно понятие работы имело для нее одно
лишь толкование, и если я не складывала в магазине одежду или не махала
где-то шваброй у себя в родном городе, значит, по-настоящему и не
работала.
Она без конца проглядывала колонки с вакансиями в местных газетах.
А не хочу ли я устроиться водителем школьного автобуса? Или заняться
маркетингом по телефону? А как насчет бухучёта? И, уходя, оставляла
газеты возле меня. Я научилась очень
театрально отправлять их в
мусорный бак.
— Как ты собираешься выплачивать свой студенческий кредит, если
ты не нашла работу? — спрашивала она.
— Я еще не пропустила ни одной выплаты, — уверяла я. — И у меня
есть работа.
— Ты так никогда и не расплатишься по своим студенческим долгам, и
они, сама знаешь, повиснут на нас с твоим отцом. Это ты понимаешь?
И так, по кругу, раз за разом. Читатель, возможно, сейчас подумает, что
все это — тоже проявление любви и безосновательных родительских
тревог. И возможно, он будет прав. Но у меня было такое чувство, будто я
вот-вот сойду с ума. Тут не было ни доверия, ни каких-то нежных чувств,
ни желания выслушать — лишь совершенно некомпетентная мелочная
опека. Казалось, будто я существую в какой-то параллельной вселенной,
где, как бы я ни повернула свою жизнь и что бы я в ней ни делала, все это
не имело никакого значения. Я снова была ребенком — никчемным, ни на
что не способным ребенком. Здесь ничто мне не принадлежало — ни мой
распорядок дня, ни мои предпочтения и склонности. («Ты так и не найдешь
работу, если будешь долго спать»; «Если
будешь слишком часто
наведываться к своей подружке, не сумеешь найти себе работу»; «Ты
понимаешь, что тебе необходимо срочно найти работу, чтобы выплачивать
свой студенческий кредит?»; «Зачем ты вообще пошла учиться, если не в
состоянии найти работу, чтобы выплатить кредит за свое образование?..»)
— Не думай, что можешь так просто у нас тут жить, —
заявила она
мне однажды. — Не думай, что можешь просто так здесь поселиться и
жить в этом доме.
— Если ты хотя бы на миг решила, что я, вместо того чтобы жить со
своей подругой в Филадельфии, собралась остаться в этом ненормальном,
безумном, полном кинкейдских кошмаров доме, где ты постоянно дышишь
мне в затылок, то ты просто самая настоящая сумасшедшая.
Мать плотно сжала челюсти и ничего мне не сказала. Уж не знаю, чего
еще она от меня ожидала — разве только того, чтоб я убралась от нее как
можно дальше. Что я, собственно, вскоре и сделала.