Оразбаева А. И
жүктеу/скачать 37,64 Kb.
|
Инстиутбийства
|
Оразбаева А.И. Институт бийства в традиционном казахском обществе Говоря о специфике правовых воззрений и политико-правой культуре Казахского ханства XV-XVIII вв. нельзя обойти без достойного внимания историческую роль и политико-правовое значение института «бийства» в истории казахского народа в целом и казахской национальной государственности в частности. Его эксклюзивные функции и миссия заключаются в нескольких структурно-доминирующих пластах и системообразующих символиках этногенеза1 и политогенеза2 казахов. В частности, у кочевников Центральной Азии как в раннем средневековье, так и позднее на сакральном уровне глубоко был укоренен постулат внеземного начала права3. Затем следует различить ментальное восприятие правосознания у казахов, заключающееся в безусловном признаний незыблемости правил общественной этики и справедливости. После уже можно заметить проявление у них полного благорасположения к практической значимости социального, культурного политического правопорядка как таковой. Институт бийства в казахском общества вобрал в себя всю эту духовную и прикладную универсальность кочевого, и не только, бытия. Было бы излишним доказывать, что одним из наименее разработанных в отечественной исторической науке проблем является традиционные политические и правовые и институций4. Одним из них, оставившей неизгладимый отпечаток в традиционных социальных и политических отношениях, существовавших в кочевом обществе казахов, является институт биев. На сегодняшний день он представляет собой белое пятно и необходимо признать, что в данном направлении историческая наука не на много, но уступает юриспруденции, старательно обойдя весь комплекс вопросов, так или иначе связанных с правовым обычаем или же обычном правом. Конечно, в условиях тотальной идеологизации общественных наук в целом, и исторической науки, в частности, институт бийства не мог не рассматриваться как рудимент патриархально-феодальных отношений, к которому можно отнестись, как угодно, но только не как к академической проблематике. Неудивительно, поэтому, что в условиях широкой демократизации общественной и научной жизни, творческой и академической свободы, плюрализма научных взглядов и теоретико-методологических подходов интерес к традиционному институту бийства резко возрос. Думается, это вполне оправдано. Ибо исследование исторического прошлого, культурного наследия различных эпох и развития цивилизационных ареалов, выявление внутренних механизмов функционирования макро- и микро-социальных организмов и их роли в эволюции общества от низшей ступени к более высокой, сложной форме – все эти проблемы становятся во весь рост только сейчас, когда появляется реальная основа для утверждения вместо идеологически ангажированных, и уже вследствие этого квазинаучных методов исторического познания, новой, адекватной научному императиву методологической концепции. Вследствие чего следует отчетливо представить внутреннюю взаимосвязь между этнической спецификой, самосознанием и конкретными историческими формами этносоциальных и этнополитических организмов, выявить внутреннюю и внешнюю динамику этой взаимосвязи. Необходимо осмыслить не только факт наличия этнической специфики и комплекса этносоциальных и этнокультурных черт той или иной антропологической системы, но и причины, в силу которых появляется основа для возникновения данного комплекса. Род – племя – этнос – нация – народ, если и можно рассматривать с точки зрения их социальных качеств, то нельзя не учесть того, что в реальной жизни они выступают лишь только как формы социальной связи, посредством которых они могут быть организованы в систему потестарного, потестарно-политического, государственно-правового и социально-экономического характера, когда как вся проблема заключается в определении этно-исторической основы этих образований. Это означает, что социальное измерение истории конкретного общества характеризуется двумя основными моментами: с одной стороны, исходные базовые элементы социальной самоорганизации находятся в далекой древности, затушевывая как бы все последующие этапы трансформации общества. С другой – они присутствуют всегда, постоянно, постольку помещены вовнутрь этнической системы, вбирая в себя весь комплекс сакральной традиции прошлого. Безусловно, труды, к примеру, М. Т. Култелеева [1], С. Фукса [2], С. З. Зиманова [3], вполне можно отнести в разряд комплексных историко-правовых исследований, внесших бесценный вклад не только в науку права, но и в историческую науку в целом. Тем не менее нельзя не отметить то обстоятельство, что само право в целом и обычное право, в частности, прежде всего есть продукт определенных исторических форм экономических, социальных, политических отношений, морально-нравственных и духовных ценностей, заложенных в основу жизнедеятельности макросоциального организма, в данном случае – кочевого казахского общества. В этом смысле проблема традиционного института бийства, как отражение сначала правового обычая, а затем уже обычного права, на наш взгляд, представляет собой более всего историческую проблематику, адекватное изучение которого позволило бы пролить свет на многие проблемные аспекты политических, правовых и культурных взаимоотношений, существовавших в казахском обществе. К слову, многие ученые обратили внимание на указанную проблематику сравнительно давно. Еще Ш. Уалиханов5 (гг.жизни 1835-1865) в своей «Записке о судебной реформе» подвел теоретико-методологическую базу изучения и оценки института бийства: «Возведение в звание бия не обусловливалось у казахов каким-либо формальным выбором со стороны народа и утверждением со стороны правящей народом власти. Только глубокие познания в судебных обычаях, соединенные с ораторским искусством, давали казахам это почетное звание. Чтобы приобрести имя бия, нужно было казаху не раз показать перед народом свои юридические знания и свою ораторскую способность. Молва о таких людях быстро распространялась по всей Степи, и имя их делалось известным всему и каждому. Таким образом, звание бия было как бы патентом на судебную и адвокатскую практику... Он был в таком уважении у народа, что не требовал и не требует до сих пор никаких дисциплинарных мер» [4, с.208, 211]. В последующее время институт бийства стал предметом специального изучения многочисленных авторов, главным образом, представителей просвещенной элиты казахского общества XIX - нач. XX вв., а также военно-дипломатической и научно-географической общественности России. Благодаря их запискам, заметкам и трудам был выявлен и собран огромный эмпирический и практический материал, создавший определенный фундамент для дальнейших научных изысканий в данном направлении. Далее этой же Однако, к сожалению, вплоть до последнего времени они служили, в основном, источниковедческой базой изучения правовой культуры казахского народа. То есть, и это необходимо отметить, явление бийства до сих пор рассматривался преимущественно в аспекте изучения обычного права и судебных обычаев казахского народа, и специфика института бийства как социального, культурного и политико-правового регулятора общественной жизни все еще остается вне внимания. Историческая диагностика архетипа6 конкретного социума характеризуется двумя основными моментами: с одной стороны, исходные базовые элементы социальной самоорганизации находятся в далекой древности, затушевывая как бы все последующие этапы этнической трансформации общества. С другой, они присутствуют всегда, постоянно, постольку помещены во внутрь этнической системы, вбирая в себя весь комплекс ритуально-ценностного образа прошлого. [5, с. 233-250]. В исторической ретроспективе анализ происхождения, внутреннего содержания и внешней функции любого социального явления должен начинаться с рассмотрения условий и причин возникновения этого явления, его потенциальных возможностей и характерных признаков. Применительно к институту бийства – это есть элементарная саморегуляция в общественной жизни, присущая еще родо-племенному строю [6, с. 222]. Примечательно, что орган родовой власти, а именно Совет старейшин у сакско-скифского геосообщества (конец VII – рубеж III-II вв. до н.э.) и хуннского государствообразующего пространства (конец III в. до н.э. – V в. н.э.) выполнял функции прежде всего суда, который в своей деятельности руководствовался правовым обычаем. В ходе дальнейшей исторической эволюции он постепенно оформляясь в механизм уже не сколько родового, столько родоплеменного самоуправления, трансформировался в самобытный социальный институт, основой которого выступил тот же родоплеменной строй, тонко вплетенный, в частности, в политико-правовую самоорганизацию кочевых обществ, обитавших на территории Казахстана. Известно, что титулы «Күн-би»7– верховных правителей Уйсунского государства (ІІІ-II вв. до н.э.), непременно включали префикс «би»: Нанды би, Елсау би, Шын би, Тас би, Онкай би и т.д [7, с. 26]. В эпоху Великого Тюркского каганата (VI–VIII вв.) существовал институт беков, который был связан, прежде всего, с военно-административной организацией общества, в исторической литературе часто называемая «военной демократией». Однако, деятельность такой исторической личности, как бек Тоныкок (гг.жизни приблизительно 646-731), служившего ближайшим советником и полководцем воссоздателей былого величия тюрков Билге-кагана (гг.жизни приблизительно 680-734) и Култегина (гг. жизни 684-731), настолько аналогична той роли, которую выполнял Толе би (гг.жизни 1663-1756) при Абылай хане (гг.жизни 1712-1781), что по праву может быть оценена как крупнейший представитель раннего прообраза казахского института бийства. Не вдаваясь в научный дискурс вокруг этимология термина «би», так как в научной литературе он вполне детально и обстоятельно рассмотрен [8, с.55-61], можно лишь указать, что самые обобщающие интерпретации генезиса института бийства высказаны В. В. Бартольдом и конкретизированы Ч. Ч. Валихановым. Если Василий Владимирович указывает, что слова бек, билік, бей, би означают понятия высокий, правящий, благородный, князь [9, с. 502], то Чокан Чингизидович уточняет приминительно к казахскому обществу, что «…звание бия было как бы патентом на судебную и адвокатскую практику» [10, с. 208]. То есть, детерминантом института бийства этимологически, исторически и фактически был концепт созидательной и беспристрастной управляемости социума в отличие и вне досягаемости верховенствующей и властвующей элиты. Как видно из записок Ш. Уалиханова, при дворе Чингисхана состояли на службе 12 биев-советников, в том числе Майкы би, легендарный прародитель казахского рода Үйсін [10, с. 118]. У казахов до сих пор в ходу изречение: «Түгел сөздің түбі бір, түп атасы Майқы би»8 [11, 33-бет]. У наследников кочевников евразийских степей, в частности у казахов, роды и племена не только пользовались всеобъемлющим значением, но играли весьма важную роль в политической истории. Они могли входить в различные союзы, целиком и частями, но должны были твердо сохранять свое исконное политическое влияние. Неудивительно поэтому, что основное содержание политико-правовых коммуникаций кочевников, в том числе казахов, заключается в поддержании разумного равновесия между сегментами племенной структуры и государственной организации, а механизмом такого равновесия мог выступить лишь институт биев. Данный, сперва социальный, а затем уже политический и правовой институт, издревле игравший роль связывающего звена между простым народом и носителями политической власти, и тем самым выполнявший интегральную функцию в обществе, обладал таким феноменальным влиянием, что нередко политические инициативы исходили именно с его стороны, а не со стороны властвующей элиты. Говоря об этом, С. Зиманов отмечает: «... нельзя не учитывать того обстоятельства, что в патриархально-феодальном обществе центральная власть – ханская власть – традиционно была слаба в периоды ее относительного возвышения, и ее функции в мирное время сводились, в основном, к разрешению споров, с которыми обращались к ней стороны, и к управлению делами своего домена» [12, с.14]. Как видим, вбирая в себя весь духовный и морально-нравственный потенциал мобильного в своей хозяйственно-экономической основе, а значит, подвижного и в социокультурной основе кочевого казахского общества, институт бийства в лице своих ярких представителей неизменно пользовался авторитетом как у «верхов», так и «низов». Как известно, XVIII в. для казахской государственности был веком тяжелых испытаний, которые были предопределены двумя факторами: преобладанием внутренней центробежной тенденции и резкой актуализацией задачи обеспечения внешней безопасности. Кризис института ханства и процессы делегимитации политической власти, которые оказались не способными к внутренней и внешней мобилизации широких социальных слоев населения, не могли не привести к общественной необходимости усиления института бийства. Совсем неудивительно, что именно в этот период институт биев выявил свою исключительную эффективность. Сказанное подтверждает слова Казыбек би, посетившего ставку джунгарского хонтайджи в качестве посла: “Мы, казахи, скотоводы – сирый народ. Чтоб не покинуло нас счастье, чтоб миновали все ненастья, мы пики грозные перьями филина украшаем. Перед злым врагом головы не склоняем, словом бранным уста не оскверняем. Дружбу верную почитаем высоко, добром отвечаем на добро, а коль потребуется – и с хана надменного спесь сбиваем. У отца родится сын – не быть ему рабом, у матери родится дочь – не быть ей рабыней! Не загнать тебе детей и внуков наших в темноту неволи! Ты – джунгарин, я – казах, схлестнемся – быть беде: ты – железо, я – огонь, расплавишься в огне. К тебе, в твой край я прибыл с распахнутой душой, к несчастью ведут вражда и разбой. Ты – тигр, я – лев, к чему кровавая сеча? Коль дружбы желаешь – верного друга найдешь, коль надумал враждовать – бури пожнешь” . Как видим, вбирая в себя весь духовный и морально-нравственный потенциал подвижного в своей хозяйственно-экономической основе, а значит, подвижного и в социокультурной основе кочевого казахского общества, институт бийства в лице своих ярких представителей неизменно пользовался авторитетом как у “верхов”, так и “низов”. Еще одно косвенное доказательство тому – откочевка некоторых казахских родов и племен под руководством Кирея (годы правления 1456-1473) и Жанибека (годы правления 1473-1480) от государства “кочевых узбеков” Абулхаира (годы правления 1428-1468). А ведь поводом-то для раскола послужили смерть Дайыр ходжи, прозванного у народа за свою справедливость Акжол бием (“Ақ жол” – букв.: “Путь истины”) и последовавший за этим отказ Абулхаира от выдачи виновника на руку суда биев. Теоретически, отличительным признаком традиционных обществ от предшествовавших им архаичных является неписанный закон, передаваемый из поколения в поколение, создаваемый коллективно, нормы которого стабильны и отражают опыт множества предыдущих поколений. Приложением таковых теоретических характеристик традиционного типа цивилизаций применительно к казахскому обществу может служить сложение таких феноменов, как “Шежіре”, привержанность закону предков – “Ата Заң”, в том числе: “Есім ханның ескі жолы”, “Қасым ханның қасқа жолы”, “Жеті жарғы”, “Әдет” и “Шариат”. Только абсолютное соблюдение установок данных положений служило гарантом жизнедеятельности как для отдельного казаха, так для всего казахского народа в целом. Далее, как самостоятельный, самодостаточный социополитический институт, выполнявший в казахском обществе одновременно: политическую, социальную, культурную и идеологическую функции данный институт реально и полноценно действовал лишь в XVIII веке, достигнув классического периода в своем развитии. Любой потестарно-политический, правовой и социальный институт в традиционном казахском обществе имеет особенность выдвижения на первый план исторической авансцены, в соответствии со сложением необходимых на то обстоятельств (к примеру, проблемы войны и мира и.т.д.). Соответственно, возможность применения или преломления механизмов и средств воздействия данного института в разрешении тех или иных судебных, досудебных вопросов в качестве прецедента в современном казахстанском обществе, по крайней мере, выглядит нецелесообразно. Нужно учитывать модификацию казахского общество в казахстанскую, а биев в лишь «просветителей» и дилетантов. Как бы обвинительно не звучало, всякая попытка возрождения исторических образцов сегодня может оцениваться всего лишь атрибутивным влечением к подражанию «этнографическому материалу». Кроме того, углубленное изучение внутренних механизмов сложения данного института, позволяет добавить к вышеназванным положениям также факт о генетической принадлежности ее представителей к данной социальной категории. Так как истинным бием мог стать только тот казах, который воспитывался непосредственно в семье и среде, где происходило природное накопление необходимых на то знаний и опыта естественным путем. Исторических примеров сказанному, предостаточно. В эпоху образования и становления казахской государственности, с ее драматическими, порой трагическими страницами, на первый план неизбежно вышел институт импровизаторов-сказителей – жырау, которые воспевали такие изначально присущие кочевым народам непреходящие ценности, как свобода и независимость. Одновременно неся в себе функции общественного судьи и политического лидерства, институт жырау вполне может рассматриваться как определенная стадия в дальнейшей эволюции института, благодаря которому к началу XVIII в. оформилась классическая форма института бийства, опиравшегося уже не только на правовые обычаи, но и породившего письменные традиции законодательства. Подытоживая все вышесказанное, в самом общем виде можно указать на следующие функции института биев в казахском обществе XV-XVIII вв.: – во-первых, политическая функция, как продукт потестарно-политических отношений, складывавшихся в Степи на протяжении предшествующих веков, выполняла роль механизма вертикальной регуляции общественных отношений, служа средством согласования интересов властных структур, родоплеменной верхушки и различных социальных слоев населения; – во-вторых, социально-правовая функция. В условиях дезинтеграции общества по линии родоплеменной и жузовой принадлежности, институт бийства служил единственным механизмом горизонтальной регуляции общественной жизни: решение гражданских, имущественных, территориальных и иных споров между родами и племенами, с одной стороны, и между членами одного рода и племени – с другой; – в-третьих, как опосредованный механизм выражения стремления народа к независимости, институт бийства взял на себя обеспечение внешнеполитической безопасности, т.е. мобилизационную функцию; – и наконец, в-четвертых, идеологическая функция, как определенный слой носителей традиционной духовной культуры казахского народа институт бийства служил средством сохранения, обогащения и передачи национальной культуры. Глобальные в среде казахов во все времена: «жер дауы», «жесір дауы», «құн дауы», урегулирование которых являлось непосредственной исторической целью и миссией казахских биев, в социокультурном срезе означало искусное оперирование их ценностными эквивалентами, такими как патриотизм, гуманность и справедливость. Все это органично выстраивалось в целях сохранности единства и сплоченности общества в целом [13, 134-135 беттер]. 1 от греч.: «etnos» – племя, народ и «genesis» – происхождение 2 от греч.: «полития» – государство и «genesis» – происхождение 3 хотя он встречается у всех исторических и современных народов: «Құдайдан қорық» - «бойся Бога». 4 от лат.: «institutum» – устройство, организация, принцип 5 величайший казахский просветитель, ученый, историк, этнограф-фольклорист и востоковед 6 от древнегреч.: «аrchetypos» – первообраз, начало 7 от тюрк.: солнце-бог, т.е. «выше как солнце»; от кит.: «куньмо», «куньбянь» - князь 8 на каз. букв: «Всему слов есть начало, началу слов есть Майкы би» жүктеу/скачать 37,64 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|