пожалуйста, пусть у нас с Питером все получится.
– Почему моя миска с супом меньше, чем у остальных? – шепчет мне
Китти.
– Потому что ты самая младшая.
– А почему нам не дали кимчи?
– Потому что тетя Кэрри считает, что мы его не любим, ведь мы только
наполовину корейцы.
– Попроси кимчи, – шепчет Китти.
И я иду просить, скорее для себя, чем для нее.
Когда взрослые садятся пить кофе, мы с Хэйвен и Марго идем в
комнату Хэйвен, а Китти увязывается за нами. Обычно моя младшая сестра
играет с близнецами, но в этот раз она хватает Смитти, йоркширского
терьера тети Кэрри, и идет с нами наверх, как все девочки.
У Хэйвен по всей комнате развешаны плакаты инди-музыкантов, о
большинстве которых я даже не слышала. Она их постоянно меняет. Я
вижу один новый, группы «Бель и Себастьян», напечатанный на бумаге в
виде джинсовой ткани.
– Классный! – замечаю я.
– Я как раз собиралась его поменять, – говорит Хэйвен. – Можешь
взять себе, если хочешь.
Я вежливо отказываюсь. Я же знаю, что она предлагает лишь для того,
чтобы почувствовать свое превосходство.
– Я возьму! – восклицает Китти, и Хэйвен тут же хмурится, но
сестренка уже отрывает плакат от стены. – Спасибо, Хэйвен!
Мы с Марго переглядываемся, стараясь не улыбнуться. Хэйвен всегда
недолюбливала Китти, и это чувство у них взаимное.
– Марго, ты в Шотландии ходила на какие-нибудь концерты? –
спрашивает Хэйвен, плюхаясь на кровать и открывая ноутбук.
– Ни разу, – отвечает Марго. – Я была занята учебой.
К тому же моя сестра вообще не любит ходить на концерты. Она
смотрит в телефон, а юбка-ханбок струится вокруг нее. Марго –
единственная из девочек Сонг, кто до сих пор при полном параде. Я сняла
блузку, оставшись в майке и юбке, а Китти избавилась от всего ханбока и
теперь щеголяет в топе и подштанниках.
Я сажусь на кровать рядом с Хэйвен, чтобы она могла показать мне
фотки с ее каникул на Бермудах. Она начинает прокручивать ленту
Инстаграма, и я замечаю снимки из нашей школьной поездки. Хэйвен
играет в молодежном оркестре Шарлотсвилля, и у нее в друзьях много
ребят из разных школ, включая мою.
Я не могу сдержать вздоха, когда вижу ее: нашу общую фотографию,
сделанную в автобусе в утро отъезда. Питер обнимает меня за плечи и что-
то шепчет мне на ухо. Хотела бы я вспомнить, что именно!
Хэйвен поднимает на меня удивленный взгляд и спрашивает:
– Ой, смотри, это ты, Лара Джин. Где это?
– Ездили со школой кататься на лыжах.
– Это твой парень? – спрашивает Хэйвен, и я вижу, что она поражена,
но усердно старается этого не показывать.
Хотела бы я сказать «да», но…
Прибегает Китти и заглядывает мне через плечо.
– Да, и он самый красивый парень, которого ты когда-либо видела,
Хэйвен! – говорит она с вызовом.
Марго, которая до этого сидела, уткнувшись в телефон, поднимает
взгляд и хихикает.
– Это не совсем так, – говорю я, защищаясь.
То есть да, он самый красивый парень, которого я когда-либо видела,
но кто знает, какие ребята учатся в школе с Хэйвен.
– Нет, Китти права, он шикарен, – признает Хэйвен. – Как ты его
заполучила? Без обид. Я просто думала, ты не из тех, кто встречается с
парнями.
Я хмурюсь. Не из тех, кто встречается с парнями? Что это значит? Что
я мухомор, который сидит в полумраке своей комнаты и обрастает
плесенью?
– Лара Джин постоянно ходит на свидания! – поддерживает меня
Марго.
Я краснею. Я ни разу не была на свидании, если не считать Питера, но
я благодарна сестре за ложь.
– Как его зовут? – спрашивает Хэйвен.
– Питер. Питер Кавински.
Одно его имя доставляет мне удовольствие, и я смакую его, как
тающую на языке дольку шоколада.
– Хм, – говорит Хэйвен. – Я думала, он встречается с той красивой
блондинкой. Как там ее? Дженна? Вы с ней в детстве были лучшими
подругами.
Я чувствую укол в сердце.
– Ее зовут Женевьева. Мы раньше дружили, но теперь нет. И они с
Питером уже давно расстались.
– И долго вы с Питером вместе? – спрашивает Хэйвен.
В ее глазах сомнение, будто она верит мне на девяносто процентов, но
остальные десять не дают ей покоя.
– Мы начали общаться в сентябре, – это, по крайней мере, правда. –
Сейчас мы не вместе. У нас как бы перерыв. Но я… не теряю оптимизма.
Китти тычет меня в щеку мизинцем, делая ямку.
– Ты улыбаешься! – говорит она и тоже расплывается в улыбке,
пристраиваясь ко мне поближе. – Помиритесь сегодня, ладно? Я хочу
Питера обратно!
– Все не так просто, – отвечаю я, хотя почему бы и нет?
– Еще как просто! Ты ему очень нравишься! Только скажи, что он тебе
тоже нравится, и бум! Вы снова вместе, как будто ты никогда его не
прогоняла.
Глаза Хэйвен становятся еще шире.
– Лара Джин, это ты с ним рассталась?
– В это что, так сложно поверить? – Я смотрю на нее, прищурившись,
и Хэйвен было открывает рот, но принимает мудрое решение промолчать.
Она еще раз смотрит на фотографию Питера, а потом встает, чтобы
пойти в туалет, и, закрывая дверь, говорит:
– Я лишь одно могу сказать: будь он моим парнем, я бы никогда его не
отпускала.
От ее слов меня бросает в дрожь.
Когда-то я так же думала о Джоше, и чем все закончилось? Такое
чувство, будто прошло сто лет, и он стал лишь воспоминанием. Я не хочу,
чтобы с Питером было так же, когда прежние чувства остаются так далеко,
что, как бы ты ни старалась, закрывая глаза, ты едва можешь вспомнить его
лицо. Что бы ни случилось, лицо Питера я хочу помнить всегда.
Перед отъездом я надеваю пальто, и письмо вылетает из кармана.
Марго подбирает его.
– Еще одно письмо?
Я краснею и торопливо говорю:
– Я пока не решила, когда мне его отдать. Самой бросить в ящик или
отправить по почте? Или вручить лично? Марго, ты как думаешь?
– Просто поговори с ним, – отвечает Марго. – Прямо сейчас. Папа тебя
подбросит. Езжай к нему домой, отдай письмо и посмотришь, что он
скажет.
От этой мысли мое сердце начинает бешено стучать. Прямо сейчас?
Взять и прийти, не позвонив, не составив план?
– Не знаю, – говорю я уклончиво. – По-моему, мне еще нужно
подумать.
Марго открывает рот, чтобы ответить, но появляется Китти и заявляет:
– Хватит уже писем! Просто иди и верни его!
– Пока еще не поздно, – добавляет Марго, и я знаю, что она имеет в
виду не только нас с Питером.
Я аккуратно обходила тему Джоша из-за всего, что между нами
произошло. Конечно, Марго меня простила, но зачем раскачивать лодку?
Последние дни я лишь молча ее поддерживала и надеялась, что этого
достаточно. Но меньше чем через неделю Марго возвращается в
Шотландию. Разве можно уезжать, даже не поговорив с Джошем? Мы все
так долго дружили. У нас с ним все наладится, потому что мы соседи, и так
бывает с теми, кто часто видится. Все сглаживается, будто само по себе. Но
с Марго это не сработает, ведь она так далеко. Если они не поговорят
сейчас, шрам будет становиться все тверже, пока не окаменеет, и они
превратятся в незнакомцев, которые никогда не любили друг друга. Что
может быть печальнее?
Пока Китти обувается, я шепчу Марго:
– Если я поговорю с Питером, ты поговоришь с Джошем. Не уезжай в
Шотландию, оставив все так, как есть.
– Посмотрим, – говорит она, но я вижу промелькнувшую в ее глазах
надежду, которая дает надежду и мне.
2
Марго и Китти уснули на заднем сиденье. Китти положила голову
сестре на колени, а голова Марго с широко раскрытым ртом откинулась
назад. Папа с блаженной улыбкой слушает Национальное радио. Все такие
умиротворенные, а мое сердце бьется со скоростью миллион ударов в
минуту в предвкушении того, что я задумала.
Я сделаю это сегодня же вечером. До того как начнутся уроки. Прежде
чем все вернется на круги своя и мы с Питером станем одним лишь
воспоминанием. Это как снежный шар: если его потрясти, на мгновение
все переворачивается вверх дном, блестки повсюду… Настоящее
волшебство! Но потом все успокаивается и возвращается на свои места. В
жизни всегда все возвращается на места. А я не хочу возвращаться.
Когда мы проезжаем неподалеку от дома Питера, я прошу папу
подбросить меня. Должно быть, он слышит в моем голосе отчаяние и
нужду, потому что соглашается, не задавая вопросов.
Мы приближаемся к дому Питера, и я вижу, что везде горит свет. Его
машина стоит на подъездной дорожке, рядом с минивэном его мамы.
Солнце уже начинает садиться: зимой темнеет рано. У соседей через
дорогу до сих пор горят рождественские огни. Возможно, это их последний
день, ведь уже наступил новый год. Новый год – новая жизнь.
Я чувствую, как на запястьях пульсируют вены. Я нервничаю, ужасно
нервничаю. Выбегаю из машины и звоню в звонок. Услышав шаги за
дверью, я машу папе, и он отъезжает. Китти проснулась и широко
улыбается, прижавшись лицом к заднему стеклу. Она показывает большой
палец, и я машу ей в ответ.
Питер открывает дверь. Мое сердце скачет в груди, как мексиканские
прыгающие бобы. На нем клетчатая рубашка, которой я раньше не видела.
Должно быть, рождественский подарок. Волосы на макушке растрепаны,
как будто он лежал. Увидев меня, он не выглядит удивленным.
– Привет! – Питер бросает взгляд на мою юбку, которая торчит из-под
пальто, как бальное платье. – Ты чего так разоделась?
– В честь Нового года.
Может, стоило заехать домой и переодеться? Так я бы хоть чувствовала
себя собой, заявившись к нему на порог с протянутой рукой, в ожидании
милостыни.
– Ну, как провел Рождество?
– Хорошо. – Он делает паузу на целые четыре секунды, прежде чем
спросить: – А ты?
– Отлично! У нас теперь есть щенок! Его зовут Джейми Фокс-Пикл.
На лице Питера ни тени улыбки. Он холоден. Я не ожидала, что он
будет так холоден. Даже хуже… на его лице полное безразличие.
– Мы можем поговорить?
Питер пожимает плечами, что похоже на «да», но войти не приглашает.
Меня охватывает тошнотворное подозрение, что у него Женевьева, но страх
быстро рассеивается: будь она здесь, он бы ко мне не вышел. Питер
оставляет дверь нараспашку, пока надевает кроссовки и пальто, после чего
выходит на крыльцо. Он закрывает за собой дверь и садится на ступени. Я
сажусь рядом с ним, разглаживая юбку.
– Ну, в чем дело? – спрашивает он так, будто я отнимаю его
драгоценное время.
Это неправильно. Я ожидала совсем другого.
Но чего именно я ожидала от Питера? Что отдам ему письмо, он его
прочитает и снова полюбит меня? Заключит меня в свои объятия, и мы
страстно поцелуемся, но просто поцелуемся, невинно? И что потом? Мы
будем встречаться? Сколько пройдет времени, прежде чем ему станет со
мной скучно и будет недоставать Женевьевы? Прежде чем он захочет
большего, нежели я готова ему дать, как в спальне, так и просто в жизни?
Таким, как он, мало сидеть дома и смотреть фильм на диване. Как-никак,
мы говорим о Питере Кавински.
Я так задумываюсь, увлекшись мысленным путешествием в будущее,
что он спрашивает еще раз, на этот раз чуть теплее:
– Ну так что, Лара Джин?
Он смотрит на меня с таким видом, будто чего-то ждет, и мне
становится страшно отдавать письмо.
Я сжимаю его в кулаке и запихиваю подальше в карман пальто. Руки
леденеют. У меня нет ни перчаток, ни шапки. Наверное, мне лучше пойти
домой.
– Я просто зашла сказать… что сожалею о том, как все обернулось.
И… надеюсь, мы сможем остаться друзьями. И с Новым годом!
Питер щурится.
– С Новым годом? – переспрашивает он. – Ты это пришла сказать?
Сожалею и с Новым годом?
– И что я надеюсь, что мы останемся друзьями! – добавляю я, закусив
губу.
– Ты надеешься, что мы останемся друзьями? – повторяет он, и в его
голосе слышатся нотки сарказма, которых я не понимаю, и мне это не
нравится.
– Именно так.
Я начинаю вставать. Я надеялась, что он отвезет меня домой, но теперь
не хочу даже спрашивать. А на улице так холодно! Может, если
намекнуть… Дыша на руки, я говорю:
– Ну, мне пора домой.
– Погоди! Давай вернемся к извинениям. За что именно ты просишь
прощения? За то, что выгнала меня из своего дома, или за то, что считала
меня козлом, который всем вокруг рассказывает о том, как переспал с
тобой, хотя этого не было?
У меня комок подступает к горлу. Когда он так говорит, это звучит
действительно ужасно.
– И за то и за другое. Я за все хочу извиниться.
Питер склоняет голову набок, приподняв брови.
– А еще за что?
Я начинаю сердиться. Еще за что?
– Больше ни за что. Это все.
Слава богу, я не отдала ему письмо, раз он так себя ведет. Как будто
мне одной есть за что извиняться.
– Слушай, ты сама пришла просить прощения и предлагать остаться
друзьями. Но ты не можешь заставить меня принять твое недоделанное
извинение.
– В любом случае желаю тебе счастливого Нового года! – Теперь я
тоже говорю с сарказмом, и мне это нравится. – Всего тебе хорошего. Живи
долго и счастливо, и все такое.
– Ладно. Пока!
Я разворачиваюсь. Утром я была полна надежд. У меня в глазах
зажигались звезды, когда я представляла, как все пройдет. Боже, какой же
Питер придурок! Скатертью ему дорога!
– Погоди!
Надежда запрыгивает мне в сердце, прямо как Джейми Фокс-Пикл,
когда он забирается ко мне на кровать: быстро и без приглашения. Я
оборачиваюсь, но всем своим видом говорю: «Ой, ну что еще тебе нужно?»,
чтобы Питер ничего не заметил.
– Что у тебя в кармане?
Я залезаю в карман рукой.
– Это? Да так, ничего. Рекламная листовка. Она лежала рядом с твоим
почтовым ящиком. Не волнуйся, я по пути ее выброшу.
– Давай мне, я сам выброшу, – говорит он, протягивая руку.
– Нет. Говорю же, мне не сложно. – Я стараюсь затолкать конверт
поглубже в карман, а Питер пытается выхватить его у меня из рук. Мне
удается увернуться, и я сжимаю письмо изо всех сил. Он пожимает
плечами, и я расслабляюсь, облегченно вздохнув. Тогда-то он и бросается
вперед, вырвав у меня добычу.
– Питер, отдай! – кричу я, запыхавшись.
–
Вскрытие
чужой
корреспонденции
является
федеральным
преступлением! – говорит он беспечно, а потом смотрит на конверт. – Это
же мне! От тебя!
В отчаянии я снова пытаюсь выхватить письмо, чего Питер не
ожидает. Какое-то время мы боремся, и мне даже удается схватиться за
уголок, но он не отпускает.
– Прекрати, ты его порвешь! – кричит он, освобождая конверт от моей
хватки. Я пытаюсь тянуть сильнее, но слишком поздно. Он победил.
Питер держит письмо у меня над головой, открывает его и начинает
читать. Какая же это пытка, стоять перед ним, смотреть и ждать. Чего
ждать? Сама не знаю. Как будто мало мне унижений! Может, лучше просто
уйти? Как же медленно он читает!
Наконец-то закончив, Питер спрашивает:
– Почему ты не стала мне его отдавать? Почему собиралась просто
уйти?
– Не знаю. Потому что ты был не слишком рад меня видеть, – говорю
я, и мой голос предательски дрожит.
– Да брось, я набивал себе цену! Глупышка, я все ждал, что ты мне
позвонишь. Шесть дней прошло!
– О! – Я только и могу, что выдохнуть.
– О! – повторяет он, притягивая меня к себе за воротник пальто.
Достаточно близко, чтобы поцеловать.
Он так близко, что я вижу пар, идущий у него изо рта. Так близко, что
я могла бы сосчитать его ресницы, если бы захотела.
– Значит… я все еще тебе нравлюсь? – спрашивает он тихим голосом.
– Да, – шепчу я. – Вроде того.
Мое сердце бьется быстро-быстро. У меня кружится голова. Это сон?
Если так, я не хочу просыпаться.
Питер смотрит на меня с выражением « Признай уже, что я тебе
Достарыңызбен бөлісу: |