Часть 2. Уступ Моне
К концу июля ситуация достигла критической точки. Не вызывало
сомнений, что после Кьяры была еще череда
cotte
[9]
, увлечений, коротких
интрижек, связей на одну ночь, загулов, не важно. Для меня все сводилось
только к одному: его член побывал везде в Б. Все девчонки трогали его
член. Кто знает, в скольких вагинах он был, в скольких ртах. Картинка
забавляла меня. Мне не составляло труда представить, как его обхватывает
ногами лежащая под ним девчонка, его широкие, загорелые, лоснящиеся
плечи двигаются вверх-вниз, как я воображал в тот день, когда точно так же
обхватил ногами его подушку.
Разглядывая его плечи, пока он просматривал свою рукопись в
раю
, я
не мог не думать, где они побывали прошлой ночью. Как легко и свободно
двигались его лопатки каждый раз, когда он менял положение тела, как
безмятежно они ловили солнце. Чувствовала ли на них соленый привкус
моря та женщина, которая лежала под ним ночью и впивалась в него
зубами? Или его лосьона для загара? Или запах, шедший от его простыней,
когда я забрался меж них?
Как бы я хотел иметь такие плечи. Может, тогда я перестал бы желать
их?
Муви стар.
Хотел ли я быть как он? Быть им? Или просто хотел обладать им? Или
«быть» и «обладать» не способны выразить тот спутанный клубок
желаний, когда касаться кого-то и быть тем, кого жаждешь коснуться, это
одно и то же, просто два берега реки, которая течет от тебя к нему и
обратно в непрерывном круговороте, где тайники сердца, скрывающие
желание, и ход времени, и ящик с двойным дном, называемый личностью,
подчинены изощренной логике, согласно которой кратчайший путь между
реальной жизнью и выдуманной, между нами и нашими желаниями – это
нескончаемая лестница, выстроенная жестокой фантазией М. К. Эшера?
Когда нас разлучили, Оливер? И почему я знаю это, а ты – нет? Хочу ли я
заполучить твое тело, представляя тебя рядом с собой каждую ночь, или
хочу влезть в него и владеть им, как своим, как влез в тот день в твои
купальные плавки и снова снял их, сгорая от желания вобрать тебя всего,
как если бы мое тело целиком было твоими купальными плавками, твоим
домом? Ты во мне, я в тебе…
Затем наступил тот день. Мы сидели в саду, я пересказывал ему только
что прочитанную историю.
– Про рыцаря, который не знает, признаться или умереть. Ты
рассказывал.
Очевидно, я забыл, что уже упоминал о ней.
– Да.
– Ну и что, признается он или нет?
– Лучше признаться, ответила она. Но она держится настороженно,
предчувствуя подвох.
– Так он признался?
– Нет, уклонился.
– Ожидаемо.
Час был ранний, в тот день никому из нас не хотелось работать.
– Слушай, мне нужно забрать кое-что в городе.
Кое-что
всегда означало последние страницы от переводчицы.
– Я съезжу, если хочешь.
Он помолчал какое-то мгновение.
– Нет, поехали вместе.
– Сейчас? – Что означало,
Правда?
– А что, у тебя есть дела поважнее?
– Нет.
– Ну так поехали.
Он положил несколько страниц в свой потрепанный зеленый рюкзак и
перекинул его через плечо.
С нашей прошлой поездки в Б. он никогда больше не звал меня с
собой.
Я отложил авторучку, закрыл нотную тетрадь, поставил поверх нее
недопитый стакан лимонада и был готов ехать.
Путь к площадке для велосипедов лежал мимо гаража.
Манфреди, муж Мафальды, как обычно спорил с Анкизе, на этот
раз выговаривая ему за чрезмерный полив помидоров, что было
недопустимо, так как вызывало их ускоренный рост.
– Они будут водянистыми, – поучал он.
– Слушай, я занимаюсь помидорами, ты водишь машину, и все
счастливы.
– Ты не понимаешь. В мое время место посадки помидоров
периодически меняли с одного на другое, – не успокаивался он, – а рядом
сажали базилик. Но вам, бывшим воякам, конечно же, лучше знать.
– Ты прав, – спокойно отвечал Анкизе.
– Конечно, я прав. Неудивительно, что тебя комиссовали из армии.
– Ты прав. Меня комиссовали из армии.
Они поздоровались с нами. Садовник подкатил Оливеру его
велосипед.
– Я починил рулевой механизм вчера вечером, пришлось повозиться. И
еще подкачал колеса.
Этого Манфреди уже не смог стерпеть.
– С этой минуты я чиню велосипеды, ты растишь помидоры, – заявил
оскорбленный водитель.
Анкизе иронически усмехнулся. Оливер улыбнулся в ответ.
Как только мы достигли кипарисовой аллеи, которая вела к главной
дороге в город, я спросил Оливера:
– Он тебя не пугает?
– Кто?
– Анкизе.
– Нет, с чего бы? На днях, возвращаясь домой, я упал и здорово
поранился. Анкизе настоял на том, чтобы приложить какое-то снадобье.
Кроме того, он починил мой велосипед.
Держа руль одной рукой, он приподнял рубашку и показал большую
ссадину и синяк на левом бедре.
– И все же меня он пугает, – сказал я, повторяя тетины слова.
– Просто заблудшая душа и все.
Мне хотелось трогать, лелеять, боготворить эту ссадину.
Пока мы ехали, я заметил, что Оливер не торопится. Он не мчался, как
обычно, не прибавлял скорость, не устремлялся в подъем в свойственной
ему атлетической манере. Казалось, он не спешил возвращаться ни к
работе, ни к друзьям на пляже, ни, если уж на то пошло, избавиться от
меня. Похоже, у него не имелось никаких планов. Это было мое мгновение
в
раю
, и я знал, несмотря на свою наивность, что оно не продлится долго, и
следует насладиться им, пока оно мне дано, вместо того, чтобы портить все
своим глупым намерением упрочить нашу дружбу или перевести ее в
другую плоскость. Это не дружба, думал я, это ничто, просто минутная
передышка.
Достарыңызбен бөлісу: |