Не навреди. Истории о жизни, смерти и нейрохирургии

пациентов инфекционное заболевание».
Я  с  отвращением  отвернулся  и  вошел  в  комнату  для  просмотра
снимков,  где,  по  обыкновению,  проходили  наши  утренние  собрания.
Младшие  врачи  обсуждали  плакат.  Оказалось,  в  отделении  произошла
вспышка  норовируса  –  малоприятного,  но  обычно  безобидного  вируса,
который  в  былые  времена  называли  просто  кишечным  гриппом.  Мой
коллега  Фрэнсис  появился,  размахивая  тем  самым  плакатом,  который,
очевидно, сорвал с дверей.
– Ну разве можно быть такими дебилами?! – воскликнул он. – Какой-то
болван из администрации повесил это на дверь в женскую палату. Теперь
мы что, должны воздержаться от наблюдения пациенток?
–  Ах  вы  проказник!  –  заметил  я.  –  Ох  и  достанется  же  вам  от
руководства.
После собрания я спустился к себе в кабинет и послал по электронной
почте 
письмо 
начальнику 
службы 
санитарно-эпидемиологического
контроля  с  жалобой  на  плакат.  Можно  было  не  сомневаться:  теперь  меня
хотели обвинить в том, что я его сорвал.
Итак,  ровно  в  восемь  утра  я,  слегка  встревоженный,  но  настроенный
обороняться  до  последнего,  преодолел  бесконечные  коридоры,  чтобы
добраться  до  административного  крыла,  расположенного  в  самом  сердце
больницы  и  напоминающего  лабиринт.  Я  миновал  офисы  менеджера  по
корпоративной  стратегии  и  его  заместителя,  временного  менеджера  по
корпоративному развитию, управляющего директора, директора по бизнес-
планированию, директора по клиническим рискам и руководителей многих
других отделов, названия которых я уже не помню, – почти наверняка все
они были открыты по рекомендации консалтинговых компаний, чьи услуги
стоят  очень  дорого.  Я  обратил  внимание,  что  отдел  по  рассмотрению
жалоб  и  повышению  качества  работы  персонала  переименовали  в
очередной раз: теперь он назывался отделом жалоб и благодарностей.
Офис главного врача состоял из нескольких смежных комнат: в первой
сидела секретарь, а оттуда можно было попасть в просторное помещение, в
одном конце которого разместился письменный стол, а в другом – большой
стол  для  совещаний.  «Совсем  как  в  кабинетах,  –  кисло  подумал  я,  –
бывших  коммунистических  “аппаратчиков”  и  профессоров,  с  которыми  я
встречался  на  Украине».  Главврач,  однако,  не  собирался  прибегать  к
запугиванию 
и 
хвастовству, 
которые 
присущи 
многим 
из 
его
постсоветских  коллег.  Вместо  этого  он  пригласил  меня  в  кабинет  и
радушно  предложил  кофе.  (С  другой  стороны,  самые  дружелюбные  из
украинских  профессоров  по  утрам  угощали  меня  водкой.)  Вскоре  к  нам

присоединился  заместитель  по  хирургии:  он  почти  ничего  не  сказал  на
протяжении  всей  встречи,  но  явно  продемонстрировал  недовольство  по
отношению  ко  мне  и  почтение  по  отношению  к  главврачу.  После
привычного обмена любезностями был поднят вопрос о плакате санитарно-
эпидемиологической службы.
– На этот раз я сделал все по инструкции: послал официальное письмо
начальнику санитарно-эпидемиологической службы, – твердо заявил я.
–  Его  сочли  весьма  оскорбительным.  Вы  сравнили  больницу  с
концентрационным лагерем.
–  Ну,  это  ведь  не  я  разослал  копию  всем  сотрудникам  фонда,  –
парировал я.
–  Разве  я  говорил,  что  это  сделали  вы?  –  ответил  главврач  строгим
тоном директора школы.
–  Я  сожалею,  что  использовал  термин  «концентрационный  лагерь»,  –
начал  я  нерешительно.  –  Это  было  глупо  и  немного  чересчур.  Мне
следовало сказать «тюрьма».
– Но разве не вы сорвали плакат?
– Нет, не я.
Он явно удивился, и на некоторое время в кабинете повисла тишина. Я
ни в коем случае не собирался стучать на своего коллегу.
– Еще у нас была проблема с собранием по поводу жалобы в прошлом
году.
–  Да,  отдел  по  рассмотрению  жалоб  вашего  фонда
[4]
  умудрился
назначить собрание в день годовщины смерти пациента.
– Не «вашего фонда», Генри, – прервал меня главврач. – Нашего.
– Годовщина смерти – худший из всех возможных дней для проведения
подобного  собрания.  Вы  никогда  не  сталкивались  с  таким  явлением,  как
эмоциональная  реакция  на  годовщину.  В  такой  день  особенно  сложно
достучаться до скорбящих родственников.
–  Что  ж,  соглашусь.  У  нас  ведь  недавно  было  еще  одно  аналогичное
собрание, не правда ли? – обратился он к заместителю по хирургии.
–  Кроме  того,  представители  вашего  фонда  не  удосужились
предварительно  встретиться  со  мной,  чтобы  объяснить  суть  жалобы,  –
добавил я.
–  Нашего  фонда,  –  вновь  поправил  он  меня.  –  Однако  вы  правы:
процедура предполагает проведение предварительной встречи…
–  Что  ж,  процедура  не  была  соблюдена,  но  я  прошу  прощения,  если
неудачно  выступил  на  собрании.  Хотя  знаете  ли  вы,  каково  это  –  сидеть
напротив  родителей  умершего  пациента,  уверенных  в  том,  что  именно  ты

убил их ребенка. А еще сложнее, когда обвинения абсурдны, пусть даже я
и ошибся с диагнозом и провел бессмысленную операцию.
Главный врач молчал.
– Я бы не смог делать вашу работу, – произнес он наконец.
–  Что  ж,  а  я  бы  не  смог  делать  вашу,  –  ответил  я,  внезапно  ощутив  к
нему  прилив  благодарности  за  понимание.  Я  подумал  обо  всех
поставленных  государством  задачах,  о  политиках,  преследующих
исключительно  собственные  интересы,  заголовках  газет,  скандалах,
сжатых 
сроках, 
чиновниках, 
клинических 
ошибках, 
финансовых
проблемах,  ассоциациях  недовольных  пациентов,  профсоюзах,  судебных
тяжбах,  жалобах  и  самоуверенных  врачах,  с  которыми  приходится  иметь
дело главным врачам. Неудивительно, что в среднем они проводят на этом
посту всего четыре года.
Какое-то время мы молча смотрели друг на друга.
– Но ваш отдел по связям с общественностью дерьмово справляется со
своей работой, – заключил я.
–  Все,  о  чем  я  вас  прошу,  –  это  по-прежнему  применять  ваш
бесспорный талант от имени нашего фонда, – ответил он.
–  Мы  хотим,  чтобы  вы  следовали  установленным  процедурам…  –
добавил  заместитель  по  хирургии,  чувствуя  себя  обязанным  внести  свой
вклад в эту встречу.
По  окончании  встречи  я  проделал  обратный  путь  по  больничным
лабиринтам  и  вернулся  к  себе  в  кабинет.  В  тот  же  день  я  отправил  по
электронной 
почте 
письмо, 
адресованное 
отделу 
по 
связям 
с
общественностью, предлагая более удачные варианты плаката. «Нам нужна
ваша ПОМОЩЬ…» – начиналось оно, но ответа я так и не дождался.
Несколько  недель  спустя  главного  врача  перевели  в  другой  филиал
фонда,  столкнувшийся  с  финансовыми  проблемами,  где  он,  без  сомнения,
продолжил  усердно  работать  от  имени  государства  и  чиновников  из
министерства  финансов  и  министерства  здравоохранения.  Там  он
продержался два года. А через несколько месяцев до меня доползли слухи,
что  на  новом  месте  он  взял  больничный  из-за  огромной  стрессовой
нагрузки, и неожиданно для себя я почувствовал к нему жалость.

жүктеу/скачать 1,27 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: