Джек Лондон Морской Волк Глава первая

гардаман и зашей этого бродягу. Старую парусину найдешь в кладовой. Ступай!
– А что привязать к ногам, сэр? – спросил матрос после обычного «есть, сэр».
– Сейчас устроим, – ответил Волк Ларсен и кликнул кока.
Томас Магридж выскочил из своего камбуза, как игрушечный чертик из коробки.
– Спустись в трюм и принеси мешок угля.
– Нет ли у кого-нибудь из вас, ребята, библии или молитвенника? – послышалось новое 
требование, обращенное на этот раз к охотникам.
Они покачали головой, и один отпустил какую-то шутку, которой я не расслышал; она 
была встречена общим смехом.
Капитан обратился с тем же вопросом к матросам. Библия и молитвенник были здесь, 
по-видимому, редкими предметами, но один из матросов вызвался спросить у подвахтенных. 
Однако минуты через две он вернулся ни с чем.
Капитан пожал плечами.
– Тогда  придется   бросить   его  за   борт  без  лишней  болтовни.   Впрочем,   может  быть, 
выловленный   нами   молодчик   знает   морскую   похоронную   службу   наизусть?   Он   что-то 
смахивает на попа.
При этих словах Волк Ларсен внезапно повернулся ко мне.
– Вы, верно, пастор? – спросил он.
Охотники – их было шестеро – все, как один, тоже повернулись в мою сторону, и я 
болезненно ощутил свое сходство с вороньим пугалом. Мой вид вызвал хохот. Присутствие 
покойника,   распростертого   на   палубе   и   тоже,   казалось,   скалившего   зубы,   никого   не 
остановило.   Это   был   хохот   грубый,   резкий   и   беспощадный,   как   само   море,   хохот, 
отражавший грубые чувства людей, которым незнакомы чуткость и деликатность.
Волк Ларсен не смеялся, хотя в его серых глазах мелькали искорки удовольствия, и 
только тут, подойдя к нему ближе, я получил более полное впечатление от этого человека, – 
до сих пор я воспринимал его скорее как шагающую по палубе фигуру, изрыгающую поток 
ругательств. У него было несколько угловатое лицо с крупными и резкими, но правильными 
чертами, казавшиеся на первый взгляд массивным. Но это первое впечатление от его лица, 
так же как и от его фигуры, быстро отступало на задний план, и оставалось только ощущение 
скрытой в этом человеке внутренней силы, дремлющей где-то в недрах его существа. Скулы, 
подбородок, высокий лоб с выпуклыми  надбровными дугами, могучие,  даже необычайно 
могучие сами по себе, казалось, говорили об огромной, скрытой от глаз жизненной энергии 
или мощи духа, – эту мощь было трудно измерить или определить ее границы, и невозможно 
было отнести ее ни под какую установленную рубрику.
Глаза   –   мне   довелось   хорошо   узнать   их   –   были   большие   и   красивые,   осененные 
густыми черными бровями и широко расставленные, что говорило о недюжинности натуры. 
Цвет   их,   изменчиво-серый,   поражал   бесчисленным   множеством   –   оттенков,   как 
переливчатый шелк в лучах солнца. Они были то серыми – темными или светлыми, – то 
серовато-зелеными, то принимали лазурную окраску моря. – Эти изменчивые глаза, казалось, 
скрывали его душу, словно непрестанно менявшиеся маски, и лишь в редкие мгновения она 
как   бы   проглядывала   из   них,   точно   рвалась   наружу,   навстречу   какому-то   заманчивому 
приключению. Эти глаза могли быть мрачными, как хмурое свинцовое небо; могли метать 
искры, отливая стальным блеском обнаженного  меча; могли становиться холодными, как 
полярные просторы, или теплыми и нежными. И в них мог вспыхивать любовный огонь, 
обжигающий и властный, который притягивает и покоряет женщин, заставляя их сдаваться 
восторженно, радостно и самозабвенно.
Но вернемся к рассказу. Я ответил капитану, что я не пастор и, к сожалению, не умею 
служить панихиду, но он бесцеремонно перебил меня:
– А чем вы зарабатываете на жизнь?
Признаюсь,   ко   мне   никогда   еще   не   обращались   с   подобным   вопросом,   да   и   сам   я 
никогда над этим не задумывался. Я опешил и довольно глупо пробормотал:
– Я... я – джентльмен.

По губам капитана скользнула усмешка.
– У меня есть занятие, я работаю, – торопливо воскликнул я, словно стоял перед судьей 
и нуждался в оправдании, отчетливо сознавая в то же время, как нелепо с моей стороны 
пускаться в какие бы то ни было объяснения по этому поводу.
– Это дает вам средства к жизни? Вопрос прозвучал так властно, что я был озадачен, – 
сбит  с панталыку,  как  сказал  бы  Чарли  Фэраи;  молчал, словно школьник  перед  строгим 
учителем.
– Кто вас кормит? – последовал новый вопрос.
– У меня есть постоянный доход, – с достоинством ответил я и в ту же секунду готов 
был откусить себе язык. – Но все это, простите, не имеет отношения к тому, о чем я хотел 
поговорить с вами.
Однако капитан не обратил никакого внимания на мой протест.
– Кто заработал эти средства? А?.. Ну, я так и думал: ваш отец. Вы не стоите на своих 
ногах – кормитесь за счет мертвецов. Вы не могли бы прожить самостоятельно и суток, не 
сумели бы три раза в день набить себе брюхо. Покажите руку!
Страшная сила, скрытая в этом человеке, внезапно пришла в действие, и, прежде чем я 
успел   опомниться,   он   шагнул   ко   мне,   схватил   мою   правую   руку   и   поднес   к   глазам.   Я 
попытался освободиться, но его пальцы без всякого видимого усилия крепче охватили мою 
руку, и мне показалось, что у меня сейчас затрещат кости. Трудно при таких обстоятельствах 
сохранять достоинство. Я не мог извиваться или брыкаться, как мальчишка, однако не мог и 
вступить в единоборство с этим чудовищем, угрожавшим одним движением сломать мне 
руку. Приходилось стоять смирно и переносить это унижение.
Тем временем у покойника, как я успел заметить, уже обшарили карманы, и все, что 
там сыскалось, сложили на трубе, а труп, на лице которого застыла сардоническая усмешка, 
обернули в парусину, и Иогансен принялся штопать ее толстой белой ниткой, втыкая иглу 
ладонью с помощью особого приспособления, называемого гарданом и сделанного из куска 
кожи.
Волк Ларсен с презрительной гримасой отпустил руку.
– Изнеженная рука – за счет тех же мертвецов. Такие руки ни на что, кроме мытья 
посуды и стряпни, не годны.
– Мне хотелось бы сойти на берег, – решительно сказал я, овладев наконец собой. – Я 
уплачу вам, сколько вы потребуете за хлопоты и задержку в пути.
Он с любопытством поглядел на меня. Глаза его смотрели с насмешкой.
– У  меня   другое  предложение   –  для  вашего   же  блага.   Мой   помощник  умер,  и   мне 
придется сделать кое-какие перемещения. Один из матросов займет место помощника, юнга 
отправится на бак – на место матроса, а вы замените юнгу. Подпишете условие на этот рейс 
– двадцать долларов в месяц и харчи. Ну, что скажете? Заметьте – это для вашего же блага! Я 
сделаю вас человеком. Вы со временем научитесь стоять на своих ногах и, быть может, даже 
ковылять немного.
Я не придал значения этим словам. Замеченные мною на юго-западе паруса росли; они 
вырисовывались все отчетливее и, видимо, принадлежали такой же шхуне, как и «Призрак», 
хотя   корпус   судна,   насколько   я   мог   его   разглядеть,   был   меньше.   Шхуна,   покачиваясь, 
скользила  нам навстречу,  и это было очень красивое  зрелище.  Я видел, что  она должна 
пройти совсем близко. Ветер быстро крепчал. Солнце, послав нам несколько тусклых лучей, 
скрылось. Море приняло мрачный свинцовосерый оттенок, забурлило, и к небу полетели 
клочья белой пены. Наша шхуна  прибавила  ходу и дала большой крен. Пронесся  порыв 
ветра,   поручни   исчезли   под   водой,   и   волна   хлынула   на   палубу,   заставив   охотников, 
сидевших на закраине люка, поспешно поджать ноги.
– Это  судно  скоро пройдет  мимо нас, – сказал  я, помолчав. – Оно идет  в обратном 
направлении, быть может, в Сан-Франциско.
– Весьма возможно, – отозвался Ларсен и, отвернувшись от меня, крикнул: – Кок! Эй, 
кок!

Томас Магридж вынырнул из камбуза.
– Где этот юнга? Скажи ему, что я его зову.
– Есть, сэр.
Томас   Магридж   бросился   на   корму   и   исчез   в   другом   люке   около   штурвала.   Через 
секунду   он   снова   показался   на   палубе,   а   за   ним   шагал   коренастый   парень   лет 
восемнадцати-девятнадцати, с лицом хмурым и злобным.
– Вот он, сэр, – сказал кок.
Но Ларсен, не обращая на него больше внимания, повернулся к юнге.
– Как тебя зовут?
– Джордж Лич, сэр, – последовал угрюмый ответ; видно было, что юнга догадывается, 
зачем его позвали.
– Фамилия   не   ирландская, –   буркнул   капитан. –   О'Тул   или   Мак-Карти   куда   больше 
подошло   бы   к   твоей   роже.   Верно,   какой-нибудь   ирландец   прятался   у   твоей   мамаши   за 
поленницей.
Я видел, как у парня от этого оскорбления сжались кулаки и побагровела шея.
– Ну, ладно, – продолжал Волк Ларсен. – У тебя могут быть веские причины забыть 
свою   фамилию, –   мне   на   это   наплевать,   пока   ты   делаешь   свое   дело.   Ты,   конечно,   с 
Телеграфной горы
2
. Это у тебя на лбу написано. Я вашего брата знаю. Вы там все упрямы, 
как ослы, и злы, как черти. Но можешь быть спокоен, мы тебя здесь живо обломаем. Понял? 
Кстати, через кого ты нанимался?
– Агентство Мак-Криди и Свенсон.
– Сэр! – загремел капитан.
– Мак-Криди и Свенсон, сэр, – поправился юнга, и глаза его злобно сверкнули.
– Кто получил аванс?
– Они, сэр.
– Я так и думал. И ты, небось, был до черта рад. Спешил, знал, что за тобой кое-кто 
охотится.
В   мгновение   ока   юнга   преобразился   в   дикаря.   Он   пригнулся,   словно   для   прыжка, 
ярость исказила его лицо.
– Вот что... – выкрикнул было он.
– Что? – почти вкрадчиво спросил Ларсен, словно его одолевало любопытство.
Но юнга уже взял себя в руки.
– Ничего, сэр. Я беру свои слова назад.
– И тем доказываешь, что я прав, – удовлетворенно улыбнулся капитан. – Сколько тебе 
лет?
– Только что исполнилось шестнадцать, сэр.
– Врешь! Тебе больше восемнадцати. И ты еще велик для своих лет, и мускулы у тебя, 
как у жеребца. Собери свои пожитки и переходи в кубрик на бак. Будешь матросом, гребцом. 
Это повышение, понял?
Не ожидая ответа, капитан повернулся к матросу, который зашивал труп в парусину и 
только что закончил свое мрачное занятие.
– Иогансен, ты что-нибудь смыслишь в навигации?
– Нет, сэр.
– Ну, не беда! Все равно будешь теперь помощником. Перенеси свои вещи в каюту, на 
его койку.
– Есть, сэр! – весело ответил Иогансен и тут же направился на бак.
Но бывший юнга все еще не трогался с места.
– А ты чего ждешь? – спросил капитан.
– Я не нанимался матросом, сэр, – был ответ. – Я нанимался юнгой. Я не хочу служить 
матросом.
– Собирай вещи и ступай на бак!
2 Телеграфная гора – ирландский район в Сан-Франциско.

На этот раз приказ звучал властно и грозно. Но парень угрюмо насупился и не двинулся 
с места.
Тут Волк Ларсен снова показал свою чудовищную силу. Все произошло неожиданно, с 
быстротой молнии. Одним прыжком – футов в шесть, не меньше – он кинулся на юнгу и 
ударил его кулаком в живот. В тот же миг я почувствовал острую боль под ложечкой, словно 
он ударил меня. Я упоминаю об этом, чтобы показать, как чувствительны были в то время 
мои нервы и как подобные грубые сцены были мне непривычны. Юнга – а он, кстати сказать, 
весил   никак   не   менее   ста   шестидесяти   пяти   фунтов, –   согнулся   пополам.   Его   тело 
безжизненно повисло на кулаке Ларсена, словно мокрая тряпка на палке. Затем я увидел, как 
он взлетел на воздух, описал дугу и рухнул на палубу рядом с трупом, ударившись о доски 
головой и плечами. Так он и остался лежать, корчась от боли.
– Ну как? – повернулся вдруг Ларсен ко мне. – Вы обдумали?
Я поглядел на приближавшуюся  шхуну,  которая  уже  почти  поравнялась с нами; ее 
отделяло от нас не более двухсот ярдов. Это было стройное, изящное суденышко. Я различил 
крупный   черный   номер   на   одном   из   парусов   и,   припомнив   виденные   мною   раньше 
изображения судов, сообразил, что это лоцманский бот.
– Что это за судно? – спросил я.
– Лоцманский   бот   «Леди   Майн», –   ответил   Ларсен. –   Доставил   своих   лоцманов   и 
возвращается в Сан-Франциско. При таком ветре будет там через пять-шесть часов.
– Будьте добры дать им сигнал, чтобы они переправили меня на берег.
– Очень сожалею, но я уронил свою сигнальную книгу за борт, – ответил капитан, и в 
группе охотников послышался смех.
Секунду я колебался, глядя ему прямо в глаза.
Я видел, как жестоко разделался он с юнгой, и знал, что меня, быть может, ожидает то 
же самое, если не что-нибудь еще хуже. Повторяю, я колебался, а потом сделал то, что до 
сих пор считаю самым смелым поступком в моей жизни. Я бросился к борту и, размахивая 
руками, крикнул:
– «Леди Майн», эй! Свезите меня на берег. Тысячу долларов за доставку на берег!
Я впился взглядом в двоих людей, стоявших у штурвала. Один из них правил, другой 
поднес к губам рупор. Я не поворачивал головы и каждую секунду ждал, что зверь-человек, 
стоявший за моей спиной, одним ударом уложит меня на месте. Наконец – мне показалось, 
что прошли века, – я не выдержал и оглянулся. Ларсен не тронулся с места. Он стоял в той 
же позе, – слегка покачиваясь на расставленных ногах, и раскуривал новую сигару.
– В чем дело? Случилось что-нибудь? – раздалось с «Леди Майн».
– Да! Да! – благим матом заорал я. – Спасите, спасите! Тысячу долларов за доставку на 
берег!
– Ребята хватили лишнего в Фриско! – раздался голос Ларсена. – Этот вот, – он указал 
на меня, – допился уже до зеленого змия!
На «Леди Майн» расхохотались в рупор, и судно пошло мимо.
– Всыпьте   ему   как   следует   от   нашего   имени! –   долетели   напутственные   слова,   и 
стоявшие у штурвала помахали руками в знак приветствия.
В  отчаянии  я  облокотился   о  поручни,   глядя,  как  быстро   ширится  полоса  холодной 
морской воды, отделяющая нас от стройного маленького судна. Оно будет в Сан-Франциско 
через пять или шесть часов! У меня голова пошла кругом, сердце отчаянно заколотилось и к 
горлу подкатил  комок.  Пенистая  волна  ударила  о борт,  и мне  брызнуло  в лицо соленой 
влагой.   Ветер   налетал   порывами,   и   «Призрак»,   сильно   кренясь,   зарывался   в   воду 
подветренным бортом. Я слышал, как вода с шипением взбегала на палубу.
Оглянувшись,   я   увидел   юнгу,   который   с  трудом   поднялся   на   ноги.   Лицо   его   было 
мертвенно бледно и зелено от боли. Я понял, что ему очень плохо.
– Ну, Лич, идешь на бак? – спросил капитан.
– Есть, сэр, – последовал покорный ответ.
– А ты? – повернулся капитан ко мне.

– Я дам вам тысячу... – начал я, но он прервал меня.
– Брось это! Ты согласен приступить к обязанностям юнги? Или мне придется взяться 
за тебя?
Что мне было делать? Дать зверски избить себя, может быть, даже убить – какой от 
этого прок? Я твердо посмотрел в жесткие серые глаза. Они походили на гранитные глаза 
изваяния – так мало было в них человеческого тепла. Обычно в глазах людей отражаются их 
душевные движения, но эти глаза были бесстрастны и холодны, как свинцово-серое море.
– Ну, что?
– Да, – сказал я.
– Скажи: да, сэр.
– Да, сэр, – поправился я.
– Как тебя зовут?
– Ван-Вейден, сэр.
– Имя?
– Хэмфри, сэр. Хэмфри Ван-Вейден.
– Возраст?
– Тридцать пять, сэр.
– Ладно. Пойди к коку, он тебе покажет, что ты должен делать.
Так случилось, что я, помимо моей воли, попал в рабство к Волку Ларсену. Он был 
сильнее меня, вот и все. Но в то время это казалось мне каким-то наваждением. Да и сейчас, 
когда я оглядываюсь на прошлое, все, что приключилось тогда со мной, представляется мне 
совершенно   невероятным.   Таким   будет   это   представляться   мне   и   впредь   –   чем-то 
чудовищным и непостижимым, каким-то ужасным кошмаром.
– Подожди! Я послушно остановился, не дойдя до камбуза.
– Иогансен, вызови всех наверх! Теперь все как будто стало на свое место и можно 
заняться похоронами и очистить палубу от ненужного хлама.
Пока   Иогансен   собирал   команду,   двое   матросов,   по   указанию   капитана,   положили 
зашитый и парусину труп  на лючину.  У обоих бортов на палубе, днищами кверху, были 
принайтовлены   маленькие   шлюпки.   Несколько   матросов   подняли   доску   с   ее   страшным 
грузом и положили на эти шлюпки с подветренной стороны, повернув труп ногами к морю. 
К ногам привязали принесенный коком мешок с углем.
Похороны   на   море   представлялись   мне   всегда   торжественным,   внушающим 
благоговение обрядом, но то, чему я стал свидетелем, мгновенно развеяло все мои иллюзии. 
Один из охотников, невысокий темноглазый парень, – я слышал, как товарищи называли его 
Смоком, – рассказывал анекдоты, щедро сдобренные бранными и непристойными словами. 
В группе охотников поминутно раздавались взрывы хохота, которые напоминали мне не то 
вой волков, не то лай псов в преисподней. Матросы, стуча сапогами, собирались на корме. 
Некоторые из подвахтенных протирали заспанные глаза и переговаривались вполголоса. На 
лицах матросов застыло мрачное, озабоченное выражение. Очевидно, им мало улыбалось 
путешествие   с   этим   капитаном,   начавшееся   к   тому   же   при   столь   печальных 
предзнаменованиях. Время от времени они украдкой поглядывали на Волка Ларсена, и я 
видел, что они его побаиваются.
Капитан подошел к доске; все обнажили головы.
Я   присматривался   к   людям,   собравшимся   на   палубе, –   их   было   двадцать   человек; 
значит,   всего   на   борту   шхуны,   если   считать   рулевого   и   меня,   находилось   двадцать   два 
человека. Мое любопытство было простительно, так как мне предстояло, по-видимому, не 
одну   неделю,   а   быть   может,   и   не   один   месяц,   провести   вместе   с   этими   людьми   в   этом 
крошечном   плавучем   мирке.   Большинство   матросов   были   англичане   или   скандинавы,   с 
тяжелыми, малоподвижными лицами. Лица охотников, изборожденные резкими морщинами, 
были более энергичны и интересны, и на них лежала печать необузданной игры страстей. 
Странно   сказать,   но,   как   я   сразу   же   отметил,   в   чертах   Волка   Ларсена   не   было   ничего 
порочного.   Его   лицо   тоже   избороздили   глубокие   морщины,   но   они   говорили   лишь   о 

решимости и силе воли.
Выражение   лица   было   скорее   даже   прямодушное,   открытое,   и   впечатление   это 
усиливалось   благодаря   тому,   что   он   был   гладко   выбрит.   Не   верилось   –   до   следующего 
столкновения, что это тот самый человек, который так жестоко обошелся с юнгой.
Вот он открыл рот, собираясь что-то сказать, но в этот миг резкий порыв ветра налетел 
на   шхуну,   сильно   накренив.   Ветер   дико   свистел   и   завывал   в   снастях.   Некоторые   из 
охотников тревожно поглядывали на небо. Подветренный борт, у которого лежал покойник, 
зарылся в воду, и, когда шхуна выпрямилась, волна перекатилась через палубу, захлестнув 
нам ноги  выше  щиколотки.  Внезапно  хлынул  ливень;  тяжелые крупные  капли  били,  как 
градины. Когда шквал пронесся, капитан заговорил, и все слушали его, обнажив головы, 
покачиваясь в такт с ходившей под ногами палубой.
– Я помню только часть похоронной службы, – сказал Ларсен. – Она гласит: «И тело да 
будет предано морю». Так вот и бросьте его туда.
Он умолк. Люди, державшие лючину, были смущены; краткость церемонии, видимо, 
озадачила их. Но капитан яростно на них накинулся:
– Поднимайте этот конец, черт бы вас подрал! Какого дьявола вы канителитесь?
Кто-то торопливо подхватил конец доски, и мертвец, выброшенный за борт, словно 
собака, соскользнул в море ногами вперед. Мешок с углем, привязанный к ногам, потянул 
его вниз. Он исчез.
– Иогансен! –   резко   крикнул   капитан   своему   новому   помощнику. –   Оставь   всех 
наверху, раз уж они здесь. Убрать топселя и кливера, да поживей! Надо ждать зюйд-оста. 
Заодно возьми рифы у грота! И у стакселя!
Вмиг все на палубе пришло в движение. Иогансен зычно выкрикивал слова команды, 
матросы выбирали и травили различные снасти, а мне, человеку сугубо сухопутному, все 
это,   конечно,   представлялось   сплошной   неразберихой.   Но   больше   всего   поразило   меня 
проявленное этими людьми бессердечие. Смерть человека была для них мелким эпизодом, 
который канул в вечность вместе с зашитым в парусину трупом и мешком угля, и корабль 
все так же продолжал свой путь, и работа шла своим чередом. Никто не был взволнован. 
Охотники уже опять смеялись какому-то непристойному анекдоту Смока. Команда выбирала 
и травила снасти, двое матросов полезли на мачту. Волк Ларсен всматривался в облачное 
небо с наветренной стороны. А человек, так жалко окончивший свои дни и так недостойно 
погребенный, опускался все глубже и глубже на дно.
Ощущение жестокости и неумолимости морской стихии вдруг нахлынуло на меня, и 
жизнь   показалась   мне   чем-то   дешевым   и   мишурным,   чем-то   диким   и   бессмысленным   – 
каким-то нелепым барахтаньем в грязной тине. Я держался за фальшборт у самых вант и 
смотрел на угрюмые, пенистые волны и низко нависшую гряду тумана, скрывавшую от нас 
Сан-Франциско и калифорнийский берег. Временами налетал шквал с дождем, и тогда и 
самый   туман   исчезал   из   глаз   за   плотной   завесой   дождя.   А   наше   странное   судно,   с   его 
чудовищным экипажем, ныряло по волнам, устремляясь на юго-запад в широкие, пустынные 
просторы Тихого океана.

жүктеу/скачать 0,93 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: