№4. Что такое судьба, согласно В. Франклу? В каких

187
Человеческое бытие - это ответственное бытие, потому что это свободное 
бытие. Это бытие, которое каждый раз решает, чем ему быть: это «решающее 
бытие» (Ясперс). Это именно бытие, а не просто наличествование (Хайдеггер). 
Стол, который стоит передо мной, есть и останется таким, какой он есть, если он 
не будет изменен человеком; человек же, который сидит за этим столом напротив 
меня, каждый раз решает, кем он будет в следующую секунду, что он скажет мне 
или, может быть, не скажет. Многообразие различных возможностей, из которых 
он в своем существовании реализует всегда лишь единственную, отличает его 
бытие как таковое (отличительное бытие человека, названное экзистенцией, 
может быть также обозначено как «бытие, которым являюсь я»). От выбора среди 
огромного количества возможностей человеку не уйти ни на один миг своей 
жизни. Он может только делать вид, будто не имеет свободы выбора и принятия 
решений… 
Комизм человека, который не осознает свою свободу принятия решений, 
становится очевидным в некоторых забавных историях. Так, одна из них 
рассказывает о человеке, который объясняет своей жене, сколь аморально 
современное человечество, и в качестве доказательства добавляет: «Сегодня, 
например, я нашел сумку. Ты думаешь, мне пришло в голову отдать ее в бюро 
находок?». Что смешного в этом человеке? Да то, что он говорит о собственной 
аморальности так, как будто за нее не отвечает. Этот человек делает вид, что он 
должен принимать свою собственную аморальность как данность, так же как 
следует принимать аморальность других людей как факт. Он делает вид, будто он 
несвободен и не может решать, оставит ли он сумку у себя или отнесет ее в бюро 
находок. 
Мы уже упоминали о человеке, который представил «сущность» жизни как 
процесс сгорания. Свеча, которая наличествует (пользуясь экзистенциалистской 
терминологией), сгорает до конца, не будучи в состоянии каким-либо образом 
управлять этим процессом; человек же - напротив, каждый раз имеет возможность 
свободно решать, как распорядиться своим бытием. Его возможность решать 
настолько всеобъемлюща, что он может воспользоваться еще и возможностью 
самоуничтожения: человек может «погасить самого себя». Свобода любого 
решения, так называемая свобода воли, является для непредубежденного 
человека вещью само собой разумеющейся; он воспринимает себя свободным. 
Серьезно сомневаться в свободе воли может лишь тот, кто находится в плену 
детерминистской философской теории или страдает параноидной шизофренией и 
воспринимает 
свою 
волю 
как 
несвободную, 
«навязанную». 
Однако 
в 
невротическом фатализме скрыта свобода воли: невротик сам себе закрывает 
путь к действительным возможностям, он сам преграждает себе путь к тому, чем 
он мог бы быть. Так он деформирует свою жизнь и уходит от действительности 
становления вместо того, чтобы ее совершать (так как человеческое бытие как 
целое может быть охарактеризовано как «действительность свершения»). 
Свободе воли противостоит судьба, так как судьбой мы называем именно то, что 
принципиально ускользает от свободы человека, то, что не находится ни во 
власти, ни в ответственности человека. Причем мы ни на один миг не забываем, 
что человеческая свобода как таковая накрепко связана с судьбой, поскольку она 
вообще может раскрыться лишь в ней и благодаря ей. 
К судьбе относится, прежде всего, все прошлое (в силу своей 
необратимости). Фактическое (сделанное, ставшее, прошедшее) и есть 
подлинный фатум. И тем не менее, человек свободен и по отношению к 
прошлому, а следовательно, и по отношению к судьбе. Хотя прошлое и делает 
понятным настоящее, было бы несправедливым, если бы будущее определялось 
исключительно прошлым, - характерное заблуждение типично невротического 

188
фатализма, который одновременно с пониманием ошибок, сделанных в прошлом, 
соглашается на прощение тех же самых ошибок в будущем, тогда как ошибки 
прошлого могли бы служить благодатным материалом для «лучшего» будущего, 
если бы из них извлекали уроки. Следовательно, человеку предоставляется 
свобода: или фаталистически относиться к своему прошлому, или извлекать из 
него уроки. Но учиться никогда не бывает слишком поздно - как, впрочем, и 
никогда не бывает слишком рано. Кто игнорирует это, подобен тому пьянице, 
которому однажды сказали, что он должен бросить пить, на что он ответил, что 
уже слишком поздно; когда же ему возразили, что это-де никогда не поздно 
сделать, он ответил: «Тогда у меня тем более еще есть время!». 
Благодаря необратимости прошлого, которое стало судьбой, как раз и 
провозглашается человеческая свобода: судьбе следует каждый раз быть 
стимулом для ответственного деяния. Человеку приходится в жизни каждый раз 
из всего множества возможностей выбирать одну-единственную и, реализуя ее, 
помещать в царство прошлого, укрывая, так сказать, в надежное место. 
Прошедшее «остается» в царстве прошлого, как бы парадоксально это ни 
звучало, и «остается» не вопреки, а именно благодаря тому, что оно прошло! 
Ведь мы уже говорили, что реальность прошлого сохраняется в двойном смысле 
«уничтожения» и «сохранения», и утверждали: происшедшее - это самая 
«надежная» форма бытия. Преходящи лишь возможности (вспомните о 
неповторимых ситуационных ценностях и о необратимо преходящей возможности 
их реализации); то, что сохранено от преходящести, - это сохраненная в прошлом 
реальность. Мгновение становится вечностью, если удается превратить 
возможности, которые таит в себе настоящее, в те реальности, которые в 
прошлом надежно укрыты «навечно». В этом смысл любой реализации. В этом 
смысле человек реализует возможности не только тогда, когда он совершает 
какое-то деяние или создает произведение, но и тогда, когда речь идет лишь о 
переживании. В этом смысле, и в соответствии с логикой объективизма этого 
рода, можно утверждать, что реализованное путем переживания не может быть 
действительно уничтожено тем, что оно попадает в забвение, даже путем полного 
устранения возможности ожить в воспоминаниях, например, из-за смерти 
субъекта переживаний. Обычно человек видит лишь скошенное поле 
преходящего; но он упускает из виду полные сараи прошлого. В прошлом же, 
однако, нет ничего безвозвратно потерянного, скорее все сохранено без потерь. 
Нельзя устранить из мира ничего, что однажды произошло: ведь однажды оно 
было привнесено в мир!… 
Если мы обратимся к тем случаям или ситуациям, в которых человек 
сталкивается с биологической судьбой, то перед нами возникнет вопрос, как 
далеко простирается свобода человека по отношению к органическому или как 
глубоко в физиологическое проникает власть его свободной воли…Должны ли мы 
подчиниться власти биологической судьбы? … тот, кто считает свою судьбу 
решенной окончательно и бесповоротно, не в состоянии победить ее... 
На мой взгляд, не нужно постоянно противопоставлять силу человеческого 
духа силе природы. И та и другая свойственны человеку, в нем все 
взаимосвязано. Ведь человек - гражданин нескольких государств, в жизни он 
постоянно находится в напряжении, в биполярном силовом поле. Если бы мы 
захотели сопоставить действие этих сил, то это привело бы к ничейному 
результату. Вечная борьба свободы человека в нем с его внутренней и внешней 
судьбой и составляет, собственно, его жизнь. Не желая ни в малейшей степени 
недооценить фактор судьбы, мы, врачи-психотерапевты, видим в ней все же, в 
конечном счете, лишь испытание для человеческой свободы. По эвристическим 
соображениям нам следовало бы делать вид, как будто граница свободного 

189
«могу» по отношению к продиктованному судьбой «должен» бесконечно удалена, 
- тогда мы, по крайней мере, сможем пойти так далеко, как это только возможно 
(Рудольф Адлерс)… 
Биологическая судьба является для человеческой свободы лишь 
материалом, который надо еще преобразовать. В этом, с позиции человека, 
заключается ее последний смысл. Действительно, мы постоянно видим, как 
человек успешно встраивает ее в свое историческое или биографическое здание 
жизни. Мы постоянно встречаем людей, которым образцовым образом удалось 
преодолеть 
первоначальные 
ограничения 
их 
свободы, 
обусловленные 
биологически; преодолеть трудности, стоявшие вначале на пути их духовного 
развития. Способ организации их жизни сравним с художественным или 
спортивным достижением…
Нам известен мужчина, у которого вследствие заболевания головного 
мозга, перенесенного еще в чреве матери, были частично парализованы руки и 
ноги; его ноги были такими хилыми, что он мог передвигаться только в коляске. До 
самой поздней юности он считался умственно отсталым и оставался 
безграмотным, пока наконец в нем не принял участие один ученый и не 
организовал для него занятия; в необычайно короткое время наш пациент изучил 
не только письмо, чтение, но и вузовские дисциплины - в тех областях, которые 
его особенно интересовали. Целый ряд выдающихся ученых и университетских 
профессоров соревновались за честь быть его личным учителем. У себя дома он 
несколько раз в неделю устраивал приемы, где вызывающим восхищение 
центром был он сам. Прекрасные женщины жаждали его благосклонности; из-за 
него между ними возникали сцены, скандалы, были даже попытки самоубийств. 
При всем этом мужчина был даже не в состоянии нормально говорить: его 
артикуляция также была вовлечена в болезненный процесс; потея от напряжения, 
с судорожным лицом, он вынужден был энергично бороться за техническое 
воспроизведение каждого отдельного слова. Какое же достижение представляет 
собой организация жизни этого человека, какой силой убедительности обладает 
она в качестве образца для наших больных, имеющих в среднем значительно 
более легкий старт, чем этот пациент, который, если бы все пошло лишь в 
соответствии с его «судьбой», с таким же успехом еще и сегодня мог бы влачить 
жалкое существование в известном заведении, чтобы однажды там умереть. 
Теперь перейдем к обсуждению того, что мы назвали психологической 
судьбой человека и под чем мы понимаем то душевное, что противостоит 
человеческой свободе. Невротические больные склонны к слепой вере в судьбу в 
психологическом смысле и постоянно ссылаются на то, что направление, сила их 
влечений или слабость воли и характера предопределены судьбой. Невротик со 
свойственным ему фатализмом следует формуле: «Так есть - и таким это и 
останется»; и как раз в последней части этой формулы он оказывается не прав. 
Я «хочу». Оно «вынуждает». Но человеческое Я никогда не бывает просто 
«вынуждаемо». Хождение под парусом заключается не в том, что лодку просто 
гонит ветром; искусство хождения под парусом начинается с того, что человек 
использует силу ветра в нужном ему направлении, так что он может даже 
направить свою лодку и против ветра. Первоначальной слабости воли, вероятно, 
не существует; сила воли хотя и гипостазируется невротиком, но не является чем-
то статическим, чем-то раз и навсегда данным, а является функцией: ясного 
осознания цели, честного решения и известной тренировки. Если человек, еще до 
того, как он попытается что-то сделать, будет постоянно думать о том, что 
попытка не удастся, она и не сможет удаться; уже потому не сможет, что свою 
неправоту признают неохотно даже перед самим собой…

190
К тому же под влиянием положений индивидуальной психологии - неверно 
понимая их и неверно используя - невротические фаталисты ссылаются иногда и 
на то, что «сделали» из него воспитание и среда, на то, что они определили его 
судьбу и тому подобное. Такие люди хотят освободить себя от ответственности за 
слабость своего характера. Они принимают эту слабость как данность, вместо 
того чтобы поставить перед собой задачу самовоспитания. Одна больная, которая 
однажды после попытки самоубийства была доставлена в клинику нервных 
болезней, сказала психотерапевту, отклоняя его помощь: «Чего вы хотите от 
меня? Я – типичный «единственный ребенок» по Альфреду Адлеру». Как будто 
речь не идет как раз о том, чтобы освободиться от дурного типического, что есть в 
человеке… 
Во многих случаях душевных заболеваний возможное свободное духовное 
отношение больного к ним может быть реализовано лучше всего в форме 
примирения с судьбой. Ведь именно тщетная длительная борьба со 
свойственными живым существам состояниями ведет к дополнительной 
депрессии; тогда как тот, кто эти состояния без сопротивления просто принимает, 
скорее избавляется от них… 
Всякому психиатру известно, каким различным - в зависимости от разных 
установок духа - может быть поведение психически больных людей при одном и 
том же психозе. Один паралитик раздражен и настроен враждебно по отношению 
к людям, тогда как другой - добродушен, любезен и даже очарователен… 
Мы считаем, что отдельный человек во всех отношениях включен в 
социальный контекст. Он определен сообществом в двояком смысле: с одной 
стороны, он обусловлен всем социальным организмом, а с другой стороны, 
одновременно целенаправлен на этот совокупный организм. Таким образом, 
существует как социальная обусловленность индивидуума, так и его социальная 
целенаправленность. Что касается социальной обусловленности, следует 
подчеркнуть, что так называемые социологические законы никогда не 
детерминируют индивидуум полностью; следовательно, ни в коей мере не 
лишают его свободы воли. По отношению к социальной судьбе человек так же 
сохраняет поле свободных возможностей принятия решений, как и по отношению 
к своей биологической или психологической судьбе. Что же касается социальной 
направленности, то следует указать на то заблуждение, которые в области 
психотерапии свойственно прежде всего индивидуальной психологии: я имею в 
виду ту ошибочную точку зрения, согласно которой все ценностное поведение 
человека в конечном счете есть не что иное, как социально правильное 
поведение. Точка зрения, что ценностным может быть только то, что полезно 
обществу, не выдерживает никакой критики. Она привела бы к ценностному 
обеднению человеческого бытия. Можно легко доказать, что в мире ценностей 
существуют индивидуальные области ценностей, реализация которых может быть 
и даже должна быть осуществлена помимо и независимо от любого 
человеческого сообщества. Именно там, где речь идет о ценностях переживания, 
нет места пользе для сообщества. Ценностная полнота, которая открывается 
отдельному человеку в процессе художественных переживаний или созерцания 
природы, совершенно не зависит от того, получит ли когда-нибудь сообщество от 
этого пользу. При этом мы не упускаем из виду, что имеется еще ряд ценностей 
переживания, которые по своей сути остаются в области ценностей 
общественного переживания — происходит ли это на более широкой основе 
(товарищество, солидарность) или же на основе эротического партнерства, в 
форме сообщества двух людей… 

191

жүктеу/скачать 2,57 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: