Эвальд Васильевич Ильенков «Что там, в Зазеркалье?».
Это очень старый
вопрос - об отношении красоты, добра и истины. В наши дни он формулируется
чаще как вопрос об отношении искусства, этики и науки. Но это тот же самый
вопрос. В старину его решали просто. Истина, добро и красота - это лишь три
разных способа выражения одного и того же. Одно и то же, выраженное тремя
разными способами. Пусть решение это ныне кажется слишком простым,
прямолинейным и наивно абстрактным, но другого общего решения нет.
Можно, разумеется, упрекнуть это решение в том, что оно слишком общо.
Можно посетовать, что в такой общей форме оно не только не решает, но даже и
не учитывает всех тех конкретных трудностей, которые встают сразу же, как
только его пытаются применить к анализу реальных - исторически-конкретных -
взаимоотношений между этими тремя способами выражения. Легко выдвинуть
возражение, состоящее в том, что эти взаимоотношения в действительности
весьма натянутые, эти пути «истины», «красоты» и «добра» расходятся в
реальной жизни весьма далеко.
Все это так. То гармоническое единение между ними, которое
предполагается формулой старого исходного решения, не так-то легко
«оправдать» историческими фактами. Более того, если этот всеобщий закон
понимать как правило, которому обязан безропотно подчиняться каждый
отдельный случай, то история, скорее, опровергает выставленную общую
формулу.
В лучшем случае эту всеобщую формулу можно сохранить тогда лишь как
формулу мечты, надежды, идеально-несбыточного состояния, но не как
фактически данного их отношения друг к другу. Но тогда на какие же реальные
факты будет опираться такая мечта?
Общая формула дает ответ: надежда покоится на том, что истина, добро
и красота глубоко родственны «по существу дела», они растут из одного корня,
питаются одними соками. Поэтому, как бы далеко ни разошлись ветви в своем
росте, они всегда останутся ветвями одного дерева. Поэтому они «внутренне» не
могут быть враждебны друг другу, хотя бы «внешне» дело и выглядело именно
так. Ведь бывают же дурные отношения между сыновьями одной матери, что,
однако, не является доводом в пользу склочных отношений в семье, а тем более -
всеобщим законом развития взаимоотношений между братьями... Печальные
исключения не могут опрокинуть всеобщий закон. Мало ли что бывает в
ненормальных условиях…
Если между «добром» и «красотой» есть хоть какая-нибудь связь,
заслуживающая серьезного, научно-теоретического рассмотрения и уяснения, то
на языке логики это допущение выразится именно так, и только так, как его
выразили давным-давно. А именно: «добро» и «красота» - это только два способа
выражения одного и того же. Так же как «красота» и «истина».
И тогда вопрос перед вами встанет так: а что же это такое, это самое «одно
и то же», выраженное один раз в виде «добра», другой раз - в образе «красоты», а
третий раз - в форме «истины»? Тогда, как подсказывает элементарная логика, вы
обязаны будете ответить прежде всего на вопрос: что он такое, этот Икс, который,
334
сам по себе не будучи ни тем, ни другим, ни третьим, вдруг предстает перед нами
то в облике «красоты», то в образе «добра», то в костюме «истины»?
В самом деле, что можно увидеть общего между злой красавицей,
некрасивым добром и безобразной истиной, которая только и старается быть ни
«доброй», ни «злой», ни «красивой», ни «безобразной»?
Никакого «господина Икс» не было и нет. А есть я, всем вам прекрасно
известный, популярный, знакомый человек, портреты которого рисуют чуть ли не
на коробках с шоколадными конфетами. Всем нам хорошо известный, конкретный
человек. Человек с его сложной, трудной и противоречивой судьбой-историей -
пьесой, которую он сам же исполняет, сочиняя по ходу действия, действуя по
обстоятельствам, созданным вначале матушкой-природой, а потом, чем дальше,
тем больше, - ходом своего же собственного действия…
То самое «одно и то же», что пытается выразить и осознать себя в «трех
разных способах выражения» - рассмотреть самого себя в зеркале науки, в
зеркале искусства и в зеркале нравственных критериев. Конечно, ни в одном из
этих зеркал Человек не может рассмотреть себя во всей своей конкретной
полноте. В каждом из них он отражается лишь односторонне -· абстрактно. И все
же во всех трех зеркалах отражается именно он - один и тот же.
И если три разных изображения одного и того же оказываются настолько
одно на другое непохожими, что жуть берет, если то, что в одном зеркале
отражается как красота, в другом предстает как ложь и зло; и, с другой стороны,
глянешь в одно зеркало - на тебя глядит истина, а в другое - глядит на тебя
звериный и злобный оскал безобразия, - то не надо на зеркало пенять. Лучше на
себя оборотиться. Зеркала подлинной науки, подлинного искусства и подлинной
нравственности, отшлифованные тысячелетним трудом людей, по праву
носивших имя человека, не лгут. Лгут только мутные зеркала мнимого искусства,
превращающие безобразие в красоту, а красоту - в безобразие.
И если уж ты оказался в ситуации, когда одно и то же предстает в одном
зеркале - истинным, а в другом - безобразным и злым, то это свидетельствует
лишь о трагическом действительном разладе в самой «сущности» смотрящегося в
них человека. В «совокупности» общественных отношений. Это значит, что
смотрящийся в зеркало науки человек на самом деле не обладает полной
истиной, а обладает лишь частичной.
И если он упрямо принимает эту неполную, абстрактную и ущербную истину
за полную и вполне достаточную, то эту его иллюзию и обнаруживает зеркало
искусства. Ибо в этом зеркале ущербно-однобокий уродец никогда не отразится в
виде Аполлона, а отразится в виде головастика, в виде Мозга-на-паучьих-ножках.
И наоборот, Аполлон по внешности в зеркале науки может увидеть себя как
безмозглого тупицу. А это уж никак не Аполлон. Мнимый Аполлон, мнимая,
фальшивая красота.
Так что трагическое расхождение между тремя разными способами
выражения одного и того же - это только индикатор, показывающий, что реальный
человек, в них глядящийся, не обладает полной истиной именно потому, что он
некрасив и недобр. Или ежели он отражается там уродливым злодеем, то это
значит, что истина, которой он обладает, неполна и требует каких-то
существенных уточнений, хотя и кажется ему достаточной и полновесной. Если
бы она и в самом деле была такой, человек отразился бы в зеркале искусства
прекрасным, а в зеркале моральных критериев - добрым. Нет этого - значит, и
истины у него подлинной нет. А есть только мнимая.
Посему и надо полагать, что умный злодей - это недостаточно умный
человек, что красивый злодей - лишь мнимо красивый, а на деле отвратительно
безобразный человек - та или иная разновидность Джеймса Бонда.
335
И
попытки
превращать
отвратительного
злодея
в
эстетически
привлекательный персонаж - это попытки не только гнусные с нравственной точки
зрения, но и эстетически невыполнимые, не могущие выдать произведение
подлинного искусства. За это ручается наука, а не только практика самого
подлинного искусства в его борьбе с искусством фальшивым, превращающим
белое в черное, а черное в белое, тупого убийцу - в иконописный лик, а доброго и
умного человека - в жалкое посмешище.
Все это и нужно, по-видимому, учитывать, рассуждая об искусстве
«нравственном и безнравственном».
Подлинное искусство не может быть безнравственным по самой его
природе, и, обратно, безнравственное искусство - всегда фальшивое искусство,
не искусство, а бездарный суррогат: формально, может статься, и ловкая, но
бессодержательная по существу фальсификация подлинных эстетических
ценностей.
А определить, с чем мы столкнулись, можно только одним путем: исходя из
ясного, категорического и принципиально продуманного понимания того, что такое
человек и в чем суть человеческих отношений, отношений человека к другому
человеку и к матушке-природе.
Есть это человеческое отношение человека к другому человеку и к природе
- есть и истина, и красота, и добро. Поэтому-то гармоническое соединение
истины, добра и красоты - это критерий зрелости подлинно человеческих
отношений. И отбрасывать этот критерий нельзя, не утрачивая возможности
определять, что в сегодняшнем человеке успело стать человеческим, а что
находится еще на звериной стадии, на уровне стадного животного,
Достарыңызбен бөлісу: |