ГЛАВА XVII
Элизабет больше не могла противостоять желанию поделиться новостями со
старшей сестрой. И на следующее утро, подготовив ее к необычайному сообщению, она
наконец рассказала о сцене, происшедшей между нею и мистером Дарси. Подробности,
которые касались самой Джейн, она, разумеется, опустила.
Удивление Джейн, однако, продолжалось недолго. Она ценила Элизабет так
высоко, что всякая склонность к ней кого бы то ни было представлялась ей вполне
естественной. А некоторое время спустя она и вовсе перестала удивляться услышанному,
будучи поглощена уже совсем иными мыслями. Ее искренне огорчало, что мистер Дарси
выразил свое чувство столь неподобающим образом. Однако еще сильнее ее тревожила
мысль о том, как тяжело он должен был переживать отказ Элизабет.
— Его излишняя самоуверенность была, разумеется, неуместна, — сказала
она. — И ему, конечно, не следовало ее обнаруживать. Но только подумай, насколько
острее было при этом его разочарование.
— Что ж, я и в самом деле сочувствую ему всей душой, — ответила
Элизабет. — Но надеюсь, что другие свойства его характера помогут ему избавиться от
привязанности ко мне достаточно быстро. Ты ведь не осуждаешь меня за то, что я ему
отказала?
— Осуждать тебя?! Разумеется, нет!
— А за то, что я так защищала Уикхема?
— Я не понимаю, почему бы тебе за него не вступиться.
— Ну так ты это поймешь, узнав, что случилось на другой день.
И она рассказала сестре про письмо, передав ей содержание той его части,
которая касалась Джорджа Уикхема. Легко представить, как это разоблачение расстроило
бедную Джейн, которая была готова пройти свой земной путь, убежденная, что всему
человечеству свойственно меньше пороков, чем оказалось заключено в одном его
представителе. Даже столь приятная ее сердцу возможность оправдать Дарси была не в
силах ее утешить. И она со всей горячностью постаралась убедить сестру в существовании
какого-то неизвестного обстоятельства, которое оправдывало бы одного человека и не
бросало тень на другого.
— Ну уж это у тебя не получится! — возразила Элизабет. — Того и другого ты
никак не сможешь представить одинаково добродетельными. Выбирай любого, но тебе
придется ограничиться только одним. В них двоих заключена как раз та доза
порядочности, которой хватает лишь на одну персону. И за последнее время стало неясно,
кому эта доза на самом деле принадлежит. Мне, по крайней мере, начало казаться, что вся
она перешла к мистеру Дарси. А ты, конечно, решай как тебе заблагорассудится.
Прошло, однако, известное время, прежде чем Джейн смогла хоть чуть-чуть
улыбнуться.
— Едва ли когда-нибудь я была настолько потрясена, — сказала она. —
Неужели Уикхем такой негодяй? Это кажется просто невероятным. Бедный мистер Дарси!
Лиззи, миленькая, ты только подумай, что он должен был вынести! Так обмануться в
своих надеждах. И тут же узнать, какого ты о нем ужасного мнения! И решиться
рассказать тебе такие вещи про родную сестру! Как это все тяжело! Ты сама, я уверена,
это чувствуешь.
— О нет, мои жалость и сочувствие улетучились, как только я увидела,
насколько они переполняют тебя. С каждой минутой переживания мистера Дарси
тревожат меня все меньше — настолько я убеждена, что ты должным образом войдешь в
его положение. Твоя щедрость позволяет мне быть бережливой, и, если ты погорюешь о
нем еще немного, сердце в моей груди станет легким, как перышко.
— Бедный Уикхем! А ведь он выглядит таким милым человеком, — с его
открытым взглядом, очаровательными манерами!
— При создании этих двух молодых людей была в самом деле допущена
великая несправедливость: первого наделили всеми достоинствами, а второго — одними
их внешними проявлениями.
— Я с тобой никогда не соглашусь, что у мистера Дарси нет этих внешних
проявлений.
— И все же, необоснованно относясь к нему с такой неприязнью, я гордилась
своей проницательностью. Подобная неприязнь подстегивает ум и является самой
плодотворной почвой для острословия! Можно беспрерывно болтать и так и не сказать
ничего заслуживающего внимания. Но нельзя постоянно подшучивать над человеком без
того, чтобы время от времени у тебя не вырвалось нечто действительно остроумное.
— Когда ты впервые прочла это письмо, Лиззи, ты, вероятно, не могла смотреть
на вещи так, как сейчас.
— О да. Мне тогда было как-то не по себе. Очень не по себе, — я чувствовала
себя просто несчастной. Мне не перед кем было излить свою душу. Со мной не было моей
Джейн, которая, утешая меня, сказала бы, что я вовсе не та пустая, тщеславная и вздорная
девчонка, какой я себя сознавала. Как мне хотелось, чтобы ты была рядом!
— Жалко, что, говоря с мистером Дарси об Уикхеме, ты употребила такие
сильные выражения. Ведь на самом деле они оказались совсем незаслуженными.
— Еще бы. Впрочем, излишне резкий тон часто является следствием
предубеждения. Мне, кстати, хотелось бы получить у тебя совет. Как ты думаешь, должна
я открыть глаза на Уикхема нашим знакомым?
Мисс Беннет немного задумалась и затем ответила:
— По-моему, у нас нет повода для такого жестокого разоблачения. Как тебе
кажется?
— Пожалуй, от него лучше воздержаться. Мистер Дарси не поручал мне
распространять эти сведения. Напротив, все подробности, касавшиеся его сестры,
предназначались лишь для меня. А если я расскажу о других провинностях Уикхема, разве
кто-нибудь мне поверит? Предубеждение против Дарси настолько сильно, что половина
жителей Меритона скорее в гроб ляжет, нежели посмотрит на Дарси сколько-нибудь
доброжелательно. С этим ничего не поделаешь. К тому же Уикхем вот-вот уедет. А
потому здесь едва ли кому-нибудь важно знать, что он собой представляет. Рано или
поздно все станет известно. И тогда мы сможем вдоволь посмеяться над простотой тех,
кто не догадывался об этом раньше. Пока что я собираюсь молчать.
— Ты безусловно права! Публичное разоблачение могло бы погубить его
навсегда. Быть может, он уже жалеет о совершенных ошибках и хочет исправиться. Мы не
должны сталкивать его в пропасть.
Разговор этот успокоил Элизабет. Она избавилась от двух давно тяготивших ее
секретов, а в лице Джейн обрела собеседницу, всегда готовую ее выслушать, если ей
захотелось бы вновь вернуться к их обсуждению. Осторожность, однако, заставила ее все
же кое-что от сестры утаить. Она не осмеливалась пересказать Джейн другую часть
письма мистера Дарси и открыть ей, насколько глубокой была на самом деле
привязанность мистера Бингли. Этого Элизабет не могла поведать никому. И ей было
достаточно ясно, что лишь возникновение полного доверия между Джейн и Бингли
позволило бы ей ничего не утаивать. «А тогда, — говорила она себе самой, — если бы в
самом деле случилось невероятное, я могла бы сказать только то, что гораздо более
приятным образом высказал бы сам Бингли. И потому я обречена хранить эту тайну до
той поры, пока она не утратит всякую цену».
Живя в семье, Элизабет теперь получила наконец возможность разобраться в
истинном душевном состоянии сестры. Джейн не была счастлива. Она все еще хранила в
душе нежную привязанность к Бингли. Не пережив прежде даже воображаемой
влюбленности, она соединила в этом чувстве весь пыл первой любви со свойственным ее
нраву и возрасту постоянством, которым столь редко отличаются первые увлечения. И она
так дорожила воспоминаниями и так явно предпочитала Бингли всем другим молодым
людям, что ей потребовалось призвать весь свой здравый смысл и проявить все возможное
внимание к чувствам близких, чтобы не высказывать сожалений, вредных для ее здоровья
и их спокойствия.
— Что ты теперь скажешь, Лиззи, об этой грустной истории с Джейн? —
спросила как-то миссис Беннет. — Что касается меня, я твердо решила никогда больше об
этом не заговаривать. Я так на днях и сказала сестрице Филипс. До сих пор не могу
понять, виделась ли с ним Джейн в Лондоне? Что за никчемный человек! По-моему, ей
больше нечего на него рассчитывать. О его возвращении этим летом в Незерфилд даже не
поговаривают. Я спрашивала решительно всех, кто мог бы хоть что-нибудь об этом знать.
— Не думаю, что он вообще появится в Незерфилде.
— Тем лучше! Как ему будет угодно. Едва ли он кому-нибудь здесь
понадобится. Хоть я всегда буду говорить, что он низко обошелся с моей дочерью. На
месте Джейн я бы не пережила такого разочарования. И я утешаю себя мыслью, что, когда
Джейн умрет от тоски, мистеру Бингли придется-таки пожалеть о том, что он натворил.
Элизабет промолчала, чувствуя себя не способной утешиться подобным
предположением.
— Что ж, Лиззи, — продолжала миссис Беннет после короткой паузы, — по-
твоему, Коллинзы в самом деле живут хорошо? Ну-ну, хотелось бы, чтобы это было
надолго! А каков у них стол? Думаю, что из Шарлотты получилась неплохая хозяйка.
Если она наполовину столь же изворотлива, как ее мамаша, они даже смогут кое-что
откладывать. Они ведь не тратят на хозяйство слишком много?
— О да, конечно.
— Это очень важно для хорошего ведения дома. Да, да. Уж она-то постарается
жить по средствам. Хотя нужда им и не грозит, да поможет им Бог. Представляю, как
часто они вспоминают, что после смерти мистера Беннета Лонгборн станет их
собственностью. Небось смотрят на него так, как будто он им уже принадлежит.
— При мне они не могли касаться подобной темы.
— Еще бы! Было бы странно, если бы они себе это позволили. Но я не
сомневаюсь, что они без конца обсуждают это между собой. Ну что ж, если им ничего не
стоит захватить чужое поместье, тем хуже для них. Я бы постыдилась принять что-нибудь
в наследство по мужской линии!
Достарыңызбен бөлісу: |