Книга первая глава I

письму Джейн, убежден, что он даже не собирался на ней жениться. Уикхем не женится 
на бесприданнице. Такой роскоши он себе не позволит. И что мог он найти в Лидии? Чем 
она прельстила его, кроме молодости, здоровья и беспечного нрава, чтобы он пожертвовал 
ради нее возможностью поправить с помощью женитьбы свои дела? Мне трудно судить, 
насколько его должна была сдерживать боязнь опозорить военный мундир, ибо я не знаю, 
к  каким  это  приводит  последствиям.  Но  что  касается  вашего  второго  довода,  то  он  не 
кажется мне убедительным. У Лидии нет братьев, которые могли бы за нее заступиться. А 
поведение мистера Беннета, его невозмутимость и равнодушие к семейным делам вполне 
позволяли  Уикхему  считать,  что  с  его  стороны  следует  ожидать  наименьшего 
вмешательства, какое только возможно в подобном случае. 
        — Но  разве,  по-твоему,  Лидия  могла  забыть  все,  кроме  своего  увлечения,  и 
согласиться на совместную жизнь, даже не став его законной женой? 
        — Можно подозревать, — и это ужаснее всего, — ответила Элизабет с глазами, 
полными  слез, —  что  взгляды  сестры  на  добродетель  и  мораль  отличаются  от 
общепринятых. Мне трудно выразить мою мысль. Может быть, я к ней несправедлива. Но 
она  еще  так  молода.  Ее  никогда  не  учили  думать  о  серьезных  вещах.  А  последние 
полгода, —  нет,  уже  год, —  она  не  занята  ничем,  кроме  развлечений  и  суеты.  Ей 
разрешалось  жить  праздно  и  легкомысленно  и  усваивать  любые  вздорные  взгляды, 
которые  она  подхватывала  где  угодно.  С  тех  пор  как  ***ширский  полк  расположился  в 
Меритоне, у нее в голове только любовь, ухаживания и офицеры. Раздумывая и болтая об 
этом, она делала все возможное, чтобы развить в себе наибольшую, — как бы это получше 
выразиться, — восприимчивость, которая у нее и без того далеко не вялая от природы. А 
зная  умение  Уикхема  очаровывать  своей  внешностью  и  обращением,  мы  все  понимаем, 
насколько ему легко вскружить женщине голову. 
        — Да,  но  ведь  Джейн, —  заметила  ее  тетка, —  не  считает  Уикхема  настолько 
плохим человеком, чтобы он был способен соблазнить Лидию. 
        — О  ком  Джейн  когда-нибудь  думала  плохо?  И  найдется  ли  человек,  как  бы 
скверно  он  себя  ни  зарекомендовал  в  прошлом,  которого  она  сочла  бы  способным 
соблазнить  женщину,  не  получив  доказательств  его  преступления?  Но  Джейн  знает  не 
хуже  меня,  что  представляет  собой  Уикхем  на  самом  деле.  Нам  обеим  известно,  что  он 
негодяй  в  полном  смысле  этого  слова.  Что  у  него  нет  ни  чести,  ни  совести.  Что  его 
лживость и неискренность не уступают его вкрадчивости. 
        — И  все  это  тебе  на  самом  деле  известно? —  воскликнула  миссис  Гардинер  с 
вновь пробудившимся любопытством по поводу ее осведомленности. 
        — Да,  я  в  этом  совершенно  уверена, —  покраснев,  сказала  Элизабет. —  Я  уже 
как-то вам говорила, как низко он поступил по отношению к мистеру Дарси. И вы сами 
слышали в Лонгборне, что он рассказывал о человеке, проявившем по отношению к нему 
столько великодушия и терпимости. Но до меня дошли и другие сведения, которых я не 
вправе…  нет,  о  которых  пока  что  не  стоит  рассказывать.  Клевета,  возводимая  им  на 
семейство  Дарси,  не  имеет  предела.  Из  того,  что  он  рассказывал  мне  о  мисс  Дарси,  я 
представляла  ее  себе  высокомерной,  замкнутой  и  неприятной  особой.  А  ему  было 
известно, что она вовсе не такая. Он должен был знать, что она именно та приветливая и 
непосредственная девушка, какой мы увидели ее при нашей встрече. 
        — Но  неужели  все  это  ускользнуло  от  Лидии?  Могла  ли  она  совсем  не  знать 
того, что Джейн и тебе известно во всех подробностях? 

        — Увы, да! Именно это и терзает меня сильнее всего. До моего визита в Кент, 
где  я  близко  познакомилась  с  мистером  Дарси  и  его  родственником,  полковником 
Фицуильямом, я сама  ничего не знала. А домой  я вернулась перед тем, как ***ширский 
полк должен был покинуть Меритон. Мы не сочли нужным опровергать перед его уходом 
сложившееся  в  наших  краях  хорошее  мнение  об  Уикхеме.  А  потому  ни  я,  ни  Джейн, 
которая  услышала  обо  всем  от  меня,  ничего  никому  не  рассказали.  Даже  когда  было 
решено, что Лидия поедет с миссис Форстер, я не подумала о необходимости раскрыть ей 
глаза. Мне не приходило в голову, что он способен ее обмануть. А того, что произошло, 
можете мне поверить, я даже и вообразить не могла. 
        — Значит, когда они уезжали в Брайтон, у тебя не было причин считать, что они 
друг к другу неравнодушны? 
        — Ни  малейших.  Я  не  могу  припомнить  хоть  каких-нибудь  знаков  взаимной 
симпатии.  А  вы  ведь  знаете,  если  бы  что-нибудь  можно  было  заметить,  в  нашей  семье 
этого  бы  не  проглядели.  Когда  он  поступил  в  полк,  она  и  впрямь  готова  была  в  него 
влюбиться.  Впрочем,  тогда  мы  все  были  на  это  способны.  Любая  девчонка  в  Меритоне 
или  его  окрестностях  в  течение  первых  двух  месяцев  была  без  ума  от  Уикхема.  Но  он 
совершенно не замечал Лидии. И после нескольких недель безумного увлечения она мало-
помалу  выбросила  его  из  головы,  и  ее  избранниками  снова  стали  другие  офицеры, 
которые уделяли ей больше внимания. 
         
        Разговоры  на  эту  интересную  тему,  естественно,  не  добавляли  чего-нибудь 
нового  к  их  страхам,  надеждам  и  предположениям.  Однако  на  всем  пути  они  почти  не 
прекращались.  Элизабет  была  не  способна  сосредоточиться  на  чем-то  другом.  Она 
жестоко страдала от сознания допущенной ею ошибки и не находила ни минуты забвения 
или покоя.
 
        Путешественники двигались с предельной скоростью и, проведя ночь в дороге, 
прибыли в Лонгборн на следующий день к обеду. Мысль, что Джейн не придется долго 
ждать их приезда, была для Элизабет в пути единственным утешением. 
        При  въезде  в  усадьбу  они  заметили  на  крыльце  маленьких  Гардинеров, 
привлеченных видом кареты. Когда карета подъехала, лица детей озарились восторгом, — 
дети  выразили  его  даже  своими  фигурками,  посредством  всевозможных  скачков  и 
ужимок, — который явился приятным прологом встречи с домашним очагом. 
        Элизабет  выпрыгнула  из  кареты  и,  перецеловав  детей,  ринулась  в  холл,  где  ее 
встретила  Джейн,  которая  бегом  спустилась  из  комнаты  матери.  У  обеих  глаза  были 
полны слез. Сестры горячо обнялись, и младшая сразу спросила у старшей, получены ли 
какие-нибудь известия о беглецах. 
        — Еще нет, — ответила Джейн. — Но теперь, когда наш дорогой дядя приехал, 
я надеюсь, все будет хорошо. 
        — Папа в Лондоне? 
        — Да, он уехал во вторник, как я тебе сообщала. 
        — От него есть письма? 
        — Пока  только  одно.  В  среду  он  прислал  несколько  строк.  Сообщил,  что 
прибыл  благополучно  и  сделал  распоряжения,  о  которых  я  его  просила.  В  конце 
говорилось, что, пока не появится что-нибудь заслуживающее  упоминания, он писать не 
станет. 
        — А мама? Как она? Как вы все? 

        — Кажется, маме немного лучше. У нее ужасно расстроены нервы. Она наверху 
у  себя  и  будет  счастлива  всех  увидеть.  Пока  что  она  не  выходит  дальше  гардеробной 
комнаты. А Мэри и Китти, слава богу, здоровы. 
        — Ну,  а  как  себя  чувствуешь  ты? —  воскликнула  Элизабет. —  Ты  побледнела. 
Сколько же тебе, бедняжке, за это время пришлось пережить! 
        Джейн, однако, уверила ее, что чувствует себя вполне хорошо. Разговор сестер, 
продолжавшийся, пока Гардинеры были заняты детьми, был прерван приходом всего их 
семейства. Джейн по очереди обнялась с дядюшкой и тетушкой, встречая и благодаря их с 
улыбкой и со слезами на глазах. 
        Когда все собрались в гостиной, вопросы, заданные Элизабет, были, разумеется, 
повторены Гардинерами, и вскоре оказалось, что Джейн не может сообщить почти ничего 
нового. Тем не менее она продолжала питать свойственные ее сердцу радужные надежды. 
Она по-прежнему верила, что все кончится благополучно и что в любой день можно ждать 
письма от Лидии или от отца с объяснением действий беглецов и, быть может, известием 
об их бракосочетании. 
        Миссис Беннет, в чью комнату они перешли после нескольких минут разговора 
в гостиной, встретила их так, как они и ожидали:  слезами и жалобами на свою горькую 
участь,  бранью  по  поводу  мерзкого  поступка  Уикхема,  причитаниями  о  собственных 
муках  и  упреками  в  адрес  решительно  всех,  кроме  единственной  особы,  которая  своей 
неразумной терпимостью больше всего потакала легкомыслию дочери. 
        — Если  бы  я  смогла  настоять,  чтобы  все  мы  поехали  в  Брайтон, —  сказала 
она, —  ничего  бы  не  случилось.  О  бедной  Лидии  некому  было  позаботиться.  Разве 
Форстеры  не  должны  были  все  время  держать  ее  у  себя  на  глазах?  Они  допустили, 
поверьте, вопиющую небрежность, если не что-нибудь худшее! Моя девочка не была бы 
на такое способна, если бы за ней присматривали. Мне всегда казалось, что им нельзя ее 
поручать. Но со мной, как обычно, не посчитались. Бедное, родное мое дитя! А теперь нас 
покинул  мистер  Беннет,  и  я  знаю,  он  будет  драться  с  Уикхемом,  как  только  с  ним 
встретится, и его убьют, и что тогда с нами со всеми станет? Коллинзы вышвырнут нас, 
прежде  чем  он  остынет  в  гробу!  И  если  ты,  братец,  над  нами  не  сжалишься,  я  не  знаю, 
куда мы денемся. 
        Все  в  один  голос  отвергли  столь  мрачные  предположения,  и  после 
исчерпывающих  заверений  в  своей  привязанности  к  сестре  и  ко  всему  ее  семейству 
мистер  Гардинер  обещал  на  следующий  же  день  уехать  в  Лондон  и  помочь  мистеру 
Беннету во всем, что он предпримет для спасения Лидии. 
        — Мы. не должны предаваться бесплодному унынию, — добавил он. — И хотя 
следует подготовиться к худшему, пока что такой исход нельзя считать неизбежным. Еще 
не прошло недели с тех пор, как они сбежали из Брайтона. Через несколько дней мы о них 
услышим.  И  до  тех  пор,  пока  мы  не  узнаем,  что  он  на  ней  не  женился  и  не  собирается 
жениться, не следует впадать в отчаяние. Как только я попаду в Лондон, я поеду к брату, 
перевезу его к себе на Грейсчёрч-стрит, и мы хорошенько обдумаем все, что можем с ним 
предпринять. 
        — Ах, дорогой братец, — воскликнула миссис Беннет, — это как раз то, чего бы 
мне  хотелось  больше  всего.  Пожалуйста,  разыщите  их  там  в  городе,  где  бы  они  ни 
запропастились, и, если они еще не поженились, устройте так, чтобы они были женаты. И 
пусть они не откладывают этого из-за свадебных нарядов. Скажите Лидии, что, когда она 
окажется  замужем,  у  нее  будет  достаточно  денег,  чтобы  купить  любое  платье.  А  самое 

важное  —  спасите  мистера  Беннета  от  дуэли.  Расскажите  ему,  в  каком  я  ужасном 
состоянии, что я буквально схожу с ума от страха и что у меня бывают судороги во всем 
теле  и  спазмы  в  боку,  и  такие  жестокие  головные  боли  и  сердцебиение,  от  которых  нет 
покоя ни днем, ни ночью. И передайте моей дорогой Лидии, чтобы она не отдавала шить 
платье,  не  повидавшись  со  мной,  так  как  она  не  знает,  в  каком  магазине  его  лучше 
заказывать. Ах, какой вы добрый! Я уверена, вы не забудете моей просьбы! 
        Мистер  Гардинер  обещал  сделать  все  от  него  зависящее  и  вместе  с  тем 
посоветовал ей проявлять большую умеренность в своих надеждах и в своих опасениях. 
        Проговорив с ней таким образом до обеда, родные ее покинули, предоставив ей 
изливать свои чувства перед домоправительницей, которая ухаживала за миссис Беннет в 
отсутствие дочерей. 
        Мистер  Гардинер  и  его  жена  были  уверены,  что  у  нее  не  было  настоящего 
повода  для  подобного  затворничества,  однако  не  пытались  ее  отговаривать,  зная, 
насколько  ей  недостает  благоразумия,  чтобы  сдерживаться  в  разговоре  за  столом  в 
присутствии  прислуги.  Поэтому  они  предпочитали,  чтобы  все  заботы  и  тревоги 
высказывались  ею  лишь  одному  постороннему  человеку,  пользующемуся  притом 
наибольшим доверием. 
        В столовой они вскоре увидели Мэри и Китти, которые были слишком заняты у 
себя в комнатах, чтобы выйти к ним раньше. Одна оторвалась от своих книг, а другая  — 
от туалетного столика. Физиономии обеих казались, впрочем, вполне беззаботными. Обе 
девицы  почти  не  изменились,  если  не  считать  того,  что  утрата  любимой  сестры,  а  быть 
может  упреки,  вызванные  ее  участием  в  происшествии,  сделали  Китти  еще  более 
раздражительной. Что касается Мэри, то она достаточно владела собой, чтобы, усевшись 
за столом рядом с Элизабет, почти сразу же прошептать ей с меланхолическим видом: 
        — Что  за  печальное  известие!  Как  много  оно  вызовет  толков!  Но  мы  должны 
устоять  перед  натиском  зла  и  окропить  наши  сердечные  раны  бальзамом  сестринского 
участия. 
        Видя, что Элизабет не собирается ей отвечать, она добавила: 
        — Из  печального  случая  с  Лидией  мы  все  же  можем  извлечь  полезные  уроки. 
Они  заключаются  в  том,  что  утрата  женщиной  добродетели  непоправима;  что  ее 
репутация тем более хрупка, чем более она безупречна; и что женщина никогда не может 
быть чрезмерно осторожной в своем отношении к недостойным представителям другого 
пола. 
        Элизабет  удивленно  подняла  на  нее  глаза,  но,  чувствуя  себя  слишком 
подавленной,  промолчала.  И  Мэри  продолжала  тешить  свою  душу  столь  же 
своевременными моральными прописями. 
        Под  вечер  две  старшие  мисс  Беннет  могли  провести  полчаса  вдвоем.  Элизабет 
сразу воспользовалась этой возможностью, чтобы задать Джейн множество вопросов, на 
которые  ее  сестра  отвечала  с  большой  охотой.  После  обоюдных  сожалений  по  поводу 
ужасных последствий случившегося, которые Элизабет полагала почти неотвратимыми, а 
Джейн — весьма вероятными, первая продолжала: 
        — Но  ты  должна  рассказать  мне  то,  о  чем  я  пока  не  имею  ни  малейшего 
представления. Как отнесся ко всему папа? Что рассказал полковник Форстер? Не было ли 
у Форстеров подозрений до того, как Лидия и Уикхем совершили побег? Ведь их повсюду 
должны были видеть вместе. 

        — Полковник  Форстер  подтвердил,  что  догадывался  об  их  взаимной 
склонности, особенно со стороны Лидии. Но он не замечал ничего, что могло бы вызвать 
тревогу.  Его  было  очень  жалко, —  по-моему,  это  необыкновенно  добрый  и  отзывчивый 
человек. Он собирался побывать у нас, чтобы выразить свое огорчение, даже до того, как 
заподозрил,  что  они  не  поехали  в  Шотландию.  А  когда  это  подозрение  возникло,  он 
приехал немедленно. 
        — А  Денни  в  самом  деле  уверен,  что  Уикхем  на  ней  не  женится?  Он  знал  о 
готовившемся побеге? Полковник видел самого Денни? 
        — Да.  Но  при  этом  разговоре  мистер  Денни  отрицал,  что  ему  было  заранее 
известно о побеге, и не сказал, что он об этом думает сам. Он больше не утверждал, что 
они не собираются пожениться, и это позволяет надеяться, что его перед тем неправильно 
поняли. 
        — А  до  приезда  полковника  вам  даже  не  приходило  в  голову,  что  они  не 
поженятся? 
        — Разве мы могли об этом подумать? Сама я немного тревожилась  — будет ли 
Лидия  счастлива  с  Уикхемом.  Я  же  знала,  что  его  поведение  не  всегда  было 
безукоризненным.  А  папа  и  мама  ничего  не  подозревали  и  понимали  только,  насколько 
этот  брак  неблагоразумен.  И  вдруг  Китти,  которая,  естественно,  гордилась  своей 
осведомленностью, призналась, что в последнем письме Лидия предупредила ее о своем 
намерении.  Оказывается,  ей  было  известно,  что  они  уже  несколько  недель  любят  друг 
друга. 
        — Но это началось после отъезда в Брайтон? 
        — Думаю, что да. 
        — А полковник Форстер, по-твоему, очень плохого мнения об Уикхеме? Понял 
он, что тот собой представляет? 
        — Признаюсь, он отзывался об Уикхеме не так лестно, как прежде. Он считает 
его  невоздержанным  и  расточительным.  А  после  печального  происшествия  стали 
говорить,  что  Уикхем  наделал  в  Меритоне  много  долгов.  Надеюсь,  это  окажется 
неправдой. 
        — Джейн, милая, если бы мы меньше скрывали, если бы мы рассказали то, что 
нам было о нем известно, ничего бы не случилось. 
        — Может  быть,  это  было  бы  лучше, —  ответила  Джейн. —  Но  разоблачать 
прежние  ошибки  человека,  не  зная  о  его  чувствах  в  настоящее  время,  кажется  мне 
несправедливым. У нас были добрые намерения. 
        — А что рассказал полковник Форстер о содержании письма Лидии к его жене? 
        — Он  захватил  его  с  собой,  чтобы  показать  нам.  Джейн  вынула  письмо  из 
памятной книжки и протянула его Элизабет. Вот что в нем говорилось: 
         
        «Моя  дорогая  Харриет,  ты  будешь  хохотать  до  упаду,  когда  узнаешь,  куда  я 
уехала,  и  я  сама  помираю  со  смеху,  воображая,  как  ты  утром  удивишься,  когда  тебе 
скажут, что я пропала. Я еду в Гретна-Грин, и если бы ты не догадалась, с кем именно, я 
считала  бы  тебя  просто  дурочкой,  так  как  на  свете  существует  только  один  человек, 
которого я люблю, и этот человек — ангел. Я никогда не была бы без него счастлива, так 
что не печалься о моем бегстве. Ты можешь не сообщать в Лонгборн о моем отъезде, если 
тебе  это  неприятно.  Ведь  тогда  они  еще  больше  удивятся,  получив  от  меня  письмо  с 
подписью „Лидия Уикхем“. Вот будет потеха! Мне так смешно, что я еле вывожу буквы. 

Пожалуйста,  принеси  мои  извинения  Пратту  за  то,  что  я  не  выполнила  обещания 
танцевать с ним сегодня вечером. Скажи ему, что он безусловно меня простит, когда обо 
всем узнает, и обещай, что я с большим удовольствием буду танцевать с ним на первом же 
балу, на котором мы встретимся. За платьями я пришлю, как только попаду в Лонгборн. 
Но  я  бы  хотела,  чтобы  Салли  зашила  шов,  который  распоролся  на  моем  вышитом 
муслиновом платье, прежде чем его запакуют.
 
        Прощай.  Привет  полковнику  Форстеру.  Надеюсь,  вы  выпьете  за  наше 
счастливое путешествие. 
                  

жүктеу/скачать 1,38 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: