«Я попросил полковника Форстера, чтобы он, по возможности, выяснил у
друзей молодого человека в полку, есть ли у Уикхема родственники или знакомые,
которые могли бы знать, в какой части Лондона он скрывается. Если кого-нибудь удастся
найти, это даст в наши руки важную нить для дальнейших поисков. Пока у нас нет ничего,
чем бы мы могли руководствоваться. Полковник Форстер, я уверен, сделает все от него
зависящее, чтобы выполнить нашу просьбу. Но позднее мне пришла в голову мысль, что
Лиззи, быть может, лучше, чем кто-либо другой, знает имена его родственников, у
которых он мог бы остановиться».
Элизабет легко поняла, как могло возникнуть подобное предположение. Однако
она не располагала сведениями в этом роде и считала комплимент незаслуженным. Ей не
приходилось слышать ни о каких родственниках Уикхема, кроме его отца и матери,
которые скончались много лет тому назад. Можно было, однако, допустить, что кто-
нибудь из его приятелей по ***ширскому полку знает больше. И хотя она верила в это
мало, обращение к полковнику Форстеру позволяло на что-то надеяться.
Все дни были теперь наполнены различными тревогами. Но самыми
беспокойными были минуты ожидания почты. Прибытие писем стало важнейшим
событием каждого дня. Только из них можно было узнать о хорошем или плохом
повороте событий. И каждый новый день мог принести наконец важные вести.
Однако прежде чем до них опять дошли известия от мистера Гардинера, было
получено послание совсем иного рода, адресованное мистеру Беннету. Оно
было написано
мистером Коллинзом. Мистер Беннет оставил распоряжение вскрывать всю приходящую
на его имя корреспонденцию, и письмо было прочитано Джейн. Вместе с ней письмо
кузена прочла и Элизабет, которой были хорошо знакомы особенности его стиля. В
письме говорилось:
«Дорогой сэр, принимая во внимание наше с Вами родство и занимаемое мною
положение в обществе, я счел своим долгом выразить свое соболезнование по поводу
печального события, о котором мы узнали только вчера, получив письмо из
Хартфордшира. Поверьте, дорогой сэр, мы с миссис Коллинз вполне искренне
сочувствуем Вам и всей Вашей высокочтимой семье в постигшем Вас горе, которое
должно быть особенно глубоким, поскольку его причину невозможно исцелить временем.
Со своей стороны, я не пожалею доводов, которые могли бы как-то смягчить для Вас
столь серьезное несчастье или принести утешение при подобных, тягостных для Вашего
родительского сердца обстоятельствах. Кончина Вашей дочери могла бы в сравнении с
ними казаться благом. И — тем печальнее — скорбь о случившемся еще усугубляется в
данном случае из-за того, что, как я узнал от моей дорогой Шарлотты, безнравственность
Вашей дочери в какой-то мере объясняется излишней терпимостью, допущенной при ее
воспитании. К утешению ее родителей, я все же склонен предполагать в ней природные
дурные наклонности, без которых она не могла бы совершить столь тяжкого проступка в
столь юные годы. Однако, как бы там ни было, Вы заслуживаете глубочайшего участия.
Кроме миссис Коллинз, его разделяют со мной также леди Кэтрин и мисс де Бёр, коих я
уже уведомил о злосчастном событии. И они присоединяются к моему опасению, что
ложный шаг одной из Ваших дочерей может нанести непоправимый ущерб благополучию
ее сестер. Ибо, как соизволила выразиться
леди Кэтрин, едва ли кто-нибудь захочет теперь
породниться с Вашей семьей. Это соображение побуждает меня с особым удовольствием
вспомнить о некотором происшествии в ноябре прошлого года. Если бы дело тогда
приняло иной оборот, я должен был бы сейчас делить наравне с Вами все Ваше горе и
весь позор. Позвольте же, дорогой сэр, пожелать Вам утешения в той мере, в какой это
возможно, и посоветовать навеки отторгнуть от себя недостойную дочь, предоставив ей
самой пожинать плоды своего порочного поведения.
Достарыңызбен бөлісу: