24 апреля.
Наконец-то профессор Немур согласился со мной и с доктором Штраусом, что мне
совершенно невозможно записывать свои ощущения, зная, что их будут читать другие. В своих
записях я всегда старался
быть абсолютно честным, но есть такое, что мне не хотелось бы
делать всеобщим достоянием. По крайней мере, сейчас.
Теперь я могу оставлять у себя записи о самых тайных переживаниях, но при условии, что
перед тем как представить окончательный доклад в фонд Уэлберга, профессор Немур прочитает
все и сам решит, что может быть опубликовано.
Сегодня произошло довольно неприятное событие. Я пришел в лабораторию пораньше,
чтобы спросить доктора
Штрауса или профессора Немура, можно ли мне пригласить Алису
Кинниан в кино. Я уже собрался было постучать в дверь, но услышал,
как они спорят друг с
другом. Очень трудно справиться с привычкой подслушивать, ведь раньше люди всегда
говорили и действовали так, словно я пустое место, словно им наплевать, что я о них подумаю.
Кто-то из них стукнул ладонью по столу, и профессор Немур закричал:
– Я уже информировал оргкомитет, что мы представим доклад в Чикаго!
Потом я услышал голос доктора Штрауса:
– Ты не прав, Гаролд. Шесть недель – слишком короткий срок. Он все еще меняется.
Потом опять Немур:
– До сих пор мы ни разу не ошиблись в своих предсказаниях, и тем самым получили право
обнародовать наши результаты. Повторяю, Джей, бояться абсолютно нечего. Все идет по плану.
Штраус:
– Эта работа слишком важна для всех нас, чтобы трезвонить о ней прежде времени. Ты
берешь на себя смелость…
Немур:
– А ты забываешь, что руковожу проектом я!
Штраус:
– А ты забываешь, что тут замешана не только твоя репутация!
Если результаты не
подтвердятся, под ударом окажется вся теория!
Немур:
– Я проверил и перепроверил все, что можно, и думаю, что регрессия нам больше не грозит.
Небольшой доклад не повредит нам. Я просто уверен, что все будет в порядке!
Потом Штраус сказал, что Немур метит на пост заведующего кафедрой психологии в
Гэлстоне. На это Немур ответил, что Штраус вцепился ему в фалды и тащится за ним к славе.
Штраус:
– Без моей техники нейрохирургии и инъекций энзимов твои теории ничего не стоят, и
скоро тысячи хирургов во всем мире будут пользоваться
моей
методикой.
Немур:
– Эти новые методики родились только благодаря
моей
теории!
Они всячески обзывали друг друга: оппортунист, циник, пессимист, и
я почему-то
испугался. Внезапно мне пришло в голову, что я не имею никакого права стоять под дверью и
подслушивать их. Раньше для них это не имело бы никакого значения, но теперь, когда они
прекрасно осведомлены о моих умственных способностях, вряд ли им захочется, чтобы я узнал
об этом споре. Не дождавшись конца разговора, я ушел.
На улице стемнело, и я долго бродил, пытаясь понять, что же так испугало меня. Впервые я
увидел их
такими, какие они есть на самом деле – не богов, даже не героев, а просто двух
усталых мужчин, старающихся получить что-то от своей работы. А
вдруг Немур прав, и
эксперимент удался? О чем же тогда спорить?
Так приглашать мисс Кинниан в кино или нет? Спрошу завтра.