Все еще ничего. Любопытно, как далеко могу я зайти, не впадая в панику? Когда начнутся
неприятности? Когда мы окажемся одни в комнате? Когда я увижу ее тело?
Внезапно самым важным в жизни для меня стал вопрос, могу ли я быть похожим на других
мужчин? Имею ли я право просить женщину разделить мою судьбу? Ума и знаний тут
недостаточно… Вместе с чувством раскованности и свободы во мне росло убеждение, что на
этот раз все получится как надо. Эта женщина – не Алиса. Она многое повидала.
Ее голос изменился, в нем появилась неуверенность:
– Пока мы не ушли… я хочу сказать… – Она встала, шагнула ко мне, расстегнула пальто, и
я увидел, что очертания ее тела совсем не те, какими я представлял их, сидя рядом с ней на
скамейке. – Только пятый месяц, сказала она. – Но ведь это все равно, правда?
Стоя в раскрытом пальто, она почти точно наложилась на картину женщины, распахнувшей
для лучшего обозрения халат перед Чарли. А я ждал, как святотатец ждет удара молнии. Я
отвернулся.
Этого
я
ожидал меньше всего, хотя застегнутое в теплый летний вечер пальто
должно было предупредить меня, что тут что-то неладно.
– Это не от мужа. Я не обманула тебя, мы не виделись с ним уже много лет. Восемь
месяцев назад я встретила одного торгового агента и жила с ним. Его я больше не увижу, но
ребенка хочу сохранить. Просто нам нужно быть поосторожнее, не толкаться и вообще… Тебе
ни о чем не надо беспокоиться…
Она посмотрела мне в глаза, и то, что она в них увидела, заставило ее замолчать.
– Это непристойно! – крикнул я. – Как тебе не стыдно!
Она отступила и быстро запахнула пальто, защищая то, что находилось внутри.
Этот жест… Опять двойной образ: мама, беременная сестрой, в те дни, когда она меньше
прижимала
меня к себе, меньше согревала, меньше защищала от тех, кто говорил, что я не
совсем нормален.
Кажется, я схватил ее за плечо, я не уверен, но она закричала. Ее вопли быстро вернули
меня к действительности. Мне захотелось сказать ей, что не надо бояться, я никогда никому не
сделал ничего плохого.
Но
она не умолкала, и я услышал, как по темной тропинке кто-то бежит к нам. Никто не
сможет понять меня правильно. Я бросился в темноту, к выходу из парка, сначала по одной
дорожке, потом по другой. Я не знал, куда бежать, внезапно врезался во что-то и отлетел назад.
Проволочная сетка – тупик! Тут я разглядел какие-то качели и понял, что это детская площадка,
закрытая на ночь. Спотыкаясь о корни, я побежал вдоль забора. У полукруглого озерца,
окружавшего
площадку, я повернул назад, нашел еще одну тропинку, миновал маленький
мостик, потом другой. Выхода не было.
– Что случилось, леди?
– Маньяк?
– Что он с вами сделал?
– Куда он убежал?
Итак, я вернулся на старое место. Спрятавшись за огромный валун в кустах, я растянулся на
земле.
– Зовите полицейского! Никогда их не бывает там, где надо!
– Что случилось?
– Какой-то дегенерат хотел изнасиловать ее.
– Там кто-то бежит! Вот он!
– Надо поймать его, пока он в парке!
– Осторожно! У него нож и пистолет!
Очевидно, шум заставил всех ночных пташек выползти из своих темных углов, потому что
раздался еще один вопль «Вот он!» и, выглянув из своего укрытия, я увидел, как кто-то мчится
по освещенной тропинке, а за ним гонятся. Секундой позже передо мной промелькнула еще
одна тень, нырнувшая в темноту. Я представил, как толпа ловит меня, бьет, рвет на куски… Я
заслужил это. Мне почти хотелось этого!
Я встал, стряхнул с себя прилипший мусор и не торопясь пошел по дорожке, ожидая, что в
следующее мгновение меня схватят и швырнут на землю, в грязь. Но скоро впереди показались
огни Пятьдесят девятой улицы и Пятой авеню, и я вышел из парка.
Обдумав случившееся в безопасности моей комнаты, я был потрясен его откровенной
жестокостью.
Воспоминания о том, как выглядела мама перед тем, как родила Норму, пугают
меня. Но еще страшнее то, что мне хотелось быть пойманным и избитым. Тени прошлого
цепляются за ноги и тянут меня вниз. Я открываю рот, чтобы закричать, но нет голоса. Руки
дрожат, мне холодно. Шум в ушах.