Уродливая любовь

Еще хотелось бы узнать ответы на добрый десяток вопросов о самом
Майлзе.
В детстве мы с Корбином думали, что из всех возможных
сверхспособностей выбрали бы умение летать.
А теперь, познакомившись с Майлзом, я предпочла бы телепатию.
Я бы забралась к нему в голову, чтобы увидеть все его мысли.
Проникла бы к нему в сердце и захватила его, словно вирус.
А звалась бы я Проникающая.
Да, хорошо звучит.
— Иди писай, — с раздражением бросает Корбин, останавливая
машину.
Жаль, что я уже не школьница, иначе непременно назвала бы его
козлом.
Взрослые женщины братьев козлами не обзывают.
Я выхожу из машины. Дышать стало немного легче, но вслед за мной
наружу выбирается Майлз. Теперь он кажется еще больше, а мои
легкие — еще меньше. Мы вместе идем к заправочной станции, оба и
рта не раскрываем.
Забавно. Иногда молчание способно выразить больше любых слов.
Мое молчание значит:
«Я не знаю, как с тобой общаться. Не знаю, о чем ты думаешь.
Поговори со мной. Расскажи обо всем, что когда‑либо произносил —
начиная с самого первого слова».
Интересно, а что значит его молчание?

Когда входим в здание, Майлз первым видит указатель с надписью
«Туалет» и направляется в ту сторону. Он прокладывает путь, а я
следую за ним, потому что он — твердое, а я — жидкое, кильватерная
струя за кораблем.
Майлз тут же исчезает за дверью мужского туалета, не останавливаясь
и даже не взглянув на меня — не дожидаясь, пока я войду в женский.
Я проскальзываю в дверь, но писать не хочется. Я просто хотела
вздохнуть полной грудью, а Майлз мне не дает. Он вторгается. Вряд ли
нарочно, но он внедряется в мои мысли, в живот, в легкие — в мой
мир.
Такова его сверхспособность. Вторжение.
Вторженец и Проникающая. Практически одно и то же. Из нас вышла
бы неплохая чокнутая парочка.
Я мою руки. Тяну время, дабы Корбин убедился, что не зря сделал
остановку. Потом распахиваю дверь и вижу перед собой Майлза. Он
опять вторгается. Стоит в дверном проеме, через который я хочу
пройти.
Майлз не двигается. Я не против, поэтому не возражаю.
— Пить хочешь? — интересуется он.
— Нет, в автомобиле есть вода.
— А перекусить?
Тоже нет. Кажется, Майлз немного разочарован. Может, не хочет
возвращаться в машину?
— А вот от леденцов я бы не отказалась.
На лице Майлза — одна из редких и столь дорогих мне улыбок.
— Тогда куплю тебе леденцов.

Он подходит к прилавку с конфетами. Я стою рядом и изучаю
ассортимент. Мы долго глазеем на разные вкусности. На самом деле не
хочу я никаких сладостей, но мы продолжаем делать вид, будто они
действительно нам нужны.
— Все это как‑то странно… — шепчу я.
— Что именно? Выбирать конфеты? Или изображать, что мы оба не
мечтаем сейчас оказаться на заднем сиденье?
Ух ты… Похоже, мне таки удалось проникнуть в его мысли.
Едва он произнес эти слова, как настроение у меня поднялось.
— И то и другое, — ровным голосом выговариваю и оборачиваюсь к
нему. — Ты куришь?
Майлз опять глядит на меня так, будто хочет сказать: «Какая же ты
странная!»
Мне все равно.
— Нет, — небрежно отвечает он.
— Помнишь леденцы в виде сигарет, которые продавались в нашем
детстве?
— Помню. Довольно гнусная штука, если задуматься.
— Мы с Корбином все время их сосали. В жизни не позволила бы
своему ребенку покупать нечто подобное.
— Вряд ли их все еще производят.
Мы поворачиваемся к прилавку.
— А ты? — спрашивает Майлз.
— Что я?

— Куришь?
— Нет.
Смотрим на конфеты еще немного. Наконец Майлз поворачивается ко
мне.
— Ты правда хочешь леденцов?
— Не‑а.
Он смеется.
— Тогда вернемся лучше в машину.
Я соглашаюсь, но ни он, ни я не двигаемся с места.
Майлз дотрагивается до моей руки — так бережно, словно он сделан
из раскаленной лавы, а я — нет. Берет меня за два пальца и легонько
ведет за собой.
— Погоди, — говорю я и тоже слегка тяну его за руку. — Что ты сказал
отцу перед отъездом?
Он стискивает мою ладонь, но выражение его лица остается прежним.
— Извинился.
Майлз разворачивается к выходу, и на этот раз я следую за ним. Он
держит меня за руку почти до самой двери наружу.
А когда выпускает ее, я вновь превращаюсь в пар.
Следую за ним к машине. Главное, не уверовать, будто я на самом деле
способна проникать в чужие мысли. Напоминаю себе, что Майлз
сделан из брони.
Он непроницаем.

Не знаю, смогу ли я, Майлз. Смогу ли соблюдать правило номер два,
потому что я хочу проникнуть в твое будущее еще сильнее, чем
забраться с тобой на заднее сиденье.
— Большая очередь, — говорит Майлз брату, когда мы садимся в
машину.
Корбин заводит двигатель и переключает радиостанцию. Ему все
равно, какая была очередь. Он ни о чем не догадывается, иначе точно
сказал бы что‑нибудь. Да и не о чем пока догадываться.
Проходит минут пятнадцать, прежде чем я осознаю, что не думаю о
Майлзе. Все это время я была погружена в воспоминания.
— Помнишь, как в детстве мы мечтали о сверхспособностях?
— Помню, — отвечает Корбин.
— Ты обрел свою — научился летать.
Корбин улыбается мне в зеркале заднего вида.
— Ну да. Похоже, я супергерой.
Я откидываюсь и смотрю в окно. Немного завидую им с Майлзом. Они
столько всего видели. Много где побывали.
— Каково это — любоваться восходом на такой высоте?
Корбин пожимает плечами.
— Да я не особо любуюсь. Слишком поглощен работой.
Мне становится грустно от этих слов. Не надо воспринимать это как
должное, Корбин…
— А я любуюсь, — говорит Майлз. Он тоже глядит в окно, и его голос
звучит так тихо, что я едва различаю слова. — Каждый раз, как
поднимаюсь в воздух.

Майлз не рассказывает, каково это. Голос у него далекий, словно он
хочет сохранить это ощущение для себя одного. Я не настаиваю.
— Летая, вы обходите законы вселенной. Преодолеваете силу
тяготения. Смотрите на закаты и восходы оттуда, откуда человеку не
положено их видеть. Это удивительно. Вы и правда супергерои, если
задуматься.
Корбин смеется.
Не надо воспринимать это как должное, Корбин…
Майлз не смеется. Продолжает глядеть в окно.
— Ты спасаешь людям жизнь, — говорит он. — Это еще удивительнее.
Его слова проникают мне в самое сердце.
Правило номер два выглядит сейчас не лучшим образом.

жүктеу/скачать 1,41 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: