материнская
депривация
,
который
обозначает
утрату
или
ограничение
удовлетворения
жизненно
важных
потребностей ребенка, включая эмоциональный и
тактильный контакт. Младенческий возраст наших
прабабушек и бабушек (моя бабушка Маруся по
папиной линии родилась в 1912 году) можно вписать в
этот
термин.
Депривация
ведет
к
тяжелым
последствиям, а в крайних случаях приводит к смерти.
Возраст травмы того поколения – первые месяцы жизни.
Материнство конца XIX века и до 1917 года я назвала
периодом вынужденной депривации младенцев.
Понятие
«вынужденной»
я ввожу специально, чтобы
подчеркнуть отсутствие злого умысла у матерей того
времени и их крайнюю уязвимость перед обществом.
Высокая смертность детей до года в конце XIX века
была глобальной проблемой государства. Дети умирали
в 30–35 % случаев, что говорило о плохой жизни людей,
а также об особенностях материнства. Хорошим
родителем считался тот, у кого ребенок просто выжил.
Для сравнения: в наше время умирает менее 1 %
младенцев. Причиной смерти малышей тогда являлись
плохой уход, предрассудки, обычаи, непомерный труд
женщин и ранний прикорм.
История детства наших прапрабабушек, прабабушек
и бабушек в большинстве своем трагична. Детскую
жизнь того времени характеризует цитата из книги Я.
В. Абрамова: «Удивляться стоит не тому, что умирают
многие… а что не все». Воспитание младенцев в
крестьянских семьях, а крестьяне тогда составляли
85 % населения России, сводилось к удовлетворению
физиологических потребностей ребенка, но и этот «уход
осуществлялся хуже, чем за ягнятами и телятами».
Прежде всего крестьянки рассматривались как
работницы, поэтому у них не было возможности
адекватно заботиться о малышах. Женщина трудилась с
утра до вечера, чтобы прокормить себя и детей.
Мужчины с начала весны и до конца осени уходили на
промысел, мальчиков в 11–14 лет отправляли учиться
ремеслу. В деревне оставались старики, дети и
женщины. Тяжелый труд ложился на плечи последних,
среди которых были и девушки, и едва родившие, и
даже беременные. Порой для вспашки земли нанимали
работников, но сеяли, обрабатывали землю и собирали
урожай исключительно женщины. «При этих условиях
бедная мать не может физически воспитывать своего
ребенка уже с момента рождения», – отмечал земский
врач Н. П. Гундобин, подробно описывавший жизнь в то
время. Максимальное количество детских смертей
приходилось именно на летний период.
Сельскохозяйственный труд стоял на первом месте,
поэтому до момента родов приходилось работать.
Недаром раньше беременность обозначали словами
«натяжеле» или «в тягости». Состоянию здоровья
женщин после родов тоже не придавалось особого
значения. «Женщина уже на третий-четвертый день
вставала и принималась за работу». На фабриках
ситуация была аналогичной: рожали у станков и
начинали работать, в редких случаях женщинам давали
несколько дней отдыха.
Летом часто рожали в поле и лесу, на страде, а
зимой – в бане. Акушерство не было развито, а
повивальные
бабки,
не
имевшие
медицинского
образования, часто калечили и матерей, и детей. К
медицинской
помощи
женщины
относились
без
доверия, а в родильных домах чаще рожали бедные
горожанки.
Тяжелый труд, роды каждый год, домашнее
хозяйство, дети, голод, болезни: порой женщины не
справлялись с такой нагрузкой и убивали детей сразу
после рождения, чтобы они не мучились.
Загруженным физическим трудом крестьянкам не
удавалось кормить своих детей грудью: грудное
вскармливание предполагает кормление по требованию,
то есть 12–16 раз в сутки. Поэтому мать всегда должна
находиться рядом с ребенком, до введения прикорма в
шестимесячном возрасте. Естественно, крестьянки не
могли позволить себе подобное. Ребенок оставался
дома, пока мать управлялась с хозяйством, под
присмотром няньки. «Весь уход и присмотр поручается
или еле двигающейся старухе, или своим подросткам
девочкам и мальчикам до 8–11 лет»
[2]
.
Младенца
клали
в
зыбку-люльку,
которую
подвешивали к потолку. Там он лежал на стружке или
соломе. Маленьких нянек учили правильно качать
люльку, на руки детей брали редко. Ребенок часто
воспринимался как помеха работе, и, чтобы он отнимал
меньше времени, его туго спеленывали свивальником,
тем самым обездвиживая. Свивальник – это длинная и
узкая полоса ткани, которой связывали ребенка,
заматывая в пеленки. Для него использовали старые,
поношенные рубахи и другие части одежды взрослых.
По поверью, с одеждой взрослых передавались
положительные качества родных.
Чтобы младенец не плакал, давали соску – тряпку с
завернутым в нее жеваным хлебом, смоченным слюной.
Соску часто мочили «в молоке, постном масле, сахарной
или медовой воде». Грудным молоком кормили с
третьего дня после рождения.
Мокрые и грязные пеленки меняли редко, поэтому
дети страдали от раздражения кожи, кричали, а матери
были рады любым способам, кроме «жевки», чтобы их
успокоить. Часто использовали долгое укачивание в
люльке, отвар из маковых головок и водку. В бедных
семьях, у которых не было бани, купали детей редко. В
итоге
распространялась
чесотка,
причинявшая
дополнительные страдания.
Ранний прикорм – еще одна беда младенцев в то
время. Прикармливать начинали с первых дней после
рождения,
так
как
существовало
поверье,
что
новорожденному нужно дать соску из черного хлеба с
солью,
яблок,
грецких
и
волошских
орехов,
разжеванного толокна, чтобы «завязалось на животе»,
иначе он будет страдать «грызью» (коликами).
Младенцу до месяца давали в тряпке жеваную
морковь, свеклу, коноплю с хлебом, а с 5–6 недель ему
начинали давать кашу, толченый пряник, тюрю (хлеб,
размоченный в молоке или воде) и квас, полагая, что
грудного молока недостаточно.
В летнюю страду матери уходили на работу,
заготовив пищу на целый день, а грудью кормили лишь
ночью и вечером. Ребенку давали коровий рог, к
свободному и открытому концу которого привязывали
коровий сосок. Пища, проходившая через него,
напитывалась гнилью. По свидетельству врачей того
времени, в рожке часто заводились черви.
Известно, что из-за неграмотности крестьян дети
часто подвергались смертельному риску. Например,
такой случай описан в книге «Детские ясли» 1901 года.
Девочка двух лет сидела в ледяной воде реки Печора,
посинела от холода и плакала. Очевидец спросил у
старухи-няньки, которая тут же полоскала белье,
почему девочка в воде, а та объяснила, что у девочки
понос и пусть она «прополощет, так лучше будет». В
газетах появлялись заметки о гибели детей из-за
недосмотра: убило животное (лошадь, свинья, собака),
угорели в доме, задохнулись и т. д.
При этом крестьяне часто боялись медицинской
помощи и отказывались от нее намеренно, из-за
поверий. Некоторые считали ее «делом антихриста».
Лучшее, что могло ждать младенца, – ясли, но их
было очень мало. Учитывая особенно высокий уровень
детской смертности в жаркие месяцы года, летние ясли
спасли многих малышей. Благодаря им смертность на
селе с июня по август удалось снизить с более чем 42 до
11,4 %.
В яслях было безопаснее по нескольким причинам.
Во-первых, детей кормили; во-вторых, меняли пеленки;
в-третьих, при яслях часто имелся фельдшер, который
отвечал за здоровье детей. Няни смотрели за детьми,
чтобы они не причиняли себе вреда. Сначала крестьяне
относились к яслям недоброжелательно, но постепенно
их мнение изменилось, и мест в яслях стало
катастрофически не хватать.
То, что происходило с детьми крестьян, можно
назвать «жестоким обращением». В наше время таких
родителей лишают родительских прав, а тогда это было
нормой жизни. Дети умирали, ответственность же
возлагалась на Бога, не на родителей. Критериев
хорошей матери было всего два: дети выжили и
накормлены. У других взрослых не появлялось желания
выяснять отношения с родителями и обижаться на них.
Вы можете возразить, что кроме крестьян еще были
рабочие. Да, верно, и если заглянуть на фабрику, там
дети тоже оставались без материнского ухода. При 11,5-
часовом рабочем дне грудное вскармливание было
невозможно. Редко, но встречались фабрики, на
которых создавали колыбельные – прототип яслей, где
за детьми присматривали с 5 утра и до 16 часов. Однако
мест было мало, а работницы, которым не удалось
пристроить туда малышей, нанимали старух и девочек-
подростков, сидевших с ними в казармах. Условий
никаких, поэтому дети умирали от болезней и голода.
Даже мне приходилось слышать от пациентов истории,
что когда им было 8 месяцев, мама привязывала их за
ногу к кровати веревкой из простыни, клала на пол
несколько сухарей или сухой пряник и уходила на
работу. Один раз в несколько часов приходила старуха-
соседка, чтобы дать попить воды. И все.
Думаю, вам будет интересно заглянуть в детскую
комнату
высшего
сословия
и
посмотреть,
что
происходило там. Светские мамы сами не воспитывали
детей. За рожденными с помощью повитух дворянскими
малышами первоначально ухаживали кормилицы из
крестьянок и няньки. В большинстве мемуаров и
дневников
российских
дворян
среди
первых
воспоминаний редко появляется отец, а мать – образ
«прекрасной, далекой, пахнущей духами» женщины,
заглянувшей в детскую на минутку, чтобы поцеловать
детей перед отъездом на бал.
Из правил, конечно, бывают исключения, но в общей
массе в период вынужденной депривации были
нарушены все основные принципы родительского
поведения – кормить грудным молоком и не спускать с
рук. Очевидно, что это влияло на развитие детей и
формирование привязанности. Суперспособность наших
прабабушек и бабушек – живучесть. Они заслуживают
уважения, потому что сумели выжить и дать жизнь
нашим мамам. Основной тип привязанности в то время –
дезорганизованный.
Достарыңызбен бөлісу: |