разделся догола, и лег возле нее, будто здесь и был все время.
Когда Ли проснулась на рассвете вторника, мне стало окончательно ясно, что
все закончилось. Я наконец-то мог дышать свободно, без последствий в виде
непрерывной эрекции. Но я до сих пор безумно хотел ее, в этом смысле ничего
не изменилось. Не так, как хотел ее с первой нашей встречи, когда я еще не
подозревал, что это такое. Теперь я знал, и моё к ней влечение навсегда
окрасилось адской, жгучей неотвратимостью этих почти двух дней нашего
безумия.
Я стал ее целовать и ласкать, надеясь, что она сонная до сих пор не поняла. И
Ли отвечала — страстно и нежно, будто действительно еще не осознала, а
может притворялась, как и я. Это был наш последний раз, больше не будет
марафонов, игр. Я пытался оттянуть развязку как мог и не портить удовольствие
Ли. Впервые мой дар работал против меня. Хорошо, что то безумие, которое
буйствовало в мозгу, лишая меня воли, не так сильно влияло на саму
физиологию. Хорошо, что Ли тоже не уставала. Но она должна была уже
раскусить мои уловки. Наверняка.
Она захотела быть сверху, чтобы самой управлять процессом. Я наивно решил,
что мне это поможет. Ли была миниатюрная, и так плотно меня облегала, что с
трудом преодолевала трение наших соединенных тел. Из-за малого веса она не
могла добиться высокого темпа, а я не собирался помогать ей, притягивая за
бедра руками. Но с Ли всегда вмешивались непредсказуемые факторы. Она
хотела поставить точку — и сделала это.
Я слишком хорошо видел ее в этой позе. И был не в состоянии не смотреть, не
мог ни отвлечься, ни закрыть глаза. Ее грудь упруго подскакивала. И она так же
пристально разглядывала меня, словно тоже хотела запомнить. В основном мое
221/364
лицо, но я знал, это не потому, что она избегала смотреть на шрамы.
Ее теплого бронзового оттенка руки на моем почти белом животе выглядели
гармонично и уместно, они лишь немного перекрывали мне обзор туда, где наши
тела сочетались еще более гармонично — тоже бронзовое на почти белом.
Время от времени пряди ее длинных волос спускались вдоль рук и щекотали мой
живот. Ли опрокидывала их за спину, и снова открывала мне прекрасный вид на
всю себя.
Она двигалась медленно, но это было чертовски горячо. Именно тот угол,
именно то давление… Когда ее скользкие упругие стенки начали ритмично
сжиматься, я знал что не удержусь. Я схватил ее за зад, чтобы снять с себя. Но
Ли зарычала, схватила меня за запястья и завела мои руки над головой, а
коленями сдавила так крепко, что переломала бы несколько ребер, если бы я
был человеком. Она осталась там, где сидела, а я со стоном и искрами перед
глазами кончил прямо в нее. Это значит, по крайней мере в конце она тоже
осознавала, что ее «недомогание» в прошлом, и это наш последний раз. Ее
накрыла очередная волна оргазма, теперь уже эхо моего собственного, я легко
высвободил руки из-под ее хвата и притянул ее к себе. Ли уложила голову
между моей шеей и плечом и на несколько минут затихла, тяжело горячо дыша.
Я хотел, чтобы это продлилось дольше, но Ли не уснула. Она наконец молча
встала и пошла в ванную, у самой двери обернулась и то ли задала вопрос, то ли
озвучила просьбу:
— Отвезешь меня домой?
А потом заперла за собой дверь. Это было не то чтобы грубо. Она ведь могла
заявить, что побежит домой сама. А мавр сделал свое дело, мавр может
уходить… Но это было… Холодно и с дистанции.
Я принял душ на первом этаже, потому что вторая ванная, та, что с зеркальной
плиткой, была сейчас с голыми стенами под ремонтом.
В машине Ли была молчалива и отстранена. Ее охватили сомнения и печаль.
Хотя печаль могла принадлежать мне.
— Ли, нам надо поговорить, правда?
— Ага… Не знаю…
— Договоримся о встрече прямо сейчас.
— Завтра?
— Очень долго. Может, вечером?
— Нет! Точно нет. Пожалуйста.
— Ладно. Тогда завтра. В одиннадцать?
— Хорошо, — она согласилась не охотно.
Теоретически, я мог назначить встречу за двенадцать часов, но уже никак не
мог воспринимать Ли наемным работником, бред какой-то. Я изо всех сил
пытался не думать, что воспользовался ее уязвимым состоянием дважды.
222/364
Шестое чувство подсказывало, как только она от меня избавится и останется в
одиночестве — то будет умываться слезами и жалеть себя. За всю медленную
поездку в резервацию она не сказала мне больше ни слова. И я знал, что сам до
нее сейчас не достучусь, ей нужно остыть.
Достарыңызбен бөлісу: |