Маргарет Митчелл Унесенные ветром

тряпичная кукла, в его руках, а эти руки были так успокоительно надежны.

    – Вы не хотите изменить своего решения? Помните, о чем я говорил вам месяц назад? Опасность, близость

смерти – что еще может придать такую остроту ощущениям? Будьте же настоящей патриоткой, Скарлетт.

Сумейте дать сладостные воспоминания вашему воину, посылая его на смерть.

    Он целовал ее. Она чувствовала шершавость его усов на своих губах, его поцелуй был долгим, неспешным,

его горячие губы медлили, прильнув к ее губам, словно впереди у него была еще целая ночь. Чарлз никогда не

целовал ее так. И никогда от поцелуев близнецов Тарлтонов или братьев Калвертов не творилось с ней такого:

ее обдавало то жаром, то холодом, колени у нее слабели, и ноги подкашивались. Он слегка отклонил ее назад, и

его губы скользнули по ее шее ниже, туда, где вырез лифа был застегнут тяжелой камеей.

    – Радость моя, – шептал он. – О, моя радость!

    Как в тумане, возникли перед ней на мгновение неясные очертания повозки, и она услышала тоненький

дрожащий голосок Уэйда:

    – Мама! Мне страшно!

    Резкий, холодный луч здравого смысла внезапно вспыхнул в ее усталом, затуманенном мозгу, и в памяти

сразу воскресло то, что на какой-то миг изгладилось из сознания: ей тоже страшно, безумно страшно, а Ретт

покидает ее, негодяй, подлец! И к тому же у него еще хватает наглости, стоя здесь, посреди дороги, оскорблять

ее, делать ей гнусные предложения! Гнев, ненависть придали ей силы, и, резко оттолкнув его, она вырвалась из

кольца объятий.

    – Ох, ну и подлец же вы! – воскликнула она, в бессильном бешенстве тщетно стараясь припомнить все самые

страшные ругательства, какими Джералд осыпал мистера Линкольна, или Макинтошей, или своих упрямых

мулов, но никакие бранные слова не шли ей на ум. – Вы жалкий трус, мерзкое ничтожество! – И, не находя

больше достаточно уничтожающих слов, она из последних сил ударила его с размаху по лицу, и удар пришелся

по губам. Он отступил на шаг назад и поднес к губам руку.

    – Вот как, – проговорил он, и с минуту они молча стояли в темноте, глядя друг на друга. Скарлетт слышала

его тяжелое дыхание и свое – такое учащенное, словно она бежала бегом.

    – Правду говорили про вас! Все говорили правду! Вы – не джентльмен!

    – Слабо, моя дорогая, – произнес он, – очень слабо.

    Она понимала, что он снова смеется над ней, и эта мысль еще подхлестнула ее.

    – Ступайте прочь! Прочь от меня! Уходите, слышите? Я не желаю вас больше видеть. Никогда. Я буду

счастлива, если вас разорвет снарядом! На тысячи кусков! Я…

    – Не утруждайте себя подробностями. Основная мысль ваша мне ясна. Когда я сложу голову на алтарь

отечества, вам, боюсь, придется испытать легкий укол совести.

    Он снова рассмеялся, повернулся и зашагал обратно к повозке. Там он остановился, и она слышала, как

изменился его голос, когда он, как всегда почтительно и учтиво, обратился к Мелани:

    – Миссис Уилкс!

    Послышался испуганный лепет Присей:

    – Господи боже, капитан Батлер! Мисс Мелли вот уж сколько лежит вся помертвелая!

    – Она жива? Дышит?

    – Да, сэр. Дышать-то дышит.

    – Тогда, быть может, так даже лучше для нее. Приди она в сознание, ей труднее было бы переносить боль. А

ты получше позаботься о ней, Присей. Вот, возьми себе эту маленькую монетку. И если можешь, старайся не

быть большей дурой, чем ты есть на самом деле.

    – Да, сэр. Спасибо, сэр.

    – Прощайте, Скарлетт.

    Она знала, что он обернулся и смотрит на нее, но не проронила ни слова. Ненависть сковала ей язык.

Послышался хруст камешков под его ногами, и на мгновение в полутьме проглянули очертания его широких

плеч. И вот он скрылся из глаз. Какое-то время до нее еще долетал звук его шагов. Затем и шаги замерли вдали.

Она медленно побрела назад к повозке. Колени у нее подгибались.

    Почему он ушел, скрылся во мраке, ушел на войну, которая уже проиграна, ушел туда, где царят безумие и

хаос? Почему он ушел, он, Ретт, так любивший наслаждения, женщин, вино, добрую еду и мягкую постель,

тонкое белье и щегольскую обувь? Он, презиравший Юг и всех идиотов, которые за него сражались? И вот

теперь он сам избрал этот путь, чтобы шагать в своих надраенных сапогах по дорогам голода, ран,

изнурительных переходов и опасностей, подстерегающих солдата на каждом шагу, как лязгающие зубами

волки. А в конце этого пути стояла смерть. Он не должен был никуда уходить. Он богат, мог жить в довольстве,

ничто ему не угрожало. Но он ушел и оставил ее одну в этой черной, слепой ночи, с притаившимися где-то

янки, одну, вдали от дома.

    Теперь ей сразу пришли на память все те бранные слова, которые она хотела бросить ему в лицо, но было уже

поздно. Она прислонилась головой к шее лошади и заплакала.

   

   

    

     Глава XXIV

    

    Яркий свет солнечных лучей, пробившихся сквозь листву, разбудил Скарлетт. От неудобного положения, в

котором ее сморил сон, тело у нее занемело, и она не сразу припомнила, что с ней произошло. Солнце слепило

глаза, спину ломило от лежания на твердых досках, ноги придавливала какая-то тяжесть. Она попыталась сесть

и поняла, что эта тяжесть – голова Уэйда, покоящаяся у нее на коленях. Босые ноги Мелани почти касались ее

лица, Присей, похожая на черную кошку, свернулась клубочком на дне повозки, уместив младенца между собой

и Уэйдом.

    И тут Скарлетт вспомнила все. Она выпрямилась, села и торопливо осмотрелась вокруг. Слава богу, янки

нигде не было видно! И за эту ночь никто не обнаружил их повозки. Теперь перед ней уже отчетливо встал весь

этот страшный, похожий на чудовищный кошмар путь, проделанный ими после того, как шаги Ретта замерли

вдали, – вся эта бесконечная ночь, черный проселок, рытвины, разбитые колеи, камни, глубокие канавы по

сторонам дороги, куда порой съезжала повозка, и как она и Присей, гонимые страхом, из последних сил тянули

за колеса, толкали повозку, помогая лошади выбраться на дорогу. Вспомнилось, как, заслышав

приближающихся солдат, дрожа от страха, не зная, кто они, эти идущие мимо, – друзья или враги, сгоняла она

упиравшуюся лошадь с дороги в поле или в лес, как замирала от ужаса при мысли, что чей-нибудь кашель,

чиханье или икота Уэйда могут их выдать.

    О, эта черная дорога, по которой, словно привидения, двигались безмолвные тени, нарушая тишину лишь

негромким стуком сапог по земле, позвякиванием уздечек, поскрипыванием сбруи! О, это страшное мгновение,

когда измученная кляча внезапно заартачилась и стала, и мимо них по дороге прошел конный отряд, таща за

собой легкие орудия, – прошел так близко, что ей казалось, – стоит протянуть руку, и она коснется их! Так

близко, что она слышала едкий запах потных солдатских тел!

    Когда они добрались наконец до Раф-энд-Реди, впереди – там, где последний заслон генерала Ли стоял в

ожидании приказа к отступлению, – замелькали редкие бивачные огни. С милю Скарлетт гнала лошадь прямо

по пашне, огибая расположение войск, пока огни лагеря не скрылись из глаз, оставшись позади. И тут она

окончательно заплуталась в темноте и долго плакала, потому что ей никак не удавалось выехать на узкий, так

хорошо знакомый проселок. А когда она все же нашла его, лошадь упала в упряжи и не пожелала сделать

больше ни шагу, не пожелала подняться, сколько они с Присей ни пихали ее и ни тянули под уздцы.

    Тогда Скарлетт распрягла лошадь, забралась, взмокшая от пота, в глубину повозки и вытянула гудевшие от

усталости ноги. Ей смутно припомнилось, что, когда у нее уже слипались глаза, до нее долетел голос Мелани –

чуть слышный шепот, в котором были и мольба и смущение:

    – Скарлетт, можно мне глоточек воды? Пожалуйста!

    – Воды нет… – пробормотала она и уснула, не договорив.

    А теперь было утро, и мир вокруг был торжественно тих – зеленый, золотой от солнечных бликов в листве. И

поблизости никаких солдат. Горло у нее пересохло от жажды, ее мучил голод, занемевшие ноги сводила

судорога, все тело ныло, и ей просто не верилось, что это она, Скарлетт О'Хара, привыкшая спать только на

льняных простынях и пуховых перинах, могла уснуть, как черная рабыня, на голых досках.

    Щурясь от солнца, она поглядела на Мелани и испуганно ахнула. Мелани лежала так неподвижно и была так

бледна, что показалась Скарлетт мертвой. Никаких признаков жизни. Лежала мертвая старая женщина с

изнуренным лицом, полускрытым за спутанными прядями черных волос… Но вот Скарлетт уловила чуть

заметный шелест дыхания и поняла, что Мелани удалось пережить эту ночь.

    Прикрываясь рукой от солнца, Скарлетт поглядела по сторонам. По-видимому, они провели ночь в саду под

деревьями чьей-то усадьбы, так как впереди, извиваясь между двумя рядами кедров, убегала вдаль посыпанная

песком и галькой подъездная аллея.

    «Да ведь это же усадьба Мэллори!» – подумала вдруг Скарлетт, и сердце у нее подпрыгнуло от радости при

мысли, что она у друзей и получит помощь.

    Но мертвая тишина царила вокруг. Цветущие кусты и трава газона – все было истоптано, истерзано,

выворочено из земли колесами, копытами лошадей, ногами людей. Скарлетт поглядела туда, где стоял такой

знакомый, светлый, обшитый тесом дом, и увидела длинный прямоугольник почерневшего гранитного

фундамента и две высокие печные трубы, проглянувшие сквозь пожухлую, обугленную листву деревьев.

    Вся дрожа, она с трудом перевела дыхание. А что, если такой же – безмолвной, мертвой – найдет она и Тару,

– что, если и ее сровняли с землей?

    «Я не буду думать об этом сейчас, – поспешно сказала она себе. – Я не должна об этом думать. Не то опять

сойду с ума от страха». Но независимо от ее воли сердце мучительно колотилось, и каждый удар звучал как

набат: «Домой! Скорей! Домой! Скорей!»

    Надо ехать дальше – домой. Но прежде надо найти чего-нибудь поесть и хоть глоток воды – в первую очередь

воды. Она растолкала Присей. Та, выпучив глаза, оглядывалась по сторонам.

    – Господи боже, мисс Скарлетт! Я уж думала, что проснусь на том свете!

    – Ты туда еще не скоро попадешь, – сказала Скарлетт, пытаясь кое-как пригладить растрепавшиеся волосы. И

лицо, и все тело у нее были еще влажными от пота. Она казалась себе невыносимо грязной, липкой,

неприбранной, ей даже почудилось, что от нее дурно пахнет. За ночь платье невообразимо измялось, и никогда

еще не чувствовала она себя такой усталой и разбитой. От неистового напряжения этой ночи болели далее такие

мускулы, о существовании которых она и не подозревала, и каждое движение причиняло страдания.

    Скарлетт поглядела на Мелани и увидела, что она открыла глаза. Совсем больные глаза, отекшие, обведенные

темными кругами, пугающие своим лихорадочным блеском. Растрескавшиеся губы дрогнули, послышался

молящий шепот:

    – Пить!

    – Вставай, Присей! – сказала Скарлетт. – Пойдем к колодцу, достанем воды.

    – Мисс Скарлетт, как же мы… Может, там мертвяки, а может, духи убитых!..

    – Я из тебя самой вышибу дух, если ты тотчас не вылезешь из повозки, – сказала Скарлетт, отнюдь не

расположенная к пререканиям, и сама кое-как, с трудом спустилась на землю.

    И только тут она вспомнила про лошадь. Боже правый, а что, если эта кляча за ночь пала? Когда ее

распрягали, было похоже, что ей пришел конец. Скарлетт бросилась к передку повозки и увидела лежавшую на

боку лошадь. Если лошадь сдохла, она сама умрет тут же на месте, послав небесам свое проклятие! Кто-то там,

в Библии, уже поступил однажды точно так же. Проклял бога и умер. Сейчас она понимала, что, должно быть,

чувствовал тот человек. Но лошадь была жива – она дышала тяжело, полузакрытые глаза слезились, но она еще

жила. Ладно, глоток воды придаст ей сил.

    Присей с большой неохотой и громкими стонами выбралась из повозки и, боязливо озираясь, поплелась

следом за Скарлетт по аллее. Беленные известкой хижины рабов – молчаливые, опустевшие – стояли в тени

деревьев позади пепелища. Где-то между этими хижинами и еще дымившимся фундаментом дома нашелся

колодец – и даже с уцелевшей крышей, и на веревке висело спущенное вниз ведро. С помощью Присей

Скарлетт вытянула ведро из колодца, и когда из темной глуби показалась прохладная, поблескивавшая на

солнце вода, она наклонила ведерко, прильнула к краю губами и шумно, захлебываясь, принялась глотать воду,

проливая ее на себя.

    Она пила и пила, пока не услышала жалобно-ворчливый голос Присей:

    – Мне тоже хотца попить, мисс Скарлетт!

    Это заставило Скарлетт очнуться и вспомнить, что она здесь не одна.

    – Отвяжи веревку, отнеси ведро в повозку и напои всех. Остальное отдай лошади. Как ты думаешь, мисс

Мелани может покормить младенца? Он же умрет с голоду.

    – Господи, мисс Скарлетт, да у мисс Мелли нет же молока. Да у нее и не будет.

    – Откуда ты знаешь?

    – Я много повидала таких, как она.

    – Не морочь мне голову! Много ты понимала вчера, когда надо было принимать ребенка! Ладно, беги! Я

попробую найти чего-нибудь поесть.

    Поиски Скарлетт долго оставались безуспешными, пока, наконец, в фруктовом саду она не обнаружила

немного яблок. Солдаты побывали здесь раньше нее, и на деревьях яблок не было, но она подобрала несколько

полусгнивших – в траве. Выбрав те, что получше, она сложила их в подол и побрела обратно по мягкой земле,

чувствуя, как мелкие камешки набираются в ее легкие туфли. Как это не подумала она вчера надеть

какие-нибудь башмаки покрепче? Почему не взяла свою шляпу от солнца? Не захватила какой-нибудь еды в

дорогу? Она вела себя как круглая идиотка. Впрочем, она же думала, что Ретт, конечно, позаботится обо всем.

    Ретт! Она ожесточенно сплюнула на землю, словно само это имя оставляло мерзкий привкус во рту. Как она

ненавидит его! Как гнусно он с ней поступил! А она еще стояла там, на дороге, и позволяла ему целовать себя, и

ей это даже нравилось! Должно быть, она потеряла рассудок тогда, ночью. Но какой же он низкий, презренный

человек!

    Она вернулась к повозке, оделила всех яблоками, а оставшиеся бросила в повозку. Лошадь поднялась на ноги,

но вода, казалось, не особенно освежила ее. Теперь, при свете дня, вид у лошади был еще ужасней, чем ночью.

Кости крупа выпирали, как у старой коровы, ребра напоминали стиральную доску, а на спине не было живого,

неисхлестанного места. Впрягая лошадь в повозку, Скарлетт с трудом заставляла себя прикасаться к этой кляче,

а надевая удила, заметила, что у лошади попросту не осталось ни единого зуба. Да она стара, как эти холмы! Раз

уж Ретт взялся красть, так мог бы украсть что-нибудь и получше!

    Она взобралась на сиденье и хлестнула лошадь веткой гикори. Кляча засопела, захрипела и тронулась с места,

но, свернув на знакомый проселок, Скарлетт увидела, что без особого труда быстрее дошла бы пешком – так

медленно двигалось это животное. Ах, если бы все они – и Мелани, и Уэйд, и младенец, и Присей – не висели у

нее на шее! Она бы мигом добралась домой. Да, она бы побежала бегом, бегом всю дорогу – домой, к маме!

    До дома оставалось не больше пятнадцати миль, но старая кляча тащилась так медленно и ей так часто

приходилось давать отдых, что на это путешествие у них мог уйти целый день. Еще целый день! Скарлетт

смотрела на слепящую глаза красную ленту дороги, изрезанную глубокими колеями, оставленными колесами

орудий и санитарных фургонов. Пройдет еще не один час, прежде чем она увидит своими глазами, что Тара

по-прежнему стоит на месте и Эллин там. Еще не один час трястись им под палящим сентябрьским солнцем.

    Она снова бросила взгляд на Мелани – та лежала, опустив опухшие веки, жмурясь от солнца. Скарлетт

дернула за ленты чепца, распустила узел под подбородком и кинула чепец Присей.

    – Накрой мисс Мелани лицо. Солнце бьет ей прямо в глаза. – Но сняв чепец, она тотчас почувствовала, как ей

припекает голову, и подумала: «К концу дня я буду вся в веснушках, пятнистая, что твое кукушкино яйцо».

    Никогда еще не приходилось ей бывать под открытым небом без шляпы или без шарфа, никогда ее холеные

ручки не держали вожжей без перчаток. И вот теперь она сидит на самом солнцепеке в этой разбитой колымаге,

запряженной подыхающей клячей, – сидит грязная, потная, голодная, и ничего ей не остается другого, как

тащиться со скоростью улитки по этой обезлюдевшей земле. А всего несколько недель назад она благополучно

жила под надежным кровом! Ведь еще так недавно она, как и все вокруг, считала, что Атланта никогда не будет

сдана и нога неприятеля не ступит на землю Джорджии. Но маленькое облачко, появившееся на северо-западе

каких-нибудь четыре месяца назад, превратилось в мощную грозовую тучу, породившую невиданной силы

ураган, и он смел с лица земли мир, в котором она жила, разрушил ее упорядоченную жизнь и зашвырнул ее

сюда в этот притихший, опустошенный, населенный призраками край.

    Существует ли еще на свете Тара? Или и ее тоже сметет этим ураганом, пронесшимся над Джорджией?

    Скарлетт стегнула измученную лошадь по спине в тщетной попытке заставить ее быстрее тащить

раскачивавшуюся из стороны в сторону на разболтанных колесах повозку.

    Смерть была рядом, ее присутствие ощущалось в воздухе. В вечереющих лучах клонившегося к закату солнца

знакомые поля, знакомые зеленые рощи расстилались перед глазами Скарлетт неестественно молчаливые,

тихие, вселяя в сердце страх. При виде каждого опустевшего, пробитого снарядом дома, мимо которого

проезжали они в тот день, при виде каждого остова печной трубы, торчавшего словно часовой над

закопченными руинами, страх все глубже заползал в ее душу. С прошлой ночи им не попалось на пути ни

единого живого существа – ни человека, ни животного. Только трупы – трупы людей, трупы лошадей, трупы

мулов… С раздутыми животами, они валялись у дорог, и мухи тучами вились над ними, а вокруг ни души. Ни

щебета птиц, ни далекого мычания стада, ни шелеста ветра в листве. Только глухие удары усталых лошадиных

копыт по земле да слабое попискивание новорожденного нарушали тишину.

    Печать какого-то странного, словно колдовского оцепенения лежала на всем. И холодок пробежал у Скарлетт

по спине, когда ей подумалось, что эта земля – как любимое, прекрасное лицо матери, тихое, успокоившееся

наконец после перенесенных смертных мук. Ей чудилось, что эти знакомые леса полны призраков. Тысячи

солдат пали в боях под Джонсборо. Их души – души друзей и души врагов – глядели на нее оттуда, из этих

заколдованных рощ, сквозь пронизанную косыми вечерними лучами солнца зловеще недвижную листву –

слепыми, багровыми от крови и красной пыли, страшными, остекленелыми глазами глядели на нее в ее

разбитой повозке.

    – Мама! мама! – беззвучно прошептала Скарлетт. О, если бы только добраться до Эллин! Если бы только

каким-нибудь чудом Тара осталась целой и невредимой и она могла бы, миновав длинную подъездную аллею,

войти в дом и увидеть доброе, нежное лицо Эллин, ощутить мягкое прикосновение ее чудотворных рук,

мгновенно отгоняющее всякий страх, могла бы припасть к ее коленям, зарыться в них лицом! Мама знала бы,

что нужно делать. Она не дала бы Мелани и ее младенцу умереть. «Тихо, тихо!» – спокойно произнесла бы она,

и все страхи и призраки развеялись бы как дым. Но мама больна, быть может, умирает.

жүктеу/скачать 1,87 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: