Дешевле всего мне было бы, пожалуй, провести лето в Эттене – там
есть что рисовать. Если ты одобряешь мое решение, можешь написать об
этом отцу; я готов пойти нашим навстречу в вопросе об одежде и прочем –
не исключено ведь, что летом я снова встречусь там с К.М.
Насколько
мне известно, серьезных возражений против моего приезда
нет. В семейном же кругу и вне его обо мне всегда будут судить и рядить
по-разному, и ты всегда будешь слышать самые противоречивые отзывы
обо мне.
Крестьянин, который видит, как я битый час сижу перед старым
деревом и рисую его ствол, считает, что я рехнулся, и, разумеется, смеется
надо мной.
Молодая дама, которая воротит нос от рабочего и его
залатанной, засаленной, грязной одежды, не может, разумеется, понять,
зачем кто-то едет в Боринаж или Хейст и спускается в забои шахты; она
тоже приходит к выводу, что я сумасшедший. Но мне, конечно,
безразлично, что обо мне думают, если только ты, и господин Терстех, и К.
М., и отец, и другие, с кем я имею дело, не поверят в мое сумасшествие и,
воздержавшись от ненужных упреков, скажут: «Этого требует твоя работа,
и мы
понимаем, почему ты поступаешь так, а не иначе».
Итак, повторяю, при сложившихся обстоятельствах у меня нет
серьезных причин не поехать в Эттен или Гаагу, даже если меня будут
осуждать некоторые хлыщи и дамочки.