При переводе следует добираться до непереводимого, только тогда можно по- настоящему познать
жүктеу/скачать 2,37 Mb.
|
Vlakhov Florin Neperevodimoe v perevode
| Глава 6
ИНОЯЗЫЧНЫЕ ВКРАПЛЕНИЯ Ma chere Alexandrine, Простите, же ву при, За мой армейский чин Все, что je vous ecris; Меж тем, же ву засюр, Ich wunsche счастья вам, Surtout beaucoup d'amour, Quand vous serez Мадам. M. Ю. Лермонтов В лингвистической литературе для разных иноязычных и заимствованных элементов лексики и фразеологии встречается немало терминов: «иностранное слово», «чужое слово», «варваризм», «экзотизм», или «экзотическое слово», «макаронизм», «алиенизм», «заимствованное слово», или «заимствование» и пр.; некоторые мы постарались отграничить уже в ч. I (см. гл. 1, с. 15 и гл. 4, •-, с. 39). Среди них и в отличие от них должен найти мес- < то и принятый нами термин «иноязычное вкрапление». Некоторым писателям, в особенности классикам прошлого, было присуще употребление более широкого круга иноязычных вкраплений. В старых произведениях западной литературы было принято пересыпать изложение мудрыми фразами, афоризмами и/или просто единичными словами на латинском и древнегреческом языках: это не только считалось признаком эрудиции, но некоторые образованные люди в самом деле так говорили. То же в значительной степени касается и русской классической литературы, которой, кроме латинских и, меньше, древнегреческих, присущи были главным образом французские и, в несколько меньшей степени, немецкие вкрапления '. Об их характере и числе в русских текстах можно судить, например, по материалу двухтомного Словаря выражений и слов, употребляемых в русском языке без перевода (т. е. авторы имеют в виду преимущественно прижившиеся нерусские единицы), в котором подавляю- В болгарской классической литературе иногда встречаются турецкие, реже — греческие слова и выражения, но в общем вкраплений в ней намного меньше. 262 щее большинство примеров — из литературы конца XVIII—XIX вв.1 Кроме таких вкраплений писатели и теперь употребляют повседневные слова и выражения на чужом для самого произведения языке. Они вкладывают их в уста своих героев или используют в авторской речи в интересах колорита или как деталь речевой характеристики, дают их в иноязычном написании или же транскрибируют (мы исключаем ломаную речь, о которой говорили в предыдущей главе). С другой стороны, произведения современных авторов на всех языках испещрены иностранными словами и выражениями (терминами, реалиями и пр.) гораздо больше, чем когда-либо в прошлом, в результате интеграции наук и искусств и огромного увеличения международного обмена информацией и расширения круга фоновых знаний «человека с улицы». Полностью или отчасти ассимилированные (заимствованные слова, в том числе и интернационального фонда), они подчиняются грамматическим правилам принявшего их языка и, в нашем понимании, не являются иноязычными вкраплениями: автор употребляет их непреднамеренно, как привычные для него слова родного языка. Иноязычными вкраплениями в нашей терминологии, как уже было сказано (ч. I, гл. 1), являются слова и выражения (или, как иногда у Л. Толстого, целые пассажи и письма) на чужом для подлинника языке, в иноязычном их написании или транскрибированные без морфологических или синтаксических изменений, введенные автором для придания тексту аутентичности, для создания колорита, атмосферы или впечатления начитанности или учености, иногда — оттенка комичности или иронии2. Приблизительно такое же содержание некоторые авторы вкладывают в понятие «варваризм». Так, Д. Э. Ро-зенталь в своем определении этого термина относит к варваризмам довольно разнородную лексику: иноязычные слова вообще, реалии, термины, ломаную речь, причем недостаточно ясной остается разница между э к з о - 1 Бабкин А. М., Шендецов Б. В. Словарь иноязычных выражений и слов, кн. 1—2, М.—Л.: Наука, 1966. 2 Интересно исчерпывающее изложение этого вопроса в рамках русского языка в гл. 3 («Иноязычные выражения») книги А. М. Бабкина «Русская фразеология, ее развитие и источники» (Л.: Наука, 1970). 263 тической лексикой и варваризмами. Автор иллюстрирует их одинаковыми по своему характеру примерами из Пушкина (для первых — «мантилья», «панна», «делибаш», «янычар», для вторых — «боливар», «брегет», «васисдас»); в дополнение к ним дает и несколько примеров из Маяковского («авеню», «стриты», «собвей», «элевейтер», «ажан», «пульке»). Ломаная речь, о которой мы говорили в предыдущей главе, иллюстрирована отрывками из стихотворения Д. Бедного «Манифест барона фон Врангеля»: «Вам мой фамилий всем известный...» и т. д. Однако тут же даны и примеры типичных иноязычных вкраплений в их оригинальном иноязычном написании и в русской транскрипции, первые опять-таки из Пушкина (vale, far niente, et cetera, in quarto, du comme il faut, tete-a-tete), вторые — из комической поэмы И. П. Мятлева «Сенсации и замечания г-жи Курдкжовой» («Адью, адью, я удаляюсь, Люан де ву...» и т.д.), являющейся ярким образцом «макаронических стихов»'. Там же Д. Э. Розенталь указывает на две функции элементов, обобщенных им под названием варваризмов: во-первых, служить передаче соответствующих понятий (к ним мы причисляем реалии и термины) и созданию местного колорита (не упоминая временного и социального колоритов, традиции или узуса на данном отрезке времени); а во-вторых, быть «средством сатиры для высмеивания людей, раболепствующих перед иностранщиной, средством иронической речевой характеристики действующего лица». Со второй установкой мы тоже не вполне согласны, так как сатирический и иронический характер иноязычные вкрапления приобретают только в макаронической речи (в стихах и прозе) или при создании нарочито комических ситуаций. Кстати, макароническая речь почти непереводима на язык этих вкраплений. Единственным и очень трудным, даже рискованным приемом было бы замещение их функциональным эквивалентом или аналогом на каком-нибудь другом языке. Гораздо безопаснее превратить правильные «макаронические» вкрапления в ломаную речь. Ломаная же речь сама по себе — явление другого характера и не является иноязычным вкраплением (см. гл. 5). И. Левый, с другой стороны, приводит к одному знаменателю иностр анный язык и местный диа- языка. 1 Розенталь Д. Э. Практическая стилистика русского Изд. 3-е. М.: Высшая школа, 1974, с. 80—81. 264- лект, называя оба «чужеродной языковой системой», которая «сама становится художественным средством и, как таковое, непереводима». Для нас диалект — отступление от литературной нормы, и он рассмотрен нами тоже в предыдущей главе. Однако с иностранным языком дело обстоит иначе. «Чужой язык, принятый в среде, где создавался оригинал, — продолжает И. Левый, — часто бывает непонятен читателю перевода, поэтому чужеязыч-ную речь нельзя в переводе сохранить. Так, непонятны были бы финикийская речь в устах воина-пунийца из комедии Плавта «Пуниец», турецкая — в классической болгарской литературе, а для малообразованного читателя— и французская в «Войне и мире» Толстого. Если заменить чужеязычные выражения фразами на литературном языке переводчика, они утратят свое художественное качество; обычный перевод в сносках непригоден здесь, так же как и подстрочные пояснения исторических реминисценций»'. Тут мы бы возразили по двум пунктам: во-первых, вряд ли и при постановках «Пунийца» в свое время в Древнем Риме финикийская речь воина была понятна всем зрителям или даже какому-то их большинству; во-вторых, говоря о французских вкраплениях в «Войне и мире», И. Левый забывает, что сам Л. Толстой их переводил, иногда в сносках (больше), а иногда и в тексте. В мировой литературе наблюдается в основном два подхода в отношении иноязычных вкраплений в подлиннике: 1) автор вводит их без пояснений, рассчитывая, по-видимому, на контекстуальное осмысление и подготовку читателя, или же, считая их элементами колорита, атмосферы, для ощущения которых не обязательно их смысловое восприятие, иной раз даже мешающее, т. е. важна форма, а не вложенная в нее информация, и 2) автор тем или иным путем доводит до читателя их значение. Первым путем вводятся итальянские, испанские, немецкие и французские вкрапления у Хемингуэя, голландские и французские у Ирвинга Стоуна; второй характерен в некоторой степени для русских (Л. Толстой, И. А. Гончаров), немецких и болгарских писателей. В средневековой литературе почти никто эти вкрапления не переводил ни в тексте, ни в сносках, поскольку потенциальными читателями были такие же эрудиты.. Например, Фрэнсис Бэкон (1561-1626) в коротеньком эс- 1 Левый И. Указ, соч., с. 137—138. 265 се «О чтении» ("On Studies") употребляет латинскую сентенцию «Abeunt studia in mores» (Занятия налагают отпечаток на характер) и выражение «cymini sectores» (букв: «расщепляющие тминые зерна» — о людях, вдающихся в излишние тонкости), непонятные теперь без перевода большинству даже высокообразованных людей— ведь латынью в наше время занимаются лишь узкие специалисты! В некоторых более поздних изданиях таких произведений, однако, мы находим их в переводах (в сносках, комментариях в конце книги). Для переводчика все это порождает дополнительные проблемы: а) Следует ли оставить иноязычные вкрапления автора без перевода или объяснений? б) Как поступить с собственно переводами вкраплений самого автора? Самым естественным, на первый взгляд, кажется по следовать примеру редакторов и комментаторов старых авторов — перевести в сносках, дать комментарии в кон це. Здесь, конечно, лишний раз возникает критерий з н а - ко мост и: что переводить или пояснять, что будет по нятно без пояснений? В отношении же самих переводов или комментариев мы всецело присоединяемся к неод нократным замечаниям и предупреждениям А. М. Бабкина к комментаторам (в нашем случае — переводчикам) в вышеуказанной его книге: не перево дить слишком легковерно, проверять не только точное значение таких вкраплений на языке, из которого они за имствованы, но и «прибавочное» значение, полученное в заимствовавшем их языке или в употреблении автора (последнее касается особенно иноязычных слов и выра жений, уже ассимилированных языком подлинника). Для иллюстрации воспользуемся готовым примером и заклю чением А. Райхштейна: «„Servus," sage ich und lasse sie allein (ebenda)—Servus»,* — заявляю я и оставляю их одних. Сноска на этой странице русского текста гласит: «Приветствую вас (лат.).» Стандартная для немецкой разговорной речи формула приветствия (ср. русск. «При вет!») создает в переводе неоправданное впечатление оригинальничанья латинским словцом, чуждого герою романа»'. Но это не решает еще вопроса — что переводить и сколько? Очевидно, большое количество иноязычных вкраплений в тексте — и объясненных, и необъясненных — затрудняет чтение и оригинала, и перевода, и, возвращаясь еще раз к И. Левому, мы бы сказали, что «чужой язык, принятый в среде, где создавался оригинал», возможен — в идеальном смысле слова — только в двуязычных странах, как русский в союзных республиках, французский и немецкий — в Швейцарии, шведский и финский — в известных областях обеих стран, французский — для фламандцев в Бельгии и Франции и голландский — для них же в Нидерландах. Но все эти случаи скорее исключения, чем правило. Говоря же о рамках «свободы переводчика», видимо, можно воспользоваться, но тоже не повсеместно, а в разумной мере, рецептом И. Левого: «Наиболее приемлемым решением здесь будет перевести на свой язык важнейшие в смысловом отношении фразы и намекнуть на атмосферу чу-жеязычности сохранением в переводе приветствия и кратких реплик, содержание которых ясно из контекста (особенно если основная мысль повторена в соседней фразе). Далее намеки на чужеязычность речи можно в случае необходимости комбинировать с пояснениями («обронил он по-турецки»'. Такие намеки на чужеязычность речи со стороны переводчика окажутся еще более неизбежными при переводе произведения на язык самого вкрапления, как это бывает и при обращениях, скажем, в репликах Пуаро в переводах романов Агаты Кристи на французский язык. Очень важна, разумеется, та степень знакоместа данного вкрапления, которая иногда делает излишним перевод: множество разноязычных пословиц, поговорок, крылатых слов, шаблонных выражений давно уже стали международными, настолько, что например, В. Надеин считает возможным употребить даже каламбурно известное «cherchez la femme» в виде «шерше ля тёщ», как сказали бы французы, пожившие в Вологде»2, рассчитывая с полным основанием, что его поймут. То же касается и иноязычных заимствований в ИЯ, ясных и читателю ПЯ. Ярким примером может послужить следующая выдержка из «Человека в футляре» Чехова: «..по всей вероятности, в конце концов, он [Беликов] сделал бы предложение, если !бы вдруг не произошел "kolossalische 'РайхштейнА. О переводе устойчивых фраз. — ТП, 1968, № 5, с. 32—33. Пример взят автором из книги Э. М. Ремарка «Черный обелиск» и перевода ее на русский язык. жүктеу/скачать 2,37 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|