29
Глава 3
РЕАЛИЯ ИЛИ НЕРЕАЛИЯ
Проведенное последовательно сопоставление реалий с терминами, именами собственными, обращениями, отступлениями от литературной нормы, иноязычными вкраплениями, а особенно с элементами внеязыковой действительности и заимствованиями приводит нас к естественному вопросу: как отличать реалии от нереалий и где граница между ними и перечисленными классами слов?
Сразу же отметим, что это совсем не риторический вопрос. Распознавание реалий путем отграничения их от иных слов не только представляет немалый теоретический интерес, но и имеет большое практическое значение: от его правильного решения зависит в значительной степени выбор пути, по которому пойдет переводчик при передаче данного слова и его окружения.
В плане содержания отличительной по сравнению с другими словами чертой реалии является характер ее предметного содержания, т. е. тесная связь референта— обозначаемого реалией предмета, понятия, явления — с народом (страной), племенем или, реже, с другой социальной общностью, с одной стороны, и историческим отрезком времени, с другой; отсюда соответствующий национальный (местный) и/или исторический колорит. При более пристальном рассмотрении окажется, что этот признак требует ряда коррективов, что необходим учет иных особенностей реалий уже не в «общем плане», а в зависимости от того, что у нас, в нашей стране, есть и чего нет, что мы знаем или что нам чуждо, что для нас свое и что чужое?
Эта точка зрения, которая, казалось бы, должна сузить границы реалий, внести некоторое уточнение, дает обратный результат: границы реалий делаются еще менее определенными. Возьмем, к примеру, такое дерево, как пальма. В Болгарии пальмы не растут «на воле»; для нас это экзотическое дерево, уводящее мысль в страны вечного лета, на коралловые острова среди безбрежного океана; не менее экзотичной будет пальма и для эскимоса, никогда, быть может, не видевшего ее. Но для жителей этих самых коралловых островов, тропиков и субтропиков это обычное дерево, очень полезное и нужное, но столь же привычное, как для нас, скажем, слива.
30
С ДРУг°й стороны, для жителя пустыни или индейца с Амазонки такой же экзотикой будет снег — заурядное понятие для нас, не говоря уже о жителях Заполярья.
Представляя для теории перевода немалый интерес, вопрос о зависимости определения реалии от показателей «свой» и «чужой» не является тем не менее решающим: нельзя на основании чуждости объекта причислять к реалиям такие слова, как пальма или снег, только потому, что в той или иной стране они не имеют «материального покрытия» (а следовательно, и названия). На наш взгляд, такие слова, лишенные эквивалентов в том или ином языке, можно отнести к безэквивалентной лексике (БЭЛ) в плоскости данной пары языков и назвать их «экзотизмами» (но не реалиями), поскольку они, не являясь носителями колорита страны или народа ИЯ, придают лишь экзотический оттенок тексту на ПЯ (об экзотизмах см гл. 4).
Интересен и обратный случай, когда это «материальное покрытие» несомненно есть, но в разных языках выражено различными по широте охвата средствами. Здесь речь идет о несовпадении семантических полей двух языков, когда неизбежно ставится вопрос о так называемой недифференцированной лексике. Не останавливаясь на вопросе в целом (он довольно подробно разработан в работе Л. С. Бархударова '), коснемся лишь тех его сторон, которые относятся к реалиям. Здесь как будто прежде всего в голову приходят термины родства и «экзотический иероглиф» Вл. Россельса: азербайджанская «хала», оказавшаяся попросту «тетей»2 (см. ч. II, гл. 3).
В самом деле, поскольку речь идет об эквивалентах (.шла = тетя), вводить такую сомнительную реалию, скорее, опять-таки экзотизм, не имеет смысла. Но если учесть, что термины родства нередко при одном наименовании могут обозначать разные родственные отношения, для которых на ИЯ есть самостоятельные названия, то в каждом отдельном случае придется решать: всех ли, допустим, болгарских дядьев — чичо, вуйчо, свако (и вдвое больше диалектных и областных) — нужно переводить, или же тех или иных желательно сохранить в качестве
'Бархударов Л. С. Язык и перевод. М.: Междунар. отнош., 1975, с. 78 и ел.
Россельс Вл. Перевод и национальное своеобразие подлинника, с. 169.
31
референтов реалий, имея в виду, что чичо — это брат отца, вуйчо — брат матери или муж тети, а свако — муж тети (сестры отца или матери), муж сестры? Или как быть, когда на ИЯ «есть два разных слова для отца девочки и отца мальчика»', или же особое слово бате (болг.) —для старшего брата, содержащее, кроме всего прочего, и характерную коннотацию (уважение к старшему) и высокую частотность употребления (в том числе и в обращении)?
Вопрос о принадлежности этих слов к реалиям и соответственно об их переводе следует решать с учетом некоторых черт, характерных для обозначаемых ими понятий. Во-первых, это повсеместное существование одинаковых или приблизительно одинаковых родственных отношений (едва ли нужно говорить об исключениях, например, о племенах, где родителями детей считаются все члены рода), присущих человеческому обществу вообще; более или менее дробное, дифференцированное их обозначение обычно не связано с какими-нибудь особенностями, присущими реалиям. Во-вторых, они называют, подобно терминам, довольно точно эти родственные отношения; различия можно отнести главным образом за счет дифференцированности или недифференцированно-сти понятия в том или ином языке. И, в-третьих, благодаря этому они допускают довольно верный перевод, если не эквивалентом, то путем описания и при помощи родово-видовой замены.
Все это приближает термины родства именно к терминам и позволяет руководствоваться при переводе правилами перевода терминологической лексики. Но и это, разумеется, нельзя принимать за канон. Чтобы передать колорит казачьего быта, Л. Толстой вводит в свой текст диалектные бабуки, мамуки, дедуки и пр. (мы назвали эти слова локальными реалиями), мастерски вплетает их в ткань повествования, передавая вместе с тем различные родственные (и неродственные) отношения. Например, младший брат Марьянки обращаясь к ней, называет ее нянюкой. В болгарском языке этот оттенок можно сохранить, но при переводе на другой язык, в котором нет слова, обозначающего «старшая сестра», придется переводить бесцветным «сестра», теряя, таким образом, характерную деталь казачьих взаимоотношений — уважение младших детей к старшим.
'Калашникова Е. Голос из-за океана. — МП, 1965, № 5, с. 479. 32
Вот характерный пример из болгарской действительности: старший брат подкупает младшего конфетами, стараясь заставить его обращаться к нему уважительным бате в присутствии девушек; отказ от передачи этой подробности при переводе явно нарушит колорит (об обращениях см. ч. II, гл. 3).
В плане выражения вопрос о различиях между реалиями и нереалиями, об их разграничении, связан со следующими соображениями. Во-первых, далеко не все понятия, явления, отношения, связанные с данным народом или данной эпохой, можно выразить при помощи одних лишь реалий. На примере из романа «Герой нашего времени» (с. 16—17) мы пытались указать на эту разницу между реалиями и элементами внеязыковой действительности, также играющими заметную роль в правдивой передаче как смыслового содержания, так и колорита произведения (подробнее см. гл. 10).
Во-вторых, мы везде говорим о реалиях-словах, но реалиями могут быть и фразеологические единицы.
Чтобы отличить реалии от нереалий в контексте — важная задача для переводчика, требуется иногда немало усилий. Успешное решение обычно зависит от двух предварительных вопросов: 1) реалия ли это как лексическая единица и 2) если реалия, то своя или чужая? Ответ на первый вопрос мы постарались дать выше: были намечены параметры реалий путем их последовательного сопоставления с близкими понятиями; единицы, не отвечающие этим параметрам, обычно реалиями не считаются — это мнимые реалии (ложные реалии, псевдо-, квази- или лжереалии), которые, в отличие от истинных, являются скорее лишними экзотизмами, не отражающими действительный колорит \ а употребляемыми, по выражению Ив. Кашкина, в качестве «орнаментальных ненужностей»2.
Второй вопрос — зависимость реалий от понятия «свой или чужой» — уже упоминался (с. 30, подробнее см. гл. 5). Забегая вперед, отметим только, что трудности распознавания связаны большей частью со своими реалиями: чужие в достаточной мере «торчат над строкой», чтобы не остаться незамеченными.
Мнимые реалии не следует смешивать с реалиями избыточными. Последние представляют собой истин-
з См. Финке ль А. М. Об автопереводе. — ТКП, с. 112—1,13. Кашкин Ив. Для читателя-современника, с. 471.
33
ные реалии, обладающие всеми качествами этого класса слов, но лишние, ненужные по той или иной причине в переводе данного конкретного текста, где их введение является следствием неправильного решения вопроса «транскрибировать или переводить?» в пользу транскрипции. Хорошим примером такой избыточной реалии является в приведенном Л. Н. Соболевым примере махорка — «слово непереводимое, но от того, что Теркин будет курить не махорку, а просто табак, изменится очень мало»1. Впрочем, в другом контексте, может быть, и потребуется введение ее в транскрибированном виде.
Что касается основного вопроса — реалия ли это в данном контексте, то следует признать, что однозначно ответить на него нельзя; он решается переводчиком в каждом отдельном случае с привлечением всех знаний и немалой дозы интуиции. Поэтому о нем будет идти речь ниже, в главе, где он разбирается в плоскости пары языков. Здесь же мы дадим некоторые предварительные сведения о распознавании реалий в ИЯ.
Так, слово атаман, будучи реалией, связанной с казацким бытом, имеет вместе с тем и значение главаря, предводителя (атаман разбойников); наряду с обычным наименованием числительного, слово сотня может быть и реалией, обозначающей войсковую единицу, причем в двух аспектах — в древней Руси и в казачьих войсках, и т. д.
Неудачи переводчика, не учитывающего зависимость слова как реалии от контекста, можно проиллюстрировать следующими примерами из «Казаков» Л. Толстого:
а) ...наш папенька сам сенатор; тысячу, больше душ мужиков себе имел. (с. 212)
б) ...шея, руки и лицо [немой] были жилисты, как у мужика, (с. 231)
в) ...будь джигит, а не мужик. А то и мужик лошадь купит, денежки отвалит и лошадь возьмет, (с. 228)2 (Разрядка наша — авт.)
Даже из этих довольно узких контекстов ясно видна разница в употреблении слова «мужик». В первом случае речь идет о крепостных, во втором говорится о мужчине вообще, в то время как в третьем существенным является
'Соболев Л. Н. О переводе образа образом. — Сб. Вопросы художественного перевода. М.: Сов. писатель, 1955, с. 293.
2 Толстой Л. Н. Собр. соч. в 20-ти томах. Т. 3. М.: Рос; изд. худ.
лит., 1961. . ...
'34
пренебрежение к мужику при сопоставлении его с джигитом как носителем всех казацких добродетелей. Следовательно, при переводе на любой иностранный язык «мужик» б'удет реалией только в первом из приведенных примеров, где замена его словом «крепостной» не привела бы к заметному искажению. В болгарском переводе «мужик» оставлен как реалия во всех трех случаях. Неудача переводчика в этом примере обусловлена не только многозначностью слова мужик. Даже не зная всех значений, хороший переводчик должен почувствовать различия в употреблении этого слова, а это приведет его к мысли, что не во всех случаях его следует транскрибировать.
Многозначность не особенно характерна для реалий. Поэтому интереснее случаи изменения объема значений реалий, обусловленные в первую очередь контекстом. Слова водка, виски, ракйя — названия напитков, которые пьют русские, англичане, болгары. Но эти слова употребляются, пожалуй, чаще расширительно, просто в значении крепкого алкогольного напитка, теряя в той или иной степени свои специфически национальные черты. Вот почему так странно звучит в болгарском тексте транскрибированное слово водка, употребленное именно в расширительном значении, как родовое понятие. Передавая рассказ И. Эренбурга (газета «Народна култура») о том, как Ж. Амаду угощал его «с някаква отвратител-на водка «кашаса» (т. е. какой-то отвратительной водкой «кашасой»), которую он в шутку назвал «амадовкой» на манер зубровки и перцовки, автор должен был учесть, что такой словесный коктейль будет явно не по нутру читателю.
Достарыңызбен бөлісу: |