Ради жизни на земле-86 (сборник)

И тут, слегка приглушенная метелью, ударила автоматная очередь, несколько пуль взвизгнуло над головой. Не дожидаясь второй очереди, еще не видя, кто стрелял, но мгновенно сообразив, что дела его плохи и надо, как говорят русские, брать ноги в руки, пришелец наугад выстрелил в собаку; услышав ее легкий визг, с радостью отметил, что попал. Быстро развернулся, помчался назад по своему следу, ища случая юркнуть за каменную гряду. Сзади раздалась еще одна очередь, пули просвистели сбоку. Он оглянулся. За пеленой снега ничего не просматривалось. Ни собаки, ни людей.

«Оторвался», — подумалось с облегчением. Хотя и не самый подходящий момент для воспоминаний, когда за тобой гонятся пограничники, но, видимо, потому, что начал искать виновных в неудаче, так остро вспомнились последние дни подготовки к переходу границы. Разрабатывая и отбрасывая вариант за вариантом, парни из ЦРУ остановились наконец на том участке границы, где неглубокое, но протяженное ущелье вдавалось далеко в тыл пограничной полосы и выходило к населенному пункту Н., целому городку по северным масштабам, связанному оживленным шоссе с железной дорогой.

На сопредельном с советской границей участке провели не одну тренировку. Работали «под геологов». Все было организовано «тип-топ», даже вездесущие газетчики не обнаружили в этом ничего подозрительного, пресса ограничилась небольшими информационными сообщениями.

Дешево отделавшись от журналистов, «геологи» довольно потирали руки, не предполагая, что две крохотные заметки в провинциальных газетах в разделе хроники с настороженностью встретили совсем другие читатели.

Командование пограничного округа ждало перехода границы или иной провокации в ближайшие десять — пятнадцать дней. А когда началась пурга, последовал звонок на заставу. Предупреждение было своевременным, наше командование будто знало, что «геологи» станут действовать по принципу: чем хуже, тем лучше.

«В снегопад, когда сама природа усердно заметает следы, необходимо продвинуться по ущелью как можно глубже, желательно до выхода к населенному пункту, — думал нарушитель. — Если же это сделать не удастся — не лезть на рожон, а сутки-двое отсидеться в укромном месте и, лишь тщательно изучив обстановку, предпринять последний рывок: Зеленая Падь — город Н. Документы были в полном порядке, так что проблем с выездом из города не должно возникнуть».

Экипировку и грим предусмотрели до мелочей. С помощью опытного гримера лицо приняло такое неприметное и бесцветное выражение, начисто лишившись каких-либо индивидуальных особенностей, что стороннему глазу не за что и зацепиться. Лицо как лицо. Может, даже видел где-то. А вот где, какие глаза, нос, брови — скажешь не сразу. Впрочем, в неприметную физиономию никто вглядываться не будет. Одежду достали тоже неброскую. Долго думали: брать ли оружие? Решили: брать. Но в ход пускать лишь в самом крайнем, безвыходном случае.

— Ты не в Штатах, — не удержался от шутки один из наставников.

Когда небо начала затягивать глубокая серая пелена, Джон — руководитель их «экспедиции» — сообщил:

— Ну, старик, готовься. Завтра обещают такой снегопад, какого в этих местах так рано не наблюдалось уже лет двадцать.

И действительно, снег пошел как по заказу. Словно в густом тумане, ничего не было видно уже в пятнадцати — двадцати футах. Две полосы, оставленные лыжами, через семь — десять минут почти полностью заметало. Захоти он тогда вернуться через полчаса назад по своему следу, не смог бы этого сделать: лыжню засыпало. В этой пелене ничего не стоило заблудиться, но в том-то и состоял расчет, когда делалась ставка на плохую погоду, что ущелье вроде туннеля не давало сбиться с пути и обязательно выводило в нужную точку. Если, конечно, не свернешь себе шею.

Он долго брел по долине, незаметно переходящей в ущелье, которое русские неизвестно почему называли Зеленой Падью, хотя там никакой зелени, кроме лишайников на хаотически разбросанных валунах, не произрастало. Часто останавливался, прислушиваясь и вглядываясь в мутную пелену вокруг. Все будто вымерло. Но когда первый раз провалился в расщелину, стал больше смотреть под ноги, чем по сторонам. И все же снова угодил в каменную яму-ловушку. Не упал, а будто нырнул в снег, больно ударившись коленом об острый гранитный выступ.

Выбраться оказалось непросто. Руки и ноги не находили опоры. Мешали лыжи. Решил отстегнуть их. Но попробуй добраться до крепления, нащупать в снегу замок голыми руками! Мысленно чертыхаясь, потерял не менее получаса, пока выбрался на поверхность, порядком поизодрав одежду об острые камни.

Встал на свои пластиковые коротышки — не сломались! Через десяток метров почувствовал боль в колене. Думал, пройдет. Нет, с каждым шагом боль усиливалась, и тут он понял, что надо осмотреть ногу и вообще не плохо бы выделить на отдых минут двадцать — тридцать..

Приметив невдалеке у пещеры что-то темное, он направился туда в надежде укрыться от бури. Но оказалось, что это не пещера, а, скорее, грот с плоским камнем у входа, по необъяснимому капризу природы не занесенным снегом. Присел на камень, снял лыжи, осмотрел и пощупал колено. Дело, судя по всему, обстояло неважно: может быть, поврежден мениск, наверняка рассечена кожа, раз уж не выдержала знаменитая суперткань комбинезона. Колено надо забинтовать, а для этого снять чертову шкуру, разуться.

Хлебнув глоток виски, занялся операцией. И вот тут-то впервые в душу закралось сомнение: а правильно ли выбран маршрут? Было известно, что эта дьявольская Зеленая Падь — скопище камней и ям. Недаром даже русские пограничники сюда не заходят, предпочитая вести наблюдение сверху. И где гарантия, что он после всех мытарств не выйдет прямо на пограничный наряд — вот я, ребята, — если еще раньше не рухнет в расщелину, где его засыплет снегом?

«Эти идиоты отсиживаются в теплой палатке и уже небось радируют, что операция развивается успешно, — усмехнулся он. — Послушать, что бы они запели, окажись на моем месте».

Но, сделав еще пару глотков, сказал сам себе: «Нечего паниковать раньше времени. Все идет прекрасно. Туго перевязанное колено почти не болит. Без отдыха можно пройти еще миль десять. А это — практически вся оставшаяся длина Зеленой Пади. Снег? Это и плохо, и хорошо. Идти тяжело, и можно нос к носу столкнуться с русскими. Зато он так тщательно засыпал лыжню, что ее и сейчас-то обнаружит только очень внимательный взгляд, а еще через десять минут будет абсолютно ровное место. Собака? Но перед выходом лыжи, палки, обувь обрабатывались специальным составом, затрудняющим работу по запаховому следу. К тому же поверх лыжни основательный слой снега». Несколько успокоившись, но не теряя бдительности, двинулся дальше.

Когда пурга делала передышку, останавливался и он. Отдохнуть и послушать тишину. В одну из таких пауз обостренный слух уловил какой-то звук вроде легкого металлического позвякивания. Затаил дыхание, осмотрелся. Взгляд не мог пробиться сквозь плотную завесу снега, а вот звук различить удалось. Он шел откуда-то из середины ущелья. Если бы это был лай собаки или человеческий голос — он знал бы, как поступить. Что могло значить легкое позвякивание? Минут пять он стоял, прислушиваясь, боясь шевельнуться и вздохнуть, но задул ветер, швыряя снежные заряды, и в монотонном гуле уже ничего нельзя было разобрать.

Он снова двинулся вперед. Его будто подстегивали кнутом. Сам того не замечая, он мчался как на гонках, падал, ушибался, тут же забывая об этом, снова бежал, замирая в минуты затишья, словно гончая в стойке, ожидая и боясь уловить тот же непонятный таинственный звук.

В одну из таких коротких передышек он почувствовал, что смертельно устал: «Еще четверть мили, и свалюсь, как загнанная лошадь». Но тут же озлился на себя: «Распустил нюни, идиот. К черту галлюцинации».

Судя по всему, он уже так далеко зашел на советскую территорию, что все пограннаряды остались в стороне.

Впереди слабо просматривался огромный валун. За ним можно было неплохо отдохнуть. Но, подойдя к валуну, даже и не шестым, а бог знает каким чувством уловил, что в окружающей обстановке что-то изменилось. На хруст снега под его лыжами будто накладывался еще какой-то звук. Или это ветер бил по камням снежными струями? Однако в следующую секунду раздался тот же глухой металлический звук, какой слышался раньше. Он увидел, как наперерез ему из снежной пелены выплыла человеческая фигура. В долю секунды понял: это — конец. Ни затаиться, ни спрятаться уже нет времени. Вот он — крайний случай! Рука сама дернулась к пистолету, но мешала лыжная палка. Отбросил ее в сторону, выхватил оружие, оттянул затвор, поднял руку с пистолетом на уровень глаз. И тут заметил собаку. На секунду замешкался. Кого бить первого? Человека или собаку? Решил — человека. Как в тире, плавно надавил на спусковой крючок. Но в то же самое мгновение, когда палец делал последнее усилие, чтобы пододвинуть гашетку к роковой черте, человек, державший на поводке собаку, отскочил в сторону, отчего прицел сбился, и тогда инстинктивно он «поторопил» выстрел — плавное давление на спусковой механизм закончилось непредвиденным рывком. Однако выстрел получился отменным: видимо, не успев сообразить, что же случилось, пограничник дернулся вперед и неестественно медленно стал ничком падать в снег.

Кто же знал, что их окажется двое? Впрочем, он знал, что наряды, как правило, ходят по трое, а не по двое, да забыл. Значит, остались еще двое? Они не отвяжутся, это уж точно. Будут преследовать и без собаки.
4

Едва поспевая за Луховицыным, Степанов злился: на себя — за то, что отставал все больше и больше, на Андрея — куда мчится, словно угорелый? Нарушитель по такому снегу далеко не уйдет. Минутой позже, минутой раньше — все равно нагонят. Но когда в стороне, где растворились в снегу Андрей и Барс, легонько хлопнул выстрел и послышалась возня, Игорь понял, что Андрей не напрасно взял этот бешеный темп. Он побежал, ожидая, что вот-вот раздастся либо властный Андреев голос, останавливающий того, кто стрелял, либо дробь автоматной очереди, но ни того, ни другого не произошло. Это сразу насторожило: неужели Андрей нарвался на засаду?

Приготовив автомат к бою, Игорь взял немного в сторону от Андреевой лыжни, но так, чтобы две проложенные им канавки и глубокий след Барса все время оставались в поле зрения. Сквозь хлопья снега он заметил человеческую фигуру. Степанову показалось, что тот приготовился стрелять в кого-то, лежащего в снегу. «В Андрея, — мелькнуло в голове, — добить хочет!..» Не раздумывая и почти не целясь, выпустил по фигуре короткую очередь. И уже потом, видя, что нарушитель удирает, заорал вслед что было мочи:

— Стой! Руки вверх! Стрелять буду! Разумеется, этот крик никого не остановил. Игорю

снова пришлось нажать на спусковой крючок. Сначала показалось, что попал. Обрадовался — и перепугался: а вдруг убил? Но тут же с досадой убедился, что, скорее всего, даже не ранил: уж очень резво улепетывал незнакомец; вскоре его белесая фигура совсем исчезла в густой снежной пелене.

— Врешь! Догоню! — шептал Игорь, с досадой отмечая, что ноги не слушаются, лыжи то разъезжаются в стороны, то наезжают одна на другую. — Андрюха сейчас бы в два счета догнал, а я…

Друга он увидел лежащим в снегу и не сразу сообразил, почему вокруг головы снег красный, а поняв, оторопел: «Неужели убит?»

Подбежал к Андрею, взял под мышки, начал приподнимать, потихоньку приговаривая:

— Потерпи немного. Я сейчас, сейчас, все будет хорошо…

Андрей застонал. Оставаться с ним или преследовать нарушителя? Эх, жаль, нет Ивана! Игорь попытался положить Андрея поудобнее, но он бессильно завалился на бок.

— Андрей! Ты слышишь меня? Андрюха!

Но сержант молчал, изредка постанывая. Степанов получше подоткнул ему с боков полушубок, поправил ноги с надетыми на них лыжами, воткнул рядом палки: если занесет, найдет это место по их концам. Не навалит же в конце концов снегу еще на полтора метра.

— Андрей, жди меня тут, я достану этого гада, — со слезами в голосе упрашивал он Луховицына, будто тот порывался броситься в погоню.

В стороне кто-то шумно вздохнул. Андрей схватился за автомат, резко повернулся — и увидел собаку, потихоньку ползущую к ним.

— Барс? А с тобой что?

Овчарка в ответ жалобно заскулила. Ее шея была густо измазана запекшейся черной кровью, в глазах стояли слезы. Барс попытался подняться на ноги — и не смог.

— Сиди здесь! Понял? Сиди и жди, я скоро…

Барс понял. Подполз к Андрею, улегся рядом, всем своим видом давая понять, что готов защищать хозяина, сколько станет сил.

— Я побежал, Андрей! — приглушенно доложил Степанов, словно сержант мог его слышать.

Пожалуй, только теперь Игорь по-настоящему удивился, какой густой валил снег: за те минуты, что он задержался возле Андрея, проделанная нарушителем лыжня изрядно «постарела».

«А ведь и совсем засыплет, — испугался Степанов. — Надо бежать».

Теперь он рациональнее расходовал силы. Шел скользящим шагом, активно помогая себе палками. И — удивительное дело — двигался вроде не спеша, а получалось быстрее.

«Нагоню, не уйдет», — билась неспокойная мысль. О том, что его самого может постигнуть участь Андрея, не думалось. Догнать, обезвредить, захватить, в крайнем случае уничтожить нарушителя — только об этом думал он сейчас. Гонка преследования длилась уже минут пятнадцать. Что он выигрывает ее, Степанов понял по бегущей перед глазами торопливой лыжне: она стала чище, свежее, хотя снегопад и не думал делать передышки.

«Ага, догоняю». Он внутренне напрягся, готовясь к драке. И в этот миг где-то далеко, отраженная многократно стенами ущелья, простучала автоматная очередь родного «Калашникова».

«Иван! — обрадовался Игорь. — То ли о себе дает знать, то ли нарушитель на него вышел».

Степанов еще не знал, какую добрую службу сослужила ему выпущенная в небо Иваном очередь. Услышав ее, нарушитель заметался. Он уже думал, что повезло — оторвался, ушел. А, выходит, оказался в кольце. Пограничники обложили его, как зверя. Сзади — погоня. Спереди — наряд. Имеет ли смысл продолжать цепляться за иллюзорную возможность спасения? Ну уложит еще одного пограничника, но всех не перебьешь. Может быть, спасение — не в бегстве, не в бессмысленном сопротивлении, а в умении верно оценить обстановку? Кто посоветует, как поступить? Сейчас он сам себе и советчик, и шеф. Повернуть назад, поднять руки? Жизнь наверняка сохранят. Он ведь профессиональный разведчик, много знает и может пригодиться. Жаль, если солдата убил. Молодой, неразумно сунулся под пулю. Впрочем, возможно, он и не убит, а только ранен. Тогда дело примет обычный, нормальный в таких случаях оборот.

Нет ничего хуже сомнений. Особенно в минуту опасности. Они парализуют волю, помрачают ум, виснут кандалами на руках и ногах…

Степанов даже удивился: уж очень неровную, ломаную лыжню оставлял нарушитель. А вот и совсем странный след: будто он пытался повернуть назад, да раздумал. Что это? Как и Андрея, хотел встретить его пулей или надумал сдаваться? На последнее не похоже. Видать, матерый волк.

И тут впереди заметил едва различимую за снегом человеческую фигуру: «Нагнал!» Гулко застучало сердце. Но сейчас не до эмоций. Сейчас нужны твердая рука и четкая команда.

— Стой! Руки вверх! — крикнул Степанов. Автомат лежал в ладонях как влитой. В случае чего — не промахнется.

Человек впереди замельтешил, хотел повернуться лицом к своему преследователю.

— Стоять! — снова крикнул Степанов.

По мельтешению незнакомца он понял, что выиграл этот поединок и стал хозяином положения.

— Не двигаться! Руки вверх! — И для острастки нажал на спусковой крючок.

Короткая очередь прошила снежную пелену примерно в метре-двух от нарушителя. Степанов увидел, как он, то ли раздумывая, то ли нехотя стал поднимать руки. А в это время, как бы в ответ, спереди и чуть сбоку, но уже значительно ближе, чем раньше, простучал «Калашников».

«Иван!» — невольно радостно улыбаясь, хотя обстановка к этому не располагала, подумал Степанов.

Оставшись один, Клименко первым делом проверил автомат, повесил его на шею и стал думать, как приспособиться, чтобы — пусть медленно — двигаться за ребятами. Нога болела сильно, он все пытался найти для нее удобное положение, но, как ни крутил, ни примащивал ее, боль не отпускала.

Прошло с полчаса, как ребята скрылись в снежной пелене. И — ни звука. Если бы Андрею удалось связаться с заставой, наверняка бы уже вернулись. Значит, идут. Зря он остался здесь.

Все-таки надо потихоньку двигаться за ними. А вдруг понадобится его помощь?

Добравшись до Кривой скалы, решил попробовать связаться с заставой. Долго копал снег, чтобы найти место подсоединения телефона. Устал, взмок, наконец обнаружил розетку.

— Алло! Докладывает рядовой Клименко.

И не сразу понял, что трубка молчит мертво. Ни шороха, ни треска. Осмотрел контакты, попробовал еще раз. В трубке — холодная тишина. Проклятый снег. Значит, где-то обрыв. Обожгла мысль: случись что — ребята тоже без связи. И сигнальную ракету не увидишь.

— Подъем! — скомандовал сам себе Клименко. Странно, но почему-то по команде все делалось легче и быстрее. — Марш!

И вдруг в той стороне, куда он держал путь, послышалась приглушенная автоматная очередь. Если бы на месте Ивана был новичок, он, скорее всего, ничего не услышал бы, но натренированное ухо сразу уловило автоматную дробь. «Опоздал! — чуть не завопил Клименко. — Ведь чувствовал, там что-то не так…»

Послышалась еще одна короткая очередь.

— Вперед! — скомандовал себе Иван и с удвоенной энергией стал загребать палками.

Он чутко прислушивался к окружающему: не простучит ли еще «Калашников»? Как ни странно, тишина стояла полная: никаких признаков погони. Может, ему показалось? Вряд ли. А может, ребята просто подают ему выстрелами сигнал? Тогда надо отозваться, чтобы не разминуться. Клименко слегка приподнял ствол и выпустил в воздух одну за другой две короткие очереди. Немного погодя где-то далеко, сбоку, почти за спиной, услышал ответную очередь. Иван в недоумении остановился: он ждал отзвук совсем не оттуда.

Размышляя так, вдруг поймал себя на мысли, что уже с минуту прислушивается к малопонятному звуку: вроде рядом кто-то тяжело, со стоном дышит. Сначала подумалось — ветер, но почему же столь ритмичны звуки, напоминающие болезненную хрипоту?

Клименко плюхнулся в снег, снял оружие с предохранителя. «Попытаюсь взять живьем», — решил он. Мысль о том, что это могут возвращаться Андрей с Игорем, почему-то пришла в голову последней. А тяжелое дыхание слышалось все явственнее. И вдруг — слабое поскуливание… Неужели Барс? Один? Так и есть.

— Барс, — тихо позвал Клименко, — ко мне…

Барс подполз медленно, жалобно заскулил. С высунутого языка срывалась розовая пена. На шерсти — следы крови. Особенно густо она запеклась на шее.

— Барс, что случилось? Где ребята?

Барс повернулся в ту сторону, откуда пришел, и снова жалобно заскулил. «Совсем плохо, — подумал Клименко, глядя на овчарку. — Ранен сильно. Еле брел. А куда? За подмогой? Меня искал?»

Иван попытался выяснить, тяжело ли ранена собака, но в ее шерсти, слипшейся от крови и забитой снегом, трудно было что-либо рассмотреть.

— Барс, милый, потерпи, — ласково приговаривал Клименко, осторожно раздвигая шерсть. Стоп! Вот, оно. Видно, пулевое ранение. Пуля прошла по касательной под пологим углом сверху вниз. Кость, кажется, цела. Кто стрелял? И еще ранение, ножевое. Рана широкая, кровоточащая… Значит, схватка была смертельной. Но где же ребята?

— Устал, Барс? — спросил Клименко.

Овчарка, сглотнув слюну, дернула головой, точно кивнула, соглашаясь.

— На, подкрепись немного.

Клименко по старой привычке всегда носил с собой два-три кусочка сахара и теперь протянул их собаке. Она осторожно взяла лакомство с ладони и начала хрумкать. Клименко поправил автомат, поудобнее подставил палки под мышки.

— Ну пошли, Барс.

Метель почти прекратилась. Редкие снежинки все еще витали в воздухе, ухудшая видимость. Белыми исполинами высились редкие ели, едва различались на сереньком небосводе контуры ближних скал.

Иван остановился, достал ракетницу и выстрелил. Шипя и разбрызгивая искры, ракета понеслась вверх. И почти тотчас в стороне, но довольно близко, прозвучала автоматная очередь. И тут Клименко заметил, что они идут по чужой, скачущей, зигзагообразной лыжне. Судя по всему, и прежде шли двое — след в след. Кто же?

* * *

Еще не веря в удачу, Клименко поковылял к этому месту. Чем ближе, тем больше убеждался: лыжная палка, наполовину занесенная снегом, стоит торчком. Припорошенный снегом бугорок шевельнулся, лязгнул затвор, и донесся тихий голос:

— Стой! Стрелять буду!

Это был голос Андрея.

— Андрей! — ошалело заорал Клименко. — Луховицын! Это я, Иван!

Бугорок зашевелился сильнее, снег осыпался, и Клименко увидел: Луховицын сидит, прислонясь к камням. Шапка разорвана, на ней, на лбу и левой щеке запеклась кровь.

— Иван, — слабо произнес Луховицын, не выказывая ни удивления, ни радости по поводу появления Клименко. — У меня голова раскалывается. Боюсь, опять сознание потеряю. Видно, сильно контужен. Только не пойму, чем и как.

— Что случилось? Где Игорь?

— Не знаю. Наверное, на засаду нарвались. — Заметив собаку, он удивился: — И Барс здесь? Нашел тебя? Может, его на заставу послать?

— Куда его посылать, — вздохнул Клименко. — Ранен сильно. Досталось по первое число. Два пулевых и ножевое.

— Вот оно что… — протянул Луховицын. — Теперь понятно… Степанов за нарушителем погнался.

— Я слышал выстрелы. Значит, его, — уверенно отозвался Клименко. — Может, мне двигаться навстречу? Как думаешь, товарищ сержант?

Но Луховицын не отозвался. Посмотрев на него, Иван испугался. Бледный, с закрытыми глазами, он походил на мертвеца.

— Андрей, Андрей, — бормотал Клименко, от растерянности не зная, чем в первую очередь заняться: перевязать и осмотреть сержанта или искать Степанова.

Клименко и мысли не допускал, чтобы Андрей мог умереть. Друг, с которым второй год служит. Рядом спали, вместе ходили в наряды, мечтали махнуть на БАМ после службы и, чего уж греха таить, жениться на двух подружках. И чтобы Андрея не стало?! Да быть того не может! Не чувствуя, как из глаз текли слезы, Иван начал растирать Андрею лицо и руки. Расстегнул полушубок, приник ухом к груди. «Не пойму, то ли его сердце слышу, то ли мое так бьется…»

В меркнущее небо взлетела ракета.

«Тревожная группа спешит, — догадался Клименко. — Нашли же. Наверное, сам Сенчин возглавил. Интересно: взяли ли они ефрейтора Цыбулю? Его силенка сейчас бы здорово пригодилась».

Клименко приподнялся, чтобы лучше рассмотреть, кто идет. И увидел, что Барс, зло оскалив клыки, глядит в другую сторону. Иван тоже перевел туда взгляд. К ним медленно приближались двое. Впереди с поднятыми руками неуклюже шел нарушитель, за ним, с автоматом наготове, — Степанов. Иван хотел от радости крикнуть «ура», но сдержался, достал ракетницу и деловито выпустил сигнальную ракету.

Снежный плен кончился.
ИВАН КОСЕНКО
ВРЕМЯ «Ч» НЕИЗВЕСТНО

Караван ушел. Растворились в иссушенной, прокаленной жгучим солнцем степи мелодичные звуки дорожных колокольчиков, исчезли в полуденном зыбком мареве нагруженные тяжелой поклажей тонконогие верблюды, гортанно покрикивающие погонщики. Налетевший «афганец» поднял тучи шелковой пыли, и вот уже горячие языки песчаной поземки закружили по барханам свой причудливый танец, заплясали в диком веселье там, где только что прошли люди, а после и животные, заметая их последний след, как это было вчера, месяц, год, тысячу лет назад…

Наби заметил караван, едва боевая машина пехоты поднялась на усеянную валунами вершину холма. Отсюда дорога круто сбегала вниз, к изгибу высохшего арыка, на каменном берегу которого темнели пятна давно угасших костров кочевников.