Сборник научных трудов

 

72 

8. Жилина А.Н. Современная материальная культура сельского населения Ташкентской области Узбек-

ской ССР // Материальная культура народов Средней Азии и Казахстана. – М.: Наука, 1966. – С. 121–145. 

9.  Задыхина  К.Л.  Узбеки  дельты  Амударьи // Труды  Хорезмской  археолого-этнографической  экспе-

диции. – М.: Изд-во АН СССР, 1952. – Т. 1. – С. 319–427. 

10.  Зунунова  Г.Ш.  Тошкент  ўзбекларининг  озиқ-овқати // Тошкент  маҳаллалари:  анъаналар  ва  замо-

навийлик. – Тошкент: Янги аср авлоди, 2002. – Б. 104–113. – (На узбек. яз.). 

11. Икромова Н.М. Узбекская кулинарная лексика. – Ташкент, 1989. – 68 с. 

12.  Кармышева  Б.Х.  Традиционные  формы  бытового  уклада  в  конце  ХIХ – начале  ХХ  вв. // Этно-

графические очерки узбекского сельского населения. – М.: Наука, 1969. – С. 114–193. 

13. Кармышева Б.Х. Узбеки-локайцы Южного Таджикистана. – Сталинабад: Изд-во АН ТаджССР, 1954. 

– 169 с. 

14. Кисляков Н.А. Брачные обряды и церемонии // Очерки по истории семьи и брака у народов Средней 

Азии и Казахстана. – Л.: Наука, 1969. – 240 с. 

15. Кисляков Н.А. Сайробские таджики // Сов. этнография. – 1965. – № 2. – С. 17–27. 

16. Қорабоев У. Ўзбек халқи байрамлари. – Тошкент: Шарқ, 2002. – 240 б. . – (На узбек. яз.). 

17. Қурбонова М.Б. Бухоро воҳаси ўзбек ва тожикларининг анъанавий таомлари (XIX аср охири – ХХ 

аср боши): Тарих фанлари номзоди … дисс. – Тошкент, 1994. – 158 б. – (На узбек. яз.). 

18.  Лобачева  Н.П.  К  истории  календарных  обрядов  у  земледельцев  Средней  Азии // Древние  обряды 

верования и культы народов Средней Азии. Историко-этнографические очерки. – М.: Наука, 1986. – С. 6–30. 

19. Лобачева Н.П. Формирование новой обрядности узбеков. – М.: Наука, 1975. – 140 с. 

20. Логофет Д.И. Очерки Бухары. В забытой стране. – М.: Печатня А.И. Снегиревой, 1912. – 180 с.  

21. Логофет Д.И. Страна безправия. Бухарское ханство и его современное состояние. – СПб.: Издал В. 

Березовский, 1909. – 240 с. 

22. Маев Н.А. Очерки Бухарского ханства. – СПб.: Туркестанский стат. ком., 1879. – 400 с. – (Материа-

лы для статистики Туркестанского края: Ежегодник. Вып. 5). 

23. Маҳкамов Г.М., Погосянц А.И., Свинкин С.Н. Ўзбек нонлари. – Тошкент, 1961. – 69 б. – (На узбек. яз.). 

24. Маҳмуд Саттор. Ўзбек удумлари. – Тошкент: Фан, 1993. – 221 б. – (На узбек. яз.). 

25. Маҳмудов К. Меҳмоннома. – Тошкент: Ёш гвардия, 1989. – 240 б. – (На узбек. яз.). 

26. Махмудов К. Мучные блюда узбекской домашней кухни. – Ташкент: Мехнат, 1963. – 103 с. 

27. Маҳмудов К. Нон ризқ-рўзимиз. – Тошкент, 1988. – 23 б. – (На узбек. яз.). 

28. Маҳмудов К. Пловы на любой вкус. – Ташкент: Меҳнат, 1987. – 155 с. – (На узбек. яз.). 

29. Маҳмудов К. Ўзбек тансиқ таомлари. – Тошкент: Меҳнат, 1989. – 352 б. – (На узбек. яз.). 

30.  Небольсин  П.И.  Очерки  торговли  России  со  странами  Средней  Азии,  Хивой,  Бухарой  и  Кокандом 

(со стороны Оренбургской линии). – СПб.: [Б.и.], 1856. – 375 с. 

31. Пещерева Е.М. Молочное хозяйство горных таджиков и некоторые связанные с ним обычаи. – Таш-

кент, 1927. – 20 с. 

32. Пещерева Е.М. Ягнобские этнографические материалы. – Душанбе: Дониш, 1976. – 192 с. 

33. Саримсоқов Б. Ўзбек маросим фольклори. – Тошкент: Фан, 1986. – 213 б. – (На узбек. яз.). 

34.  Снесарев  Г.П.  Реликты  домусульманских  верований  и  обрядов  у  узбеков  Хорезма. – М.:  Наука, 

1969. – 336 с. 

35. Сухарева О.А. Бухара XIX – начала ХХ в. (Позднефеодалный город и его население). – М.: Наука, 

1966. – 328 с.  

36. Сухарева О.А. Позднефеодальный город Бухара. – Ташкент: Изд-во АН УзССР, 1962. – 194 с. 

37. Токарев С.А. Ранние формы религии и их развитие. – М.: Наука, 1964. – 400 с. 

38.  Турсунов  Н.Н.  Этнические  особенности  населения  Южносурханского  оазиса  (конец XIX – начало 

ХХ вв.): автореф. дисс. … канд. ист. наук. – Ташкент, 2007. – 31 с. 

39. Турсунов С. и др. Ўзбекистон тарихи ва маданияти – Сурхондарё этнографияси. – Тошкент: Алишер 

Навоий номидаги Ўзбекистон Миллий кутубхонаси нашриёти, 2006. – 275 б. – (На узбек. яз.). 

40.  Устаев  Ш.  Дни  недели  в  поверьях  народов  южного  Узбекистана // Краеведение  Сурхандарьи. – 

Ташкент: Узбекистан, 1989. – С. 146–155. 

41. Фридрих Н.А. Бухара: этногр. очерк. – СПб.: изд-е О.Н. Поповой, 1910. – 79 с. – (Сер. «Рассказы о 

разных странах и народах»). 

42. Хамракулова Б.М. Обычаи и обряды Сурхандарьинского региона, связанные с рождением и воспи-

танием ребенка (конец XIX – начало ХХ вв.): автореф. дисс. … канд. ист. наук. – Ташкент, 2002. – 22 с. 

43. Ханыков Н.В. Описание Бухарского ханства. – СПб.: тип. Имп. Акад. наук, 1843. – 282 с. 

44. Хохлачев В.В. Чой ҳақида. – Тошкент, 1991. – 168 б. – (На узбек. яз.). 

45.  Шаниязов  К.,  Исмаилов  Х.  Этнографические  очерки  материальной  культуры  узбеков  конца XIX – 

начала XX в. – Ташкент: Фан, 1981. – 127 с. 

46. Шаниязов К.Ш. О традиционной пище узбеков // Этнографическое изучение быта и культуры узбе-

ков. – Ташкент: Фан, 1972. – С. 96–118.  

47. Шаниязов К.Ш. Узбеки-карлуки. – Ташкент: Фан, 1964. – 195 с. 

48.  Шишов  А.  Пища  и  напитки // Таджики:  Этнографическое  и  антропологическое  исследование. – 

Ташкент, 1910. – Ч. 1: Этнография – С. 118–127. 

 

73

Связи археологии и этнографии  

с гуманитарными и естественными науками 

Н. Базылхан 

Казахстан, Алматы, Центральный государственный музей  

ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ ТЕРМИНЫ СООТВЕТСВУЮЩИЕ  

АРХЕОЛОГИЧЕСКИМ ИСТОЧНИКАМ ДРЕВНЕТЮРКСКОГО ПЕРИОДА 

Одним из важных источников по исследованию древнетюркского культурного комплекса являют-

ся  этнокультурные  термины,  встречающиеся  в  древнетюркских  письменных  памятниках.  Изучение, 

которых позволяет раскрыть сущность археологических комплексов [8]. Одним словом, сравнительный 

анализ  этнокультурных  терминов  в  соответствии  с  археологическими  источниками  дает  нам  возмож-

ность  комплексной  интерпретации  этнокультурных  характеристик  древнетюркской  этнокультурной 

традиции [4].  

В древнетюркских письменных памятниках встречаются многочисленные этнокультурные терми-

ны, такие как: ab, adγïr, aγï, ant, eb, el, törü, esiz, balïq, bilge, beŋgü, besük, bökü, börü, qaŋγay, qaγan, qatun, 

kedimlig, kergek, keš, oq, oγuš, ordu, orqan, otqan, öd, örgü, ton, qut, teŋіri, kök teŋrі, jer, umay, itgüči, sabra 

(ïšbara), süle, atlïγ sü, yadaγ sü, yolluγ и др [3, 15].  

На наш взгляд следует обратить особое внимание на этнокультурные термины, связанные с поми-

нальными комплексами, а также предметами, найденными в погребальных памятниках.  

Особенно  интересны  огромные  комплексы,  которые  предназначались  для  проведения  различных 

обрядов,  не  только  поминальных,  но  других  особо  важных  социальных  мероприятий  (празднование 

победы  над  врагом,  разделение  радости  в  связи  с  рождением  детей,  проводы  в  дорогу  с  пожеланием 

доброго  пути  и  т.п. [12]. Поминальный  обряд  назывался yoγu >йогу  и  состоял  из  таких  частей  как: 

извещение  о  смерти;  плач  по  покойному (yoγčï>  йогчы, sïγïtčï>  сыгытчы  плакальщики,  участники 

поминального обряда); установка мавзолея-кургана (barїq> барык), камня с надписью (bitiktaš> битик-

таш),  постамента-черепахи  для  стелы,  каменного  изваяния (bediz> бедиз)  и  скульптур  животных, 

каменных столбов (balbal > балбал), угощение на поминках (yoγ ašï> йог ашы) и др [11].  

Barïq > барык: Это слово имело два значения. 1) eb barïq > еб барык – дом, предметы быта, семья, 

скот,  летние  и  зимние  пастбища; 2) barïq> адынчыг  барык  каменные  сооружения  для  хозяина  дома, 

после его смерти. В словаре Махмуда Кашкари слово barïq > указывается как «дом и предметы быта» 

[14, с. 333]. В древнетюркских письменных памятниках это слово зачастую используется как каменное 

поминальное  сооружение:  оградки,  ящики,  блоки.  Некоторые  ученые  рассматривают  эти  каменные 

ящики, оградки как культовые сооружения («оградки, ящики, блоки на древнетюркских поминальных 

памятниках имитируют схему космической горы...» ) [5], «оградка – изваяние – балбалы – есть (куль-

товое) сооружение, структура которого обусловлена мировоззренческими универсалиями, есть модель 

мира» [6, с. 69] и др. Мы не разделяем мнения, некоторых исследователей, что каменные оградки, ящи-

ки имитируют космические, мировоззренческие универсалии, модели мира и т.д. Cлово «barïq» исполь-

зуется  и  как  предметы  быта («еб  барык»)  пока  человек  жив,  и  как  поминальное  сооружение (adïnčïγ 

barïq >адынчыг  (специальный,  особый)  барык)  после  его  смерти.  По  нашему  исследованию,  барык  не 

является ни «космической горой», ни «моделью мира», а является простым «символом дома покойного 

и его домашных вещей». Барык, это eb barïq > юрта и барык (вещи) «каменный дом» (символ «юрты»)

 

покойного в землянном мире.

 

Для вспоминания и выражения уважения покойному, на его «каменных 

домах» изображались различные узоры, надписи, тамги, символы Тенгри – мифические птицы, львы, и 

др.,  которые  в  комплексе  выглядят  как  домашняя  утварь  юрты,  такая  как  сандык,  тускийз,  сырмак, 

кереге.  Каменное  изваяние  является  образом  покойного,  а  стела  с  надписью  повествует  о  его  жизни, 

подвигах  для  назидания  потомкам.  Душа  покойного,  то  есть  его ongun > онгон,  улетает  как  птица  к 

верхнему миру, а балбалы указывают путь к Тенгри (taŋ «заря» > Teŋіri). В древнетюркских надписях – 

«uča bardï > уча барды – улетел он» 

Bediz > бедіз − древнетюркское слово, которым обозначали каменные изваяния, скульптуру, как части 

погребально-поминального комплекса, посвященного, в частности, культу предков. Этимология слова bet-// 

bed-  лицо,  имеет  общие  семантические  корни  со  словами  «лицо», «силуэт», «фигура», «тело» [7]. Следо-

вательно, словом «бедиз» в древнетюркском языке обозначали изображение человека /животного на камне, 

а словосочетание «bediz urturtum» − «бедиз уртуртум» – изготовление каменной статуи человека/ животного. 

Средневековые каменные изваяния, мы разделили, на три условные группы: I. каганско-княжеские (Бильге 

каган, Кюльтегин, Татпар каган, «Шивээт толгой», «Шивээт улаан», «Тарни», «Унгет» и другие); II. пред-

 

74 

ставителей верховной власти, высшие полководцы: шад, ябгу, апыт, тархан, буюруки, чур (Бильге Туньюкук 

Бойла бага тархан, Чыкан Кули-чур, Алтын тамган тархан, «Дадга» и другие ); III. воинов-героев, знатных 

людей,  и  родоплеменных  вождей [12]. На  каменных  изваяниях  изображались – börük > головные  уборы, 

burum > косы, sïrγa > сырга  серьги, ton одежда, etik > обувь  из  кожи, keš , beldik пояса, pïčaq > пычак 

кинжалы, qïlïč  оружие, süŋüg  копья, oq стрелы, ayaq > айак  сосуды  и  др.,  что  дает  нам  интересную 

этнографическую информацию о тех временах [3, 12]. 

Bitiktaš> битикташ. Во время поминального обряда обязательно устанавливали битикташ, камень с 

текстом,  посвященным  усопшему.  Символическое  название  стелы  с  надписью beŋgütaš>  бенгюташ 

(вечный  камень).  Древнетюркское  слово bitig // bitik> битиг,  битик  означает  «письмо,  текст», bitigči> 

битикчи писарь, образовано из корневой морфемы biti > бити- «писать» [1, c. 57; 9, 10]. В современных 

тюркских  языках  встречается  в  форме  «бiтiк,  бiтiг,  бижик,  пичик,  пiчiк,  пытық,  бүтүк,  бiдiг»  и  др. 

Древние  тюрки  называли  свое  письмо  «түрүк  битик»,  который  служил  алфавитом  фоно-морфемный 

структурой и универсальным письмом для всех тюркских этносов своего времени [2, 3, 9].  

Bengütaš>  бенгукташ. «Вечный  камень».  В  Енисейских  памятниках  встречается  именно  это 

название beŋgü tike bertim – [я] воздвигнул «вечную» [стелу, камень] (Абакан Е-48 и др.) [3]. 

Tamγa> тамга. Тюрки называли родоплеменные знаки tamγa> тамгой. 1) – «знак рода, племени», 2) – 

«золотая  печать  (знак)  кагана».  Корнем  слова  служили  слова *tap- // * tab- (семантика:  след – «таптау – 

топтать, табы – след, табандау – оставить следы») // > tam- (семантика: – «капать, прижечь, делать метку») 

> tam+γa > tamγan (tamγa+n / tamγa+čï – семантика: хранитель печати, создатель печати) > taŋba («таңба – 

знак,  таңбалау – обозначить»).  На древнемонгольском языке: taba > тав (след), tamaγa > тамага > тамга 

(знак). Есть также общее название символических знаков belgü> белгу [11]. Почти на всех письменных и 

других археологических памятниках древних тюрков имеются тамги и различные знаки, которые подраз-

делялись на несколько групп: тамги высших правителей Тюркского Эля – кагана, ябгу, шадов, тегинов, 

чуров, тарханов, беков и др.; тамги родо-племенных объединений; тамги отдельных личностей и патриар-

хальных семей (личные тамги, метки для таврения лошадей и другой скотины) [13]. 

Balbal>  балбал.  Это  слово  состоит  из bal+bal (прибить,  вбить,  вколотить)  двух  повторяющихся 

слов,  которые  означают  «знаки,  отмеченные  вбиванием  вереницы  камней  вертикально».  Слова balγa 

(>балга-молоток), balta (>балта – топор), balïq (>1. балшық – глина, батпақ – глина, лай – грязь 2. қала – 

город, қорған – крепость, қамал – ограждение) имеют тот же корень, что и в слове «балбал». На неко-

торых  балбалах  зафиксированы  имена,  чины  и  звания  людей,  участвовавших  в  ритуально-обрядовых 

действиях,  а  также  тамги  и  названия  их  родов.  Количество  балбалов,  устанавливаемых  от  ворот 

поминального комплекса (от барыка) по направлению к востоку, различаются в зависимости от ранга 

покойного.  Самое  большое  количество  каменных  изваяний (30) и  балбалов (653) зафиксировано  на 

памятнике Унгет (Өнгөт) в центральной Монголии [12]. 

Sü > су.  Древнетюркское  слово. «Копьеносец,  тяжеловооруженное  пешее  войско  или  всадники». 

Оружием тюркских воинов служили кинжал, лук, меч, щит, копье. Тяжеловооруженный всадник одевал 

латы не только сам, но и одевал своего коня. Тогда таких воинов невозможно было одолеть никаким 

способом. 

Tuγ>  туг.  Древнетюркское  слово. «Бунчук  из  волосы  хвоста  коня». Tuγčï > тугчи – знаменосец – 

военнослужащий, указывающий передвижение войска во время похода. 

Еsiz >Есиз. «без  хозяина».  Это  слово  встречается  часто  в  Енисейских  письменных  памятниках. 

Некоторые ученые рассматривали это слово следующим образом: В.В.Радлов siz – «Von euch», С.Е.Малов 

siz – «от Вас»,  И.А.Батманов siz – «от  Вас».  По этому поводу кажется необходимым уточнить значение 

данного  слова.  Проблема  рассматривается  в  свете  того  когда  был  написан  текст,  когда  тот,  кому  он 

посвящался, был мертв или на камнях написаны предсмертные слова умершего. В любом случае, слова на 

камне  написаны  от  лица  усопшего.  Лишь  в  некоторых  памятниках  встречаются  посмертные  слова  к 

хозяину памятника. Другими словами, эти слова являются назиданиями умершего. Поэтому, слово «Вы» 

и  «увы,  горе»  никоим  образом  не  подходят  здесь  как  перевод.  Т.  Текин  первым  предложил  есіз – т.е. 

«жаль»  как  наиболее  подходящее  чтение  данного  слова.  Существует  чтения  следующего  характера:  Т. 

Текин еsiz – «жаль», И.В. Кормушин еsiz – «жаль», А.С. Аманжолов еsiz – «увы, как жаль, к сожалению», 

И.Л. Кызласов еsiz – «о горе». Таким образом, данное слово «Siz // Esiz» не отражает горечь или сожа-

ление  оплакивающего  человека.  Речь  идет  не  о  «посланнике  Тенгри»  или  герое.  А  наоборот,  слово 

использовался в этнокультурном значении от имени покойного: «без хозяина (иесіз), без меня», без мужа, 

осталось мое поколение, мои последователи «народ мой, сыновья, жена, земля». Этимологическая основа 

данного слова (хозяин=) idi // ije // е //+siz(=без) > еsiz. Это  слово используется схожим образом как на 

Орхонских памятниках слово idi (хозяин), idisiz (без хозяина) [3]. 

Таким образом, несмотря на большой пласт [3, 15] выявленных этнокультурных терминов, неко-

торые из них всё ещё остаются неопределенными. Также необходимо отметить невозможность интер-

претации  назначения  некоторых  археологических  предметов  из  поминальных  комплексов,  например, 

камней  кубической  формы  с  отверстием  насквозь,  что  предполагает  необходимость  проведения  даль-

нейших исследований. 

 

75

Список литературы 

1.  Базылхан  Б.  Эртний  түрэг  бичээсний  хэлний  үгийн  бүтэц  (Морфологическая  структура  слов  языка 

древнетюркской надписи). – Улаанбаатар, 1984. – 158 бет. 

2.  Базылхан  Н.  Древнетюркский  битик,  фоно-морфемная  структура  письменности  и  проблемы  интер-

претации  текстов // Письменное  наследие  тюрков:  материалы  междунар.  симпозиума,  посв. 110-летию  де-

шифровки  орхоно-енисейской  письменности. – Кызыл:  Тувинский  институт  гуманитарных  исследований, 

2003. – С. 31-35. 

3.  Базылхан  Н.  Көне  түрік  бітіктастары  мен  ескерткіштері  (Орхон,  Енисей,  Талас).  Қазақстан  тарихы 

туралы түркі деректемелері. – Т. 2. – Алматы: Дайк-Пресс, 2005. – 228 с.  

4. Вайнштейн С.И. Мир кочевников центра Азии. – М.: Наука, 1991. – 296с.  

5. Войтов В.Е. Древнетюркский пантеон и модель мироздания в культово-поминальных памятниках VI–

VIII вв. – М.: Изд-во Гос. музея Востока, 1996. – 152 с.  

6.  Ермоленко  Л.Н.  Средневековые  каменные  изваяния  казахстанских  степей  (типология,  семантика  в 

аспекте  военной  идеологии  и  традиционного  мировоззрения). – Новосибирск:  Изд-во  Ин-та  археологии  и 

этнографии Сиб. отд-ния РАН, 2004. – 132 с. 

7. Қазақ тілінің түсіндірме сөздігі. 2 том. Б-Г. – Алматы, 1976. -183-б. 

8. Кубарев Г.В. Культура древних тюрков (по материалам погребальных памятников). – Новосибирск: 

Изд-во Ин-та археологии и этнографии Сиб. отд-ния РАН, 2005. – 400 с.  

9. Марғұлан Ə.Х. Қазақ жазуының тарихы // «Жұлдыз» журналы. – Алматы, 1984. – № 8. – 203–205 б. 

10. Радлов В.В. Опыт словаря тюркских наречий. – СПб., 1911. – Т. IV. – Ч. 2, – С. 1775–1778. 

11.  Самашев  З.,  Базылхан  Н.  Көне  түрік  таңбалары // Алаш  тарихи-этнологиялық  ғылыми  журнал. 

№ 6(21). – Алматы, 2008. – 93–116 б. 

12. Самашев З., Базылхан Н., Баяр Д. Древнетюркские каменные извания Евразийских степей // Мəдени 

мұра. Культурное наследие. № 1 (22). Қаңтар-наурыз. – Астана, 2009. – С. 30–39.  

13. Самашев З., Базылхан Н., Самашев С. Көне түрік таңбалары. Древнетюркские тамги. Ancient Turkic 

tamga-signs. – Алматы: Abdi company, 2010.– 168 б.  

14. Divanu lugat-it –Türk. Tercümesi. III cilt. Çeviren Besim Atalay. – Ankara, 1986. – S. 333. 

15.  Şirin User Hatice Köktürk ve Ötüken Uygur kaganligi yazitlari. Söz varligi Incelemesi. –Konya: Kömen 

yayinlari, 2009. – 548 s.  

 

 

Рис. 1. Поминальный комплекс (барык) «Унгет» 

 

Рис. 2. Поминальный комплекс (барык) «Дадга» 

 

Рис. 3. Голова полководца Кюльтегина. Мрамор.  

На пятигранном борике изображение птицы 

 

Рис. 4. Поминальный комплекс  

в честь Алтан тамган тархана 

 

76 

 

 

 

Рис. 5. Стела с древнетюркскими надписями  

(битикташ) в честь Кюльтегина 

 

 

 

Рис. 6. Тамги из поминального  

комплекса «Унгет» 

 

 

 

 

Рис. 7. Балбал из поминального комплекса в 

честь Ел етмиш ябгу («Онгинский»). Каганская 

тамга. Надпись на древнетюркском:  

Балбал Сабра тархана 

 

 

Рис. 8. Камень кубической формы с отверстием насквозь 

поминального коплекса в честь Кюльтегина 

 

 

Н.И. Новикова 

Россия, Москва, Институт этнологии и антропологии РАН 

ЭТНОЛОГИЧЕСКАЯ ЭКСПЕРТИЗА: НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ИСТОРИИ, 

ЭТНОЛОГИИ И ЮРИДИЧЕСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ* 

Этнологическая экспертиза рассматривается как поле пересечения историко-культурных, археоло-

гических,  этнологических  и  юридико-антропологических  исследований.  Для  демонстрации  необходи-

мости  междисциплинарных  исследований  можно  обратиться  к  проблемам,  обусловленным  разницей 

государственного и обычно-правового регулирования охраны священных мест как одного из ключевых 

элементов  культуры.  По  обычному  праву  народов  Севера  они  являются  священными  именно  потому, 

что люди постоянно, иногда мысленно, совершают определенные действия в отношении таких мест для 

                                                 

* Работа выполнена в рамках проекта «Отечественная этнография/этнология как практика междисцип-

линарных исследований», грант РГНФ 10-01-00105а. 

 

77

обеспечения  благополучия  своих  семей  и  неразрывности  культурного  пространства.  Специалистам 

известно,  что  священные  места  могут  быть  выявлены  только  этнографическими  методами,  к  тому  же 

люди  часто  не  хотят  привлекать  к  ним  внимание  посторонних,  справедливо  опасаясь  негативных 

последствий.  Однако  сегодня  такие  места  и  другие  элементы  нематериального  культурного  наследия 

нуждаются в правовой защите.  

Впервые я столкнулась с этой проблемой в Сургутском районе Ханты-Мансийского автономного 

округа.  Я  была  свидетелем  парадоксальной  ситуации.  На  Тянском  месторождении  через  весеннее 

стойбище Н.Н. Вылла начали прокладывать дорогу и должны были ставить вышки на священном месте. 

Когда  началось  строительство,  хозяин  стойбище  написал  заявление  в  подразделение  «Сургутнефте-

газа», но генеральной директор предприятия ответил, что по его сведениям (он ссылался на карту ар-

хеологических памятников – Н.Н.) эти земли священными не являются

1

.  

В моей полевой практике были и другие сходные ситуации. При подготовке к работе на Сахалине 

компания  «Сахалин  энерджи»  провела  историко-культурную  экспертизу,  выполнение  которой  осу-

ществляли археологи. Они пришли к выводу, что в исследуемом районе были обнаружены памятники 

культуры – археологические объекты либо памятники времен Второй мировой войны. Было выявлено 

также  несколько  священных  мест,  но  их  значение  для  сохранения  и  развития  культуры  коренных 

народов  острова  не  было  раскрыто [5, с. 298]. При  проведении  этнологической  экспертизы  на  Ямале 

мы

2

  столкнулись  с  ситуацией,  когда  священное  место  ненцев  превратилось  в  промышленный  карьер, 

потому что строители и газовики не считались с заявлением ненцев. 

 

Правовое регулирование вопросов экспертизы 

Юридическая  антропология  основывается  на  методологии  правового  плюрализма.  Эта  теория 

рассматривает  правовое  бытие  людей  как  сосуществование  различных  правовых  систем,  в  данном 

случае государственного и обычного права. При проведении экспертизы в описываемых ситуациях мы 

сталкиваемся в правовой коллизией. Процесс экспертизы регулируется двумя федеральными законами: 

«Об  объектах  историко-культурного  наследия»,  определившим  процедуру  государственной  историко-

культурной  экспертизы,  и  «О  гарантиях  прав  коренных  малочисленных  народов  Российской  Федера-

ции»,  давшим  определение  этнологической  экспертизы.  В  законе  «Об  объектах…»  представлен  госу-

дарственный  взгляд,  по  определению  не  учитывающий  все,  что  не  имеет  материального  воплощения. 

Процесс проведения этнологической экспертизы еще недостаточно урегулирован. 

Я хочу привлечь внимание еще к одному важнейшему в доктринальном плане документу, хотя и 

не  ратифицированному  Российской  Федерацией,  Конвенции  ЮНЕСКО  об  охране  нематериального 

наследия (2003 г.). В статье 2 Конвенции дается определение нематериального культурного наследия – 

обычаи,  формы  представления  и  выражения,  знания  и  навыки, – а  также  связанные  с  ними  инстру-

менты,  предметы,  артефакты  и  культурные  пространства, – признанные  сообществами,  группами  и,  в 

некоторых  случаях,  отдельными  лицами  в  качестве  части  их  культурного  наследия.  Такое  немате-

риальное  культурное  наследие,  передаваемое  от  поколения  к  поколению,  постоянно  воссоздается 

сообществами и группами в зависимости от окружающей их среды, их взаимодействия с природой и их 

истории и формирует у них чувство самобытности и преемственности, содействуя тем самым уважению 

культурного  разнообразия  и  творчеству  человека.  Для  целей  настоящей  Конвенции  принимается  во 

внимание  только  то  нематериальное  культурное  наследие,  которое  согласуется  с  существующими 

международно-правовыми  актами  по  правам  человека  и  требованиями  взаимного  уважения  между 

сообществами,  группами  и  отдельными  лицами,  а  также  устойчивого  развития».  Как  увидим,  этот 

подход  в  большей  степени  соответствует  обычному  праву,  а  значит  и  правам  и  интересам  коренных 

малочисленных народов. 

Понятие  этнологическая  экспертиза  появилось  в  законодательстве  в 1999 г.: «Этнологическая 

экспертиза – научное  исследование  влияния  изменений  исконной  среды  обитания  малочисленных 

народов  и  социально-культурной  ситуации  на  развитие  этноса».  При  отмечаемых  многими 

специалистами недостатках этого определения, в настоящее время этнологическая экспертиза стала уже 

элементом общественного правосознания на Севере, где она представляется как экспертное заключение 

о влиянии хозяйственных проектов на сохранение и развитие образа жизни коренных народов. Вместе с 

тем, требуется более широкое ее применение – и в экспертизе законодательства, и в судебной деятель-

ности,  в  оценке  СМИ,  различных  социальных  программ,  организации  образования,  здравоохранения, 

                                                 

1

  Полевые  материалы  автора, 1998 г.,  стойбище  на  р.  Тром-Аган,  Сургутский  район  Ханты-Мансий-

ского автономного округа. 

2

 Материалы собраны автором совместно с Е.П. Мартыновой в 2009 г. в Ямало-Ненецком автономном 

округе при проведении этнологической экспертизы потенциального техногенного воздействия промышлен-

ных объектов на коренные малочисленные народы Севера Ямальского и Тазовского районов ЯНАО. Работы 

проводились  в  рамках  комплексной  экспедиции  Научного  центра  профилактического  и  лечебного  питания 

Тюменского научного центра Сибирского отделения РАМН. 

 

78 

пожалуй, трудно назвать сферы жизни, которые не могут быть подвергнуты этнологической экспертизе. 

При  выполнении  этнологической  экспертизы  возможно  в  большей  степени  уделить  внимание  тради-

ционным знаниям и ценностям коренных народов и создать действенный механизм учета их мнения. В 

законе не определен механизм проведения такой экспертизы. Можно отметить, что в разрабатываемом 

Государственной  думой  законопроекте  «О  защите  исконной  среды  обитания  и  традиционного  образа 

жизни коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока» предлагается процедура 

проведения  этнологической  экспертизы:  определение  стартовой  ситуации,  моделирование  ситуации  с 

учетом  общих  закономерностей  и  отношения  населения,  предложения  по  оптимизации  решений  и 

минимизации отрицательных последствий, предложения альтернативных путей развития. 

 

Особенности антропологического (этнографического) метода 

Необходимость  проведения  именно  этнологической  экспертизы  для  изучения  изменений  поло-

жения и состояния этнических общностей в современных условиях обсуждается сегодня в различных 

сферах,  как  на  уровне  государственной  власти,  так  и  в  научном  сообществе.  Особенности  антропо-

логического  метода  были  удачно  сформулированы  К.  Клакхоном.  Он  писал  об  уникальном  вкладе 

антрополога в региональные исследования благодаря тому, что «его образование позволяет ему быстро 

узнавать  основные  особенности  региона  и  организовывать  их  в  стройную  модель.  Поскольку  антро-

полог обладает знанием и о соотношении человека с человеком, и о взаимных связях человека с приро-

дой, он в состоянии помочь другим специалистам понять отношение их профессий к жизни общества в 

целом».  Итак,  во-первых,  антрополог  видит  закономерности.  Он  рассматривает  общество  и  культуру 

как  единое  целое.  Во-вторых,  он  смотрит  на  все  явления  с  точки  зрения  культуры,  причем  с  точки 

зрения  представителей  той  культуры,  прикладное  исследование  которой  проводит.  В-третьих,  при 

анализе конкретной ситуации он использует все, что известно о культуре и обществе в целом. Антро-

полог в своем исследовании учитывает, что «существует неизбежный зазор между достижением полез-

ных  с  социальной  точки  зрения  новых  технических  знаний  и  их  использованием  гражданским  насе-

лением» [3, с. 210–215]. Добавим к этому несколько схематичному перечислению еще и положение о 

том, что антрополог подчеркивает равное значение символических и утилитарных составляющих чело-

веческих отношений.  

Важнейшими  принципами  этнологической  экспертизы  являются  системный  подход  и  принцип 

универсальности используемых методик сбора материала и его интерпретации среди различных групп 

населения:  работников  органов  государственной  власти,  политиков,  работников  промышленных  ком-

паний, активистов общественных движений, аборигенов, занятых как в сфере традиционного природо-

пользования, так и административной, социальной или индустриальной областях.  

 

Этнологическая экспертиза в контексте правового плюрализма 

Проводить этнологическую экспертизу в отношении коренных малочисленных народов Севера в 

какой-то  степени  проще,  так  как  для  них  в  большей  степени,  чем  для  других  народов,  характерно 

сохранение  традиционного  образа  жизни,  при  всей  относительности  этого  понятия  в  современных 

условиях.  Использование  же  результатов  такого  исследования  при  принятии  решений  станет  более 

успешным при учете обычаев и традиций этих народов в правовой системе государства. Сегодня такой 

подход  провозглашен  в  федеральном  законе  «О  территориях  традиционного  природопользования 

коренных  малочисленных  народов  Севера,  Сибири  и  Дальнего  Востока  Российской  федерации»  при 

решении вопросов использования природных ресурсов. Необходимо более широкое включение подхо-

дов правового плюрализма, и в целом юридико-антропологического взгляда на эту проблему. 

Объектом этнологической экспертизы чаще всего оказывается жизнь конкретных людей, имеющих 

различные  жизненные  стратегии.  Задача  этнографа  предоставить  каждому  из  них  право  голоса,  в 

первую  очередь  это  касается  представителей  коренных  народов,  женщин  и  мужчин.  В  отношении 

священных  мест  это  особенно  актуально,  так  как  у  многих  народов  существует  гендерное  деление 

культурного пространства. 

Необходимо  сказать  о  роли  антрополога  при  проведении  экспертизы  и  мониторинга  воздействия 

промышленного  освоения  на  жизнь  коренных  народов.  Он  может  быть  посредником,  обеспечивая 

информированность  коренных  народов  о  возможных  последствиях  и  их  правах  при  осуществлении 

промышленных проектов. Зарубежные коллеги, имеющие опыт работы с компаниями по этим вопросам, 

подчеркивают: «Как  показывает  практика,  там,  где  компании  и  работающий  в  них  персонал  обучаются 

способам  ведения  переговоров  и  получают  знания  о  коренных  и  местных  народах,  отношения  скла-

дываются более доверительно. Более вероятно, что долговременные отношения, основанные на доверии, 

будут  более  успешны,  если  это  станет  основным  подходом.  Таким  образом,  антропологи  должны 

выступать  в  роли  переводчиков  и  посредников  при  интерпретации  культур,  будучи  переводчиками  не 

только  языков  и  их  диалектов,  но  также  различных  ценностей,  мировоззрений  и  нужд  (т.е.  западных  и 

коренных, поселковых и корпоративных) … Долгосрочное этнологическое исследование, проведенное в 

 

79

конкретном сообществе или общине, важно не только для развития антропологической научной теории, 

но также и для государственной политики и корпоративной стратегии». [7, с. 27]. 

Наконец,  необходимо,  сказать  и  об  участии  коренных  народов  и  их  организаций  в  процессе 

этнологической экспертизы. Во-первых, они могут инициировать ее проведение, во-вторых, они могут 

участвовать в ее осуществлении или иметь возможность контролировать процесс ее проведения или ее 

результаты. Вместе с тем многообразие интересов исследуемых групп в современных условиях создает 

дополнительные  трудности  при  проведении  этнологической  экспертизы.  Чтобы  минимизировать 

трудности,  которые  связаны  с  участием  коренных  народов  в  проведении  этнологической  экспертизы, 

необходимо обращаться к уважаемым в сообществе экспертам, хранителям священных мест, шаманам, 

мнение которых будет наиболее адекватным и значимым. 

В  России  опыт  проведения  этнологических  экспертиз  в  отношении  коренных  малочисленных 

народов Севера еще невелик. Проводились такие экспертизы Ямало-Ненецком автономном округе [1], а 

также  в  Сахалинской  области,  где  их  проведение  были  инициированы  промышленными  компаниями 

под давлением общественных организаций коренных малочисленных народов [5].  

В  Российской  Федерации,  как  уже  указывалось,  этнологическая  экспертиза  как  часть  правовой 

системы  появилась  в  законодательстве  о  коренных  малочисленных  народах.  Это  соответствует  как 

международному праву, так и российской Конституции. В действующем российском законодательстве 

этнологическая экспертиза представлена скорее как возможность, а не обязанность. А в таких условиях 

очень  важным  фактором  является  общественное  мнение.  Для  изменения  законов  в  пользу  прав 

коренных народов потребуется еще очень большая работа. Право на этнологическую экспертизу может 

рассматриваться  как  реализация  права  на  культурную  самобытность  и  возможность  управления 

культурным  многообразием,  а  также  как  создание  равных  возможностей  для  развития  культур  всех 

народов страны.  

Подобная  практика  существует  и  в  других  странах,  в  частности  в  Канаде.  Можно  согласиться  с 

мнением  Р.  Крибла  о  том,  что  «экспертиза  создает  такой  климат,  в  котором  первые  нации  могут 

напрямую  иметь  дело  с  предлагающими  проект  организациями  по  вопросам  влияния  проекта  на  их 

положение  и  получения  выгод  от  него,  а  также  по  другим  вопросам,  таким  как  проведение  научных 

исследований и подготовка кадров» [4, с. 229].  

В  современных  условиях  существуют  различные  подходы  к  проведению  этнологической 

экспертизы, но необходимо отметить, что уже сегодня многие, ключевые в рассматриваемых вопросах 

структуры,  высказали  свое  положительное  отношение  к  необходимости  ее  проведения  на  парламент-

ских слушаниях в Совете Федерации в 2008 г.. Так, по мнению заместителя руководителя Федерального 

агенства  кадастра  объектов  недвижимости  В.С.  Киселева, «проведение  этнологической  экспертизы 

федеральных  и  региональных  государственных  программ  освоения  природных  ресурсов  и  охраны 

окружающей  природной  среды  в  местах  традиционного  проживания  и  хозяйственной  деятельности 

малочисленных народов, предусмотренной  Федеральным Законом  «О  гарантиях  прав  коренных  мало-

численных  народов  Российской  Федерации»,  в  значительной  мере  будет  способствовать  снижению 

очагов социальной  напряженности в местах  проживания и традиционной  деятельности этих народов» 

[6, с. 55].  

Более  того,  в  рекомендациях  этих  слушаний  подчеркивается: «Участники  парламентских  слуша-

ний  полагают,  что  дальнейшая  работа  по  нормативному  закреплению  процедуры  оценки  воздействия 

намечаемой хозяйственной или иной деятельности на исконную среду обитания, традиционный образ 

жизни  и  традиционное  природопользование  коренных  малочисленных  народов  может  идти  в  следу-

ющих направлениях: 

–  установления  в  законодательстве  обязательности  проведения  этнологической  экспертизы  при 

освоении северных территорий, регламентации порядка, процедуры и методов ее организации;  

–  разработки  и  нормативного  закрепления  параметров  (критериев)  оценки  состояния  этнической 

группы в зоне действия намечаемой хозяйственной деятельности; 

– разработки и нормативного закрепления параметров (критериев) оценки воздействия намечаемой 

хозяйственной деятельности на исконную среду обитания; 

–  регламентации  процедуры  этнологической  экспертизы  в  нормативно-правовых  актах  субъектов 

Российской Федерации до принятия нормативно-правовых актов федерального уровня [6, с. 41]. 

На Севере уже есть опыт изучения и защиты священных мест, в частности Ассоциация коренных 

малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока РФ инициировала и осуществила проект 

«Значение охраны священных мест коренных народов Арктики» (на территориях ЯНАО и Корякского 

автономного округа). Его осуществление еще раз подтвердило, что археологические исследования без 

привлечения местного населения не могут дать полной картины [2].  

В  законодательстве  отдельных  субъектов  федерации  сделаны  попытки  юридически  решить  эту 

проблему.  В  частности,  в 2006 г.  в  ЯНАО  принят  закон  «Об  объектах  культурного  наследия  Ямало-

Ненецкого  автономного  округа».  В  нем  выделены  особенности  и  важнейшие  черты  традиционного 

образа  жизни  коренных  малочисленных  народов  Севера.  Закон  «Об  объектах  культурного  наследия» 

 

80 

должен  будет  сыграть  решающую  роль  в  сохранении  культуры  ненцев,  в  частности  при  проведении 

гарантированной  законодательством  историко-культурной  экспертизы.  Ряд  статей  закона  специально 

посвящены  коренным  малочисленным  народам  Севера.  Статья 8 закона  определяет  объекты 

культурного наследия коренных малочисленных народов Севера:  

1)  семейные,  родовые  и  национальные  священные,  культовые  места  коренных  малочисленных 

народов  Севера  в  автономном  округе  (далее – священные  места  коренных  малочисленных  народов 

Севера); 

2) семейные и родовые места захоронений коренных малочисленных народов Севера в автономном 

округе (далее – места захоронений коренных малочисленных народов Севера); 

3) семейные, родовые и национальные памятные места; 

4) места бытования народных промыслов; 

5)  иные  объекты,  представляющие  исключительную  ценность  для  коренных  малочисленных 

народов Севера. 

жүктеу/скачать 13,81 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: