Сборник научных трудов

 

9

Н.В.Зорин – это  прочное  и  весьма  содержательное  звено,  связующее  единую  этнографическую 

традицию  в  Казанском  университете.  Он  начал  свою  деятельность  с  двух  направлений:  работе  в 

этнографическом  музее  КГУ  (до  сих  пор  у  нас  считается,  что  лучше  Н.В.  ЭМ  со  времен  его  факти-

ческого основателя Б.Ф.Адлера не знает никто) и изучения материальной культуры русского населения 

Чувашии.  Николаем  Владимировичем  была  проведена  исключительно  большая  работа  по  инвента-

ризации коллекций и оборудования, совершенствованию и расширению экспозиции музея. Им прово-

дились многочисленные экспедиции для пополнения тувинского раздела музея, для сбора коллекций и 

создания экспозиций по истории и культур народов Поволжья: татар, русских, чувашей, мордвы, мари. 

Со  временем  научные  интересы  Н.В.  значительно  расширились:  территориально  они  захватывали 3 

национальные республики (Татарстан, Марий Эл и Чувашию – своеобразное ядро Среднего Поволжья), 

а тематически распространились на общественный быт русских; семью, внутрисемейные отношения и 

семейную  обрядность;  этнодемографические  процессы  и  межэтническое  взаимодействие.  Весьма 

органичными  были  переход  от  изучения  традиционной  культуры  к  этнографии  современности  и  от 

сельского населения к городскому, введение новых методов сбора и обработки материалов, применение 

статистических  методов  в  исследовании  не  только  современности,  но  и  традиционной  культуры. 

Именно  Николай  Владимирович  предложил  термин  «статистическая  этнография»,  высоко  оцененный 

московскими  коллегами  как  удачное  определение  новаторского  направления  в  науке.  Можно  смело 

сказать,  что  ему  принадлежит  идея  обоснования  ареала  исследований,  выделения  Казанского  По-

волжья. И сам термин предложил также Николай Владимирович Зорин. 

В тандеме Бусыгин – Зорин формальное, внешнее лидерство принадлежало Евгению Прокопьевичу, но 

каждый из них в силу личностных качеств и молчаливого взаимного согласия выполнял разные функции, 

что в сочетании давало блестящий результат. Евгений Прокопьевич формулировал стратегические цели и 

выдвигался на позиции, требующие применения «тяжелой техники»; Николай Владимирович решал такти-

ческие  задачи  и  был  незаменим  при  ситуациях,  требующих  вмешательства  и  помощи,  в  том  числе,  и  в 

житейских  вопросах.  При  этом  Николай  Владимирович  и  сам  был  неиссякаемым  генератором  идей, 

озвучивал их зачастую на ходу и как бы мимоходом, но услышанные и использованные, они, как правило, 

становились настоящими «изюминками» научной темы, а иногда и определяли ее. 

Наверное, каждый из учеников Е.П.Бусыгина и Н.В.Зорина (мы их, по сути, не разделяли) может 

привести примеры из своей научной биографии, когда обсуждение темы именно с Н.В.Зориным давало 

ей новый поворот. Так, например, Н.В.Зорин подарил аспиранту А.А.Столярову идею «пульсирующей 

семьи» для описания и объяснения, как распада больших патриархальных семей русских в Поволжье, 

так и противоположного процесса разрастания малых семей в большие; Николай Владимирович первым 

заговорил о факторах, объясняющих территориальные особенности размещения национально-смешан-

ных семей (идея разработана Г.Р.Столяровой в кандидатской диссертации); по инициативе и с участием 

Н.В.  детально  разрабатывалось  изучение  декоративно-прикладного  оформления  жилища  (Л.С.  Токсу-

баева), внутрисемейных отношений и семейной обрядности (Н.В. Лештаева-Рычкова), этнодемографи-

ческих процессов (Г.Р. Столярова); им были сделаны предложения по проблеме изучения музыкальных 

народных инструментов (В.И. Яковлев); с него, по существу, в Казанском университете появилась этно-

графия города (А.Н. Зорин). 

Вехами  исследований  стали  циклы  научных  работ  по  материальной  культуре,  семье  и  семейным 

отношениям русского населения Чувашии и других республик Поволжья, по изучению семейной обряд-

ности  и  в  особенности  свадебной.  В  основе  работ  Н.В.  Зорина  лежит  огромный  полевой  материал, 

собранный им в этнографических экспедициях более чем за 30 лет – с 1956 по 1987 год (позже, лично не 

выезжая  в  «поле»,  он  принимал  активное  участие  в  обсуждении  планов  и  результатов  экспедиций). 

Исследователь ввел в научный оборот многочисленные архивные источники. Он открыл многие неизвест-

ные  стороны  культуры  и  быта  русского  населения  края,  определил  оригинальные  подходы  к  объекту 

научного  изучения.  Большое  внимание  в  своих  трудах  Николай  Владимирович  уделял  межэтническим 

контактам. Знание культуры поволжских народов позволяло ему находить тончайшие нити, связывающие 

татар,  русских,  мари  и  другие  национальности  в  единую  общность,  именуемую  Урало-Поволжской 

историко-этнографической  областью.  Квинтэссенцией  научной  деятельности  Николая  Владимировича 

являлось  изучение  свадебной  обрядности  русского  населения  Среднего  Поволжья.  Он  сумел  отразить 

различные  грани  этого  явления  народной  культуры  на  основе  прочной  источниковедческой  базы.  В 

монографиях  «Русская  свадьба»  и  «Русский  свадебный  ритуал»  ученый  соединил  знания  историка, 

географа, что позволило ему выйти  на  новый уровень обобщения и понимания предмета  исследования. 

Характерной  чертой  Николая  Владимировича  как  ученого  являлся  непрерывный  поиск  новых  путей  и 

методов в изучении этнических явлений, в чем  он часто оказывался одним из первопроходцев. Своими 

исследованиями  Н.В.  Зорин  наглядно  показал  большие  источниковедческие  возможности  и  необхо-

димость  использования  методов  социальной  статистики,  картографирования  различных  направлений 

традиционной и современной материальной, духовной и социальной культур. Долгие годы Николай Вла-

димирович  занимался  изучением  быта  сельского  населения,  а  в  последнее  десятилетия  объектом  его 

пристального внимания стало городское население края. Другой сферой проявления научных интересов 

Николая  Владимировича  стала  история  науки.  Много  лет  он  скрупулезно  собирал  материалы  по 

 

10 

персоналиям  и  архив  этнографической  группы,  что  легло  в  основу  совместной  с  Е.П.  Бусыгиным 

монографии  «История  этнографии  в  Казанском  университете» – своеобразное  подведение  итогов  и  на-

казы будущим поколениям. 

В  российском  этнографическом  сообществе  сложилось  представление  о  казанской  этнографической 

школе,  руководителями  которой  единодушно  признаны  Е.П.  Бусыгин  и  Н.В.  Зорин.  Организационными 

рамками этого научного союза долгие годы была «этнографическая группа» на географическом факультете 

Казанского  государственного  университета.  Рефлексируя  работу,  можно  с  уверенностью  сказать,  что  это 

была своеобразная проектная  команда единомышленников, объединенных научной темой «Русские Сред-

него Поволжья». Стержнем, центром, вокруг которого «кипела» научная жизнь были Е.П. Бусыгин и Н.В. 

Зорин.  На  первый  взгляд,  жизнь  этнографической  группы  была  размеренной: «от  экспедиции  до  экспе-

диции», «от  конференции  до  конференции», «от  сессии  до  сессии»  и  т.д.  Столь  же  формально  регламен-

тированными были отношения внутри коллектива. Но коллеги отмечали особый микроклимат у этнографов, 

который  был  важной  составляющей  организационной  культуры.  Этнографическое  мышление  объединяло 

членов команды. Не только научные факты, гипотезы, идеи, но и песни, анекдоты, байки были из области 

этнографии народов Среднего Поволжья. Легенды о жизни в экспедиции транслировались новичкам. На них 

воспиталось не одно поколение этнографов-полевиков. 

В  этнографическую  группу  мог  войти  любой  студент,  сотрудник,  в  сфере  интересов  которых 

появлялась этнография. Но далеко не каждый становился членом команды. Недостаточно было любить 

этнографию,  разделять  ценности  членов  этнографической  группы.  Своеобразным  испытанием  на 

профессиональную  пригодность  была  этнографическая  экспедиция,  где  проверялся  не  только 

потенциал вхождения в профессию, но и черты характера исследователя. 

Сегодня,  оглядываясь  назад,  с  благодарностью  понимаешь,  какой  подарок  сделала  судьба,  сведя 

нас  с  нашими  Учителями,  широко  эрудированными  и  мыслящими,  настоящими  профессионалами, 

людьми  с  твердой  гражданской  и  научной  ответственностью,  и  одновременно  очень  гуманными,  по 

человечески привлекательными. Очень сложно в небольшом по объему материале раскрыть все грани 

таланта  Н.В.Зорина.  Поэтому  мы  рассматриваем  этот  доклад  как  заявку  на  дальнейшее  глубокое 

исследование жизни и научного творчества этого замечательного человека, педагога и ученого. Наша 

основная задача – опираясь на наследие Учителей, помня их заветы развивать традиции казанской этно-

графической науки и просвещения. 

 

Основные вехи биографии жизни и научной деятельности Н.В. Зорина 

25  февраля 1923 г. – родился  в  селе  Новорусово  (позднее  Калинино)  Чувашской  Республики  в 

семье лесничего. 

Июнь 1941 г. – закончил Чебоксарскую среднюю школу № 1. 

1941–1948 гг. – участие в Великой Отечественной войне и срочная служба в армии. 

Август 1948 г. – поступил на географический факультет Казанского государственного университета. 

1953  г. – с  отличием  окончил  университет,  начал  работать  старшим  лаборантом  по  этнографи-

ческому музею на кафедре экономической географии. 

С 1963 г. – ассистент кафедры. 

1964 г. – защитил диссертацию «Материальная культура русского населения Чувашской АССР» на 

степень кандидата исторических наук. 

1967 г. – получил ученое звание доцента. 

До 2005 г. работал доцентом кафедры физической географии КГУ. 

8 мая 2006 г. – скончался в Казани, похоронен на Арском кладбище. 

Автор  более 160 работ,  в  том  числе 13 монографий, 2 учебных  пособий.  Боевые  и  трудовые 

заслуги  перед  страной  отмечены 12 правительственными  наградами,  в  том  числе  орденом  «Отечест-

венной войны» II степени, медалями «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–

1945  гг.», «За  трудовую  доблесть»,  почетным  званием  «Заслуженный  работник  высшей  школы 

Российской Федерации» и др. 

Л.Ю. Китова 

Россия, Кемерово, государственный университет 

АРХЕОЛОГИЧЕСКАЯ ВЫСТАВКА С.А. ТЕПЛОУХОВА  

В ЭТНОГРАФИЧЕСКОМ ОТДЕЛЕ РУССКОГО МУЗЕЯ 

Нынешним  посетителям  Российского  этнографического  музея  трудно  представить  выставку  по 

первобытной  археологии  в  его  стенах,  еще  труднее – существование  этнографического  отдела  в  Рус-

ском  музее  (ГРМ).  А  ведь  первоначально  этнографический  отдел  (ЭО)  находился  в  составе  Русского 

музея  и  только  в 1934 г.  был  преобразован  в  самостоятельный  Государственный  музей  этнографии. 

 

11

Сегодня  оба  музея  и  Русский,  и  Этнографический  обладают  богатейшими  специализированными 

коллекциями  и  работают  в  основном  согласно  своему  профилю.  Тем  не  менее,  на  заре  образования 

Русского  музея  его  основатели  ратовали  за  создание  этнографического  отдела,  и  это  было  важным 

знамением этнографического музееведения в России.  

Русский музей императора Александра III был учрежден в 1895 г., открыт для публики в 1898 г. В 

1902 г.  был образован  этнографический отдел  музея,  которым заведовал  на протяжении 1902–1910 гг. 

Д.А. Клеменц. Первая экспозиция этнографического отдела была создана и открыта для посетителей в 

1923 г., в период руководства отделом (1921–1929 гг.) С.И. Руденко. Он пригласил в отдел своего друга 

и  соратника  С.А.  Теплоухова,  который  с 7 декабря 1922 г.  заведовал  секцией  палеоэтнографии,  а 

1 октября 1925 г. стал хранителем этнографического отдела Русского музея [11, л. 16]. С.А. Теплоухов 

проработал здесь до своего ареста 26 ноября 1933 г. Русский музей вместе с ГАИМК финансировал его 

успешные археологические исследования в Минусинском крае и Туве.  

С.А.  Теплоухов  вошел  в  историю  сибирской  археологии  в  первую  очередь  как  создатель  первой 

классификации  культур.  Однако  за  годы  работы  в  этнографическом  отделе  ГРМ  он  проявил  себя  не 

только как выдающийся археолог, но и опытный музейщик.  

В 1932 г. в этнографическом отделе была открыта выставка с характерным для той эпохи названием 

«От  первобытно-коммунистической  орды  до  социалистического  строительства  в  Саяно-Алтайском  на-

горье». Эту выставку более года готовил С.А. Теплоухов. Она была очень значима для его археологических 

исследований  и  подводила  итоги 10-летней  деятельности  в  Минусинском  крае  и  соседних  регионах [12, 

л. 120–121].  Выставку  долго  не  принимали  коллеги,  однако  причиной  непринятия  было  не  столько  ее,  в 

основном, археологическое содержание, сколько личность самого создателя.  

После ареста С.И. Руденко летом 1930 г. в Русском музее была организована дискуссия о его роли 

в  этнографии  и  влиянии  на  работу  музея.  В  этой  дискуссии,  длившейся 1931–1932 гг.,  руководство 

музея  пыталось  принудить  коллектив  этнографического  отдела  к  критике  взглядов  и  деятельности 

С.И. Руденко  и  его  учителя  Ф.К.  Волкова,  а  также  разоблачению  первого  как  врага  народа.  Каждому 

сотруднику давалась отдельная работа Руденко, на примере которой он и должен был развенчать быв-

шего заведующего на одном из заседаний методологического совещания ЭО ГРМ. С.А. Теплоухов, как 

и  многие  другие,  сопротивлялся  этому.  Председатель  методологического  совещания  Н.Г.  Таланов  на 

одном из заседаний охарактеризовал доклад С.А. Теплоухова как «неверный». По его словам, «трудно 

различить, где Теплоухов, где Руденко» [8, л. 13]. В дискуссии, проходившей 22 мая 1931 г., по поводу 

доклада А.А. Миллера, так непонравившегося руководству, С.А. Теплоухов назвал Ф.К. Волкова заме-

чательным аналитиком, который не давал принимать что-либо  на веру своим ученикам, не признавал 

никаких авторитетов [8, л. 6].  

На заседании методологического совещания от 19 февраля 1932 г. был зачитан проект резолюции, 

в котором С.А. Теплоухов наряду с некоторыми другими сотрудниками этнографического отдела обви-

нялся  в  поддержке  С.И.  Руденко.  К  этому  времени  один  из  защитников  Сергея  Ивановича,  Б.Г.  Кры-

жановский был арестован, а самому С.И. Руденко за год до этого уже было предъявлено обвинение и он 

отбывал наказание в лагерях. С.А. Теплоухов, находясь под непрестанным давлением, написал заявле-

ние, в котором каялся в том, что «не представлял всей политической важности и классовой сущности 

руденковщины» [8, л. 23–24а]. Тем не менее, это его не спасло, и в окончательном варианте резолюции, 

принятой 19 ноября 1932 г.,  он  попал  в  список  сотрудников,  поддерживающих  С.И.  Руденко: «Неко-

торые из выступавших (Крыжановский, Теплоухов) пытались превратить дискуссию в оборону “Руден-

ковщины”» [9, л. 2–3].  

Руководство  музея  записало  С.А.  Теплоухова  в  «черные»  списки,  он  остался  неблагонадежным, 

могущим ослушаться начальство. В 1930–1931 гг. ему не дают средств на проведение археологических 

исследований. Кампания против С.И. Руденко создала очень нервозную нерабочую обстановку в музее. 

Теплоухов  находился  в  скверном  настроении  и  ничего  не  писал [12, л. 120–121],  хотя  до  этого  начал 

работу над фундаментальной монографией. 

Спасало  только  строительство  выставки,  но  когда  С.А.  Теплоухов  подготовил  ее,  его  решили 

наказать за «непослушание». Согласно протоколу одного из внутренних просмотров Саяно-Алтайской 

выставки от 19 апреля 1932 г. Теплоухову поставили в вину то, что выставка не соответствовала новым 

марксистским установкам, а в витринах преобладали археологические экспонаты. Вместо формаций у 

него  были  названия  племен  и  типы  хозяйства.  В  качестве  замечания  указывалось  на  необходимость 

показа  значения  революции  на  Алтае  и  контрреволюционной  роли  шаманов  и  т.д.,  и  т.п. [10, л. 1–2]. 

Конечно, коллеги при желании могли увидеть на выставке 3 взаимодополняющих раздела: археологию, 

этнографию и этнографическую современность, проходившую тогда под названием «социалистическое 

строительство»,  но  большую  часть  сотрудников,  участвующих  в  обсуждении,  видимо,  стремилась,  во 

чтобы  то  ни  стало  отречься  от  палеоэтнологии  и  комплексного  подхода,  пропагандируемых  при 

С.И. Руденко.  

А.Н.  Бернштам,  приглашенный  в  ГРМ  для  укрепления  этнографического  отдела,  считал,  что 

«Саяно-Алтай – бесспорное достижение, но это не будущее Русского музея». Он предлагал все экспо-

наты, относящиеся ко времени до присоединения Сибири Ермаком, отдать в другой музей, и на момент 

 

12 

обсуждения  выставки  не  считать  ее  образцом  для  других  отделов.  Раздел  по  социалистическому 

строительству в Саяно-Алтайской области, по мнению Бернштама, не выражал размаха революции, и 

также не мог быть открыт [10, л. 2].  

Однако,  изучая  тематический  план  выставки  и  методические  разработки  к  ней,  мы  видим,  как 

вдумчиво работал исследователь [5, л. 1–19]. Археологический раздел был представлен блистательными 

находками (раскопки С.А. Теплоухова в Минусинском крае, Туве и Монголии, С.И. Руденко и М.П. Гряз-

нова на Алтае). Для показа выставки специалистам ее автору было важно, что археологические материалы 

были  четко  систематизированы  и  представлены  во  всем  своем  многообразии  по  отдельным  культурам. 

Вместе с тем С.А. Теплоухов прекрасно понимал, что музей в первую очередь просветительское учреж-

дение,  и  старался  соединить  свою  научную  классификацию  археологических  культур  с  интересной  для 

рядовых  посетителей  музея  исторической  информацией.  Например,  во  всех  витринах  он  представил 

глиняную посуду. Как известно, керамике, как руководящему элементу при характеристике культуры, он 

придавал  исключительное  значение [13, л. 62]. Для  обычных  посетителей  С.А.  Теплоухов,  описывая 

остродонную  форму  сосудов  афанасьевской  культуры  или  глиняную  посуду  со  сферическим  дном 

карасукцев,  объяснял,  что  население,  ведущее  полуоседлый  образ  жизни  или  совершающее  сезонные 

перекочевки,  имело  неблагоустроенное  жилище.  Подвижный  образ  жизни  не  давал  возможность  иметь 

ровные плоскости у очага, почему и изготавливали посуду со сферическим дном, которую можно было 

поставить  на  неровную  поверхность  земли  или  на  треногу,  между  трех  камней.  Интерес  публики  к 

керамическим сосудам С.А. Теплоухов поддерживал дальнейшим рассказом о выгоде сферических сосу-

дов: «они более прочны при перевозках и для их нагревания требуется меньше топлива, что было очень 

важно в сухих открытых, лишенных топлива степях» [5, л. 5–6].  

Историческая реконструкция, проведенная С.А. Теплоуховым, очень продумана. Она была одной 

из  первых  в  отечественном  музееведении.  Автор  выставки  описывал  тип  хозяйства  отдельных  исто-

рических  этапов:  афанасьевского,  андроновского,  карасукского  и  т.д.,  рассматривал,  как  оно  разви-

вается, указывал на особенности того или иного производства, которое можно восстановить по архео-

логическим находкам, демонстрируя их в витринах. Например, Теплоухов отмечал, что в карасукскую 

эпоху  местные  бронзовые  изделия  не  имели  стандартных  форм,  что  указывало  на  отсутствие  само-

стоятельной  группы  кузнецов-литейщиков.  В  свою  очередь,  по  мнению  исследователя,  это  означало, 

что металлургия была еще домашним производством [5, л. 7]. 

При характеристике кочевого хозяйства второй половины I тыс. до н. э., когда разводили овец, коз, 

крупный  рогатый  скот,  верблюдов  и  др.  животных,  С.А.  Теплоухов  особо  отмечал  роль  верховой 

лошади. Он указывал, что «она обеспечивала быстроту разведки в поисках пастбищ при перекочевках 

со  скотом,  облегчала  охрану  стада,  была  средством  обогащения  в  военных  грабежах.  Конное  войско 

делало  внезапные  нападения  и  после  грабежа  быстро  отступало.  В  степях  при  кочевом  образе  жизни 

кочевники были неуловимы. Лошадей подбирали выносливых и с быстрым бегом, лучшие породы из 

них,  по-видимому,  содержали  особо,  кормили  зерном  и  окружали  их  заботой».  От  роли  лошади  в 

хозяйстве и войне С.А. Теплоухов переходил к рассказу об обряде погребения кочевников так высоко 

ценивших  лошадь.  Эти  пояснения  он  давал  перед  витриной,  в  которой  демонстрировался  один  из 

десяти  трупов  лошадей,  обнаруженных  в  могиле  вождя  на  Алтае: «Лошади были  положены в  могилу 

покойнику  как  загробное  средство  передвижения  и  сохранились  благодаря  “вечной  мерзлоте”, 

образовавшейся  после  ограбления  могилы  вскоре  после  похорон» [5, л. 9–10]. В  соседней  витрине 

демонстрировалась верховая  упряжь, и  С.А.  Теплоухов обращал  внимание публики  на факт  ее  совер-

шенствования  при  необходимости  быстрых  передвижений: «Кочевники  выработали  быстрые  способы 

крепления  концов  ремней  упряжи,  изобретены  первые  пряжки  с  неподвижным  еще  шипом,  седло  из 

двух  подушек,  набитых  оленьим  волосом  и  покрытых  войлоком  (нет  еще  деревянного  остова  и 

стремян)» [5, л. 10]. 

Среди  новых  технических  изобретений  этого  периода  автор  выставки  особо  отмечал  умение 

обрабатывать железо и литье из бронзы в сложных литейных формах, обращая внимание посетителей 

на удила для украшения полудиких табунных лошадей. Также он отмечал развитие техники золотарства 

и  резьбу  по  дереву.  Украшением  упряжи  коня,  по  мнению  Теплоухова,  занимались  специальные 

ремесленники и художники, работавшие на заказ. Исследователь даже включил в методическую разра-

ботку  некоторые  вопросы  семантики.  Согласно  Теплоухову,  изображение  клыков  кабанов  на  упряжи 

коня  имело  значение  оберега. «Вырезание  на  деревянных  бляхах  упряжи  и  на  седлах  из  кожи  сцен 

борьбы  животных  отображали  борьбу  племен,  имевших  когда-то  этих  животных  своими  тотемами.  К 

седлу и упряжи подвешивали изображение человеческих лиц, символизирующих обычай воинов подве-

шивать к седлу для своей славы головы убитых врагов» [5, л. 10–11]. 

Исключительный интерес для науки, да и для музейного экспонирования имели археологические 

материалы, полученные С.А. Теплоуховым при раскопках курганов Ноин-Улы в Монголии. Они указы-

вали,  по  мнению  исследователя,  на  связи  с  таштыкскими  материалами  Минусинской  котловины  и 

алтайскими находками С.И. Руденко и М.П. Грязнова. Эти связи С.А. Теплоухов отразил и на выставке. 

На  экспозиции  были  представлены  остатки  погребальной  коляски,  лаковые  чаши  эпохи  Хань,  косы  в 

шелковых  футлярах  и  другие  материалы  из  Монголии  и  с  Алтая.  Предметы,  показанные  в  витринах, 

 

13

сопровождал  рассказ  о  погребальных  традициях  и  обычаях  населения  гуннского  времени.  С.А.  Теп-

лоухов  пояснял,  что  «для  подготовки  похорон  и  сооружения  могилы  требовалось  много  времени. … 

Гроб  ставили  на  ковер  из  войлока,  обшитый  китайскими  тканями  и  украшенный  аппликациями, 

изображающими сцены борьбы животных. … Вместе с покойником помимо одежды и украшений хоро-

нили погребальные флаги, различные предметы, которые должны были служить покойнику в загробном 

мире (см. предметы в витрине). Близкие к покойнику лица в знак траура обрезали себе косы, надевали 

на  них  шелковые  футляры  и  бросали  их  в  могилу  вместо  прежнего  обычая  убивать  жен  и  слуг  и 

хоронить их с покойником» [5, л. 11–12].  

Сохранность кос из могильника Ноин-Ула была превосходная, только в одной из исследованных 

Теплоуховым  могил  их насчитывалось 17 штук. Исследователь  после  экспедиции в  Монголию  нашел 

аналогии  косам  Ноин-Улы  в  этнографической  современности.  Он  связал  их  со  знаками  траура  бурят-

ских женщин, которые также при смерти близкого человека заключали свои косы в шелковые футляры. 

Поэтому  на  внутренних  просмотрах  и  обсуждениях  выставки  С.А.  Теплоухов  не  раз  высказывался  о 

том, что «Ноин-Улинские коллекции, несомненно, связаны с бытом современных народностей: бурят и 

монголов. В дальнейших исследованиях доисторических культур Монголии и прилегающих местностей 

Сибири мы сумеем связать их с этнографией. Таким образом, эти коллекции не могут быть отделены от 

палеоэтнографических бытовых коллекций Русского музея, точно также как от быта бурят и монголов» 

[6, л. 6–9].  

Неизвестно, чем бы закончилось противостояние С.А. Теплоухова и его противников в Русском му-

зее  по  поводу  выставки,  если  бы  на  ее  окончательный  просмотр  не  прибыл  из  Москвы  сам  нарком 

просвещения РСФСР А.С. Бубнов. Руководство Главного управления научными учреждениями Нарком-

проса, в ведение которого находились музеи,  запретило ее открытие. Тем не менее, А.С. Бубнов нашел 

выставку «образцовой и просил сфотографировать ее, чтобы иметь всегда в Наркомпросе». Сергей Алек-

сандрович воспрянул духом: «Как следствие большого триумфа отношение ко мне сейчас в Музее резко 

изменилось.  Дали  мне  возможность  на 3-4 месяца  уехать  на  раскопки  в  Иссык-Куль» [12, л. 121]. Это 

была  последняя  экспедиция  исследователя.  Он  провел  рекогносцировочные  изыскания  древних  памят-

ников  в  Киргизии  по  северным  отрогам  Александровского  хребта  от  г.  Фрунзе  к  оз.  Иссык-Куль  и  по 

берегам Иссык-Куля [1, л. 2]. 

В течение 1931–1932 гг. у С.А. Теплоухова были опубликованы 3 небольших статьи по археологии 

в  Сибирской  советской  энциклопедии [14, 16–17]. Однако  архивные  материалы  показывают,  что  он 

трудился сразу над несколькими работами. В переписке он сам упоминал о некоторых трудах: «Сейчас 

пишу  большую  работу  “Смены  общественных  формаций  в  Туве”,  что  требует  тишины  и  большой 

площади для развертывания многочисленных планов и чертежей» [3, л. 74]. В архиве РЭМ сохранился 

акт о приеме научных материалов С.А. Теплоухова от 5 апреля 1937 г. Их принимали Г.П. Сосновский 

и М.П. Грязнов. В списке перечислены следующие рукописи: «Значение лошади в хозяйстве древнего 

общества  в  Саяно-Алтайской  области» (машинописный  текст  на 10 листах); «Общий  очерк  по 

археологии  Минусинского  края», «Урянхайский  край» (на 32 листах); «От  первобытно-коммунисти-

ческой  орды до  соцстроительства  в Саяно-Алтайской  области». [3, л. 70–74]. К  сожалению,  не всё из 

научного  наследия  С.А.  Теплоухова  дошло  до  наших  дней.  Из  рукописей  С.А.  Теплоухова  в  архиве 

РЭМ  хранятся  «Очерк  о  погребальном  инвентаре  из  раскопок  по  Минусинскому  краю» [4, л. 1–22], 

материалы которого знакомы исследователям по двум публикациям С.А. Теплоухова [13, с. 57–112; 17, 

с. 41–62], «Становление  родового  общества» [7, л. 1–23], и  текст  «От  первобытно-коммунистической 

орды  до  соцстроительства  в  Саяно-Алтайской  нагорье» [5, л. 1–19]. Автор  публикации  встречала  в 

архивных документах ГАИМК в фонде 42 текст методической разработки выставки С.А. Теплоухова с 

идентичным  названием  или  под  заголовком,  данным  им  предварительно – «Родовое  общество  в  Си-

бири» [2]. Видимо, она попала сюда через Г.П. Сосновского. 

В целом судьба рукописей не известна. К сожалению, арест в 1933 г. прервал деятельность ученого. И 

только текст методической разработки к выставке «От первобытно-коммунистической орды до социалисти-

ческого строительства в Саяно-Алтайском нагорье» в небольшой степени помогает нам восстановить то, что 

С.А. Теплоухов не успел опубликовать, дает дополнительную информацию о его идеях.  

жүктеу/скачать 13,81 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: