Сборник научных трудов

 

157

Захоронение  коня  в  названных  могильниках  встречено  в  нескольких  вариантах. 1) Захоронение 

целого  коня:  а)  вместе  с  человеком;  б)  отдельно  от  человека. 2) Захоронение  черепа  и  конечностей: 

а) вместе  с  человеком;  б)  отдельно  от  человека:  в  насыпи  кургана  или  на  дневной  поверхности  под 

насыпью.  Рассматриваемые  виды  захоронений  коня  известны  на  значительной  территории,  однако  в 

данной статье они подробно будут рассмотрены только в рамках басандайской культуры. 

1.  Захоронение  целого  коня.  Таких  случаев  немного:  они  зафиксированы  в  двух  погребениях 

Еловского курганного могильника слева от человека; в одном погребении было положено двум умер-

шим  два  коня,  слева  и  справа  от  погребенных [7, табл. I, II, V]; в  одном  кургане  костяк  лошади  рас-

полагался западнее могилы на погребенной почве (рис. 1.) [7, табл. VII]. 

В могильнике Ташара – Карьер-2 захоронение целого коня произведено в насыпи кургана рядом с 

могилой [17, гл. 3, рис. 22]. В  могильнике  Санаторный-1  в  двух  захоронениях  лошади  положены  в 

одной  могильной  яме  с  человеком  на  одном  уровне  с  ним [17, гл. 2, рис. 79; 123; 185, ориентация 

головы  лошади  и  человека  одинаковая].  В одном из  курганов  (№ 9) этого могильника  зафиксировано 

4 погребения: три – человека, одно – коня, но могила была нарушена и часть костей была перемещена 

рядом с могилой [17, гл. 2, рис. 67]. 

2.  Значительно  больше  захоронений  с  черепом  и  конечностями  коня  (рис. 2, 3). Так  в  Басан-

дайском  курганном  могильнике  восемь  таких  захоронений,  в  семи  погребениях  кости  коня  распола-

гались слева от человека, в одном погребении – справа, в 7 случаях конь ориентирован в одну сторону с 

человеком [4, табл. 38,1; 42]. В захоронении 3 в кургане 25 найдены череп и конечности коня, затем на 

них уложен ребенок. Оба ориентированы в одну сторону [4, табл. 43]. 

В  могильнике  Санаторный-1  захоронения  черепа  и  конечностей  коня  зафиксированы  в  четырех 

захоронениях: в двух погребениях на одном уровне с человеком, в одном – конь положен выше чело-

века. В одном погребении конь располагался справа, в трех – слева о человека [17, гл. 2, рис. 79; 186]. 

Интересно,  что  в  трех  погребениях  с  черепом  и  конечностями  захоронены  женщины  и  только  в 1 – 

мужчина. 

В могильнике Ташара – Карьер-2 погребений черепа и конечностей коня вместе с человеком нет. 

Одной из разновидностей захоронений черепа и конечностей коня является положение их в ногах 

человека. Череп коня как правило уложен на передних конечностях. В могильнике у устья М.Киргизки 

таких захоронений 10, в Басандайском и Астраханцевском могильниках – по 1 (рис. 4). В других анали-

зируемых могильниках таких захоронений нет. 

Если в захоронениях черепа и конечностей коня справа или слева от человека они положены так, 

как если бы были расположены с целым конем, то при положении костей коня в ногах человека кости 

передних и задних конечностей сложены либо в одну, либо в две кучки (отдельно передних и отдельно 

задних  конечностей) [14, рис. 142, 174]. На  наш  взгляд  интересным  является  возрастной  состав 

захороненных  коней:  из 12 определений  конь 1,5 лет  зафиксирован  в  одной  могиле, 3–4 лет – в  трех 

могилах, 6–8 лет – в двух захоронениях, 8–10 лет – в четырех могилах и 10–12 лет – в двух могилах. По 

определению П.М. Косинцева лошади захоронены малорослые, близкие к степным [6, с. 141–142]. 

Ряд исследователей наличие конского снаряжения в могиле приравнивают к погребениям с конем. 

Это важно при определении социального статуса погребенного. Проанализировав погребения рассмат-

риваемых  могильников  с  этой  позиции,  следует  отметить  следующее.  В  Астраханцевском  курганном 

могильнике  захоронения  снаряжения  коня  без  его  костей  зафиксировано  только  в  одном  погребении, 

кургане 99 (рис. 5). В ногах женщины было положено седло со стременами и пряжками и удила. От сед-

ла сохранились железные оковки, пробои и железная пластина, накладывающая, видимо, на край луки 

седла [14, рис. 67; 68]. 

В Басандайском курганном могильнике обнаружено два таких захоронения. В первом случае в но-

гах человека положены удила, во втором – удила, стремена, подпружная пряжка и лежали они на берес-

тяном чехле [4, табл. 54–5; 80]. 

В  могильнике  у  устья  М.Киргизки  таких  погребений  пять.  Предметы  конского  снаряжения 

представлены удилами, стременами, накладками или железными оковками лук, седла, топором-теслом. 

Располагались эти предметы чаще в ногах человека [14, рис. 169; 5, табл. 89] и только в одном случае – 

в  головах,  причем  стремена  с  пряжками  и  топор-тесло – в  верхнем  слое  засыпки  могилы,  а  удила 

лежали  на 10 см  выше  палаша,  который  лежал  за  черепом.  Скорее  всего  некоторые  вещи  в  момент 

раскопок  оказались  не  в  первоначальном  положении,  так  как  могила,  видимо,  вскоре  после  похорон 

была осквернена, что прослежено и на ряде других могил [14, рис. 135]. 

Один случай нахождения конского снаряжения в могиле человека обнаружен в могильнике Сана-

торный-1.  Так  в  кургане 24, в  разрушенной  могиле  найдены  фрагменты  стремян  и  удила [17, гл. 2, 

с. 103, рис. 179; 180–1]. 

В  могильнике  Ташара–Карьер-2  предметы  конского  снаряжения:  удила  и  псалии  два  стремени, 

роговая пряжка с железным язычком, кольца от пряжек были положены над погребением в кургане 2 

[17, гл. 2, с. 277, рис. 9; 10]. 

Непосредственно в могилах предметов конского снаряжения в этом могильнике не найдено. 

 

158 

В заключении отметим следующее: нами проанализирована только одна категория погребального 

обряда  населения  басандайской  культуры.  В  статье  показаны  как  общие  так  и  отличительные  черты 

ритуальных действий захоронения коня или его снаряжения с человеком в каждом могильнике басан-

дайской культуры. 

В  предмонгольское  и  монгольское  время  подобное  обращение  с  конем  в  погребальном  обряде 

характерно для широкой территории в Западной и Южной Сибири, на Алтае: для кармацкой культуры 

[8, 10, 11, 12, 19, 20], шандинской культуры Кузнецкой котловины [5], кыштовской культуры Барабин-

ской лесостепи [12], басандайской культуры в Томском и части Новосибирского Приобья [14, 17] и в 

памятниках Новосибирского Приобья X–XIV вв. (сростинская культура по А.А. Адамову [1]). На всей 

этой территории шли сложные этнокультурные процессы, в которых участвовали различные тюркские, 

возможно, монгольский и угро-самодийские компоненты. Хорошо известен погребальный обряд тюрко-

язычных образований в восточно-европейских степях с различными вариантами захоронений коня или 

его снаряжения с человеком [2, 15, 16]. Исследователи неоднократно указывали на связь европейских 

материалов с алтайскими, западносибирскими и южно-сибирскими. 

В этой связи хотелось бы еще раз обратить внимание исследователей на погребения коня (черепа и 

конечностей) в ногах человека в могильниках Томского Приобья, в Танкеевском могильнике в Среднем 

Поволжье и в Венгрии [2, 13, 14, 20]. 

Список литературы 

1.  Адамов  А.А.  Новосибирское  Приобье  в X–XIV вв. – Тобольск;  Омск:  изд-во  Омск.  гос.  пед.  ин-та, 

2000. – 256 с. 

2.  Баллинт  Ч.  Погребения  с  конями  у  венгров  в IX–X вв. // Проблемы  археологии  и  древней  истории 

угров. – М.: Наука, 1972. – С. 176–188. 

3.  Бояршинова  З.Я.  Погребальный  ритуал  в  Басандайских  курганах // Басандайка:  Сб.  материалов  и 

исследований по археологии Томской области. – Томск: [б.и.], 1947. – С. 149–166. 

4.  Дульзон  А.П.  Дневники  раскопок  курганного  могильника  на  Басандайке // Басандайка:  Сб.  матери-

алов и исследований по археологии Томской области. – Томск: [б.и.], 1947. – С. 65–115. 

5.  Илюшин  А.М.  Этнокультурная  история  Кузнецкой  котловины  в  эпоху  средневековья. – Кемерово: 

Изд-во Кузбас. гос. тех. ун-та, 2005. – 239 с. 

6.  Косинцев  П.М.  Определение  остеологического  материала  из  могильников  Томского  Приобья XI–

XIV вв. // Плетнева  Л.М.  Томское  Приобье  в  начале II тыс.  н.э.  по  археологическим  источникам. – Томск: 

Изд-во Том. ун-та, 1997. – С. 141–142. 

7. Матющенко В.И., Старцева Л.М. Еловский курганный могильник-1 эпохи железа // Вопросы истории 

Сибири. – Томск: Изд-во Том. ун-та, 1970. – Т. 206. – С. 152–174. 

8. Могильников В.А. Кочевники северо-западных предгорий Алтая в IX–XI вв. – М.: Наука, 2002. – 362 с. 

9.  Могильников  В.А.  Об  этническом  составе  населения  Среднего  и  Верхнего  Приобья  в I тыс.  н.э. // 

Народы и языки Сибири. – Новосибирск: Наука, 1980. – С. 242–248. 

10.  Могильников  В.А.  Памятники  кочевников  Сибири  и  Средней  Азии  в X–XII вв // Степи  Евразии  в 

эпоху средневековья. – М.: Наука, 1987. – С. 190–193. 

11. Могильников В.А. Памятники кочевников Сибири и Средней Азии в XIII–XIV вв. // Степи Евразии 

в эпоху средневековья. – М.: Наука, 1987. – С. 194–200. 

12. Молодин В.И., Соловьев А.И. Памятник Сопка-2 на реке Оми. – Новосибирск: Изд-во Ин-та архео-

логии и этнографии Сиб. отд-ния РАН, 2004. – Т. 1. – 182 с. 

13. Плетнева Л.М. Параллели погребениям с конем Венгрии в Томском Приобье // Congressus Septimus 

internationalis Fenn-Ugristarum: Summaria dissertationum: Ethonologica, etfolelorica, litteraria, historica, archeo-

logica et anthropologica. – Debrecem, 1990. – P. 188. 

14. Плетнева Л.М. Томское Приобье в начале II тыс. н.э. по археологическим источникам. – Томск: Изд-

во Том. ун-та, 1997. – 350 с. 

15.  Плетнева  С.А.  Печенеги,  тюрки,  половцы // Степи  Евразии  в  эпоху  средневековья. – М.:  Наука, 

1987. – С. 213–222. 

16.  Плетнева  С.А.  Печенеги,  тюрки,  половцы  в  южнорусских  степях // Материалы  и  исследования  по 

археологии. – М.: Наука, 1958. – № 62. – Т. 1. – С. 151–226. 

17.  Савинов  Д.Г.,  Новиков  А.В.,  Росляков  С.Г.  Верхнее  Приобье  на  рубеже  эпох  (басандайская  куль-

тура). – Новосибирск: Изд-во Ин-та археологии и этнографии Сиб. отд-ния РАН, 2008. – 424 с. 

18. Тишкин А.А. Алтай в монгольское время (по материалам археологических памятников). – Барнаул: 

Азбука, 2009. – 208 с. 

19.  Тишкин  А.А.,  Горбунов  В.В.,  Казаков  А.А.  Курганный  могильник  Телеутский  Взвоз-1  и  культура 

населения лесостепного Алтая в монгольское время. – Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2002. – 276 с. 

20. Халикова Е.А. Погребальный обряд Танкеевского могильника и его венгерские параллели // Проб-

лемы археологии и древней истории угров. – М.: Наука, 1972. – С. 145–160. 

 

159

 

 

Рис. 1. Еловский курганный могильник-1. Курган 2. По: 7, табл. II. 

 

 

 

Рис. 2. Басандайский курганный 

могильник. Курган 25, погребение 2.  

По: 4, табл. 42. 

Рис. 3. Курганный могильник у Устья М. Киргизки, курган 27, 

погребение 2. По: 14, рис. 121. 

 

160 

 

 

Рис. 4. Курганный могильник у Устья М. Киргизки, курган 77, погребение. По: 14, рис. 174. 

 

 

 

Рис. 5. Астраханцевский курганный могильник, курган 99, погребение. По: 14, рис. 67. 

 

161

С.Г. Росляков 

Россия, Новосибирск, Дворец творчества детей и учащейся молодежи «Юниор» 

БРОНЗОВАЯ АНТРОПОМОРФНАЯ ПЛАСТИНА ИЗ МОГИЛЬНИКА 

САНАТОРНЫЙ-3 В НОВОСИБИРСКОМ ПРИОБЬЕ 

 

В течение шестнадцати лет Клуб юных археологов Дворца творчества детей и учащейся молодежи 

«Юниор»  под  руководством  С.Г.  Рослякова  проводит  исследования  курганных  могильников  эпохи 

развитого  средневековья  у  пос.  Санаторный  Искитимского  района  Новосибирской  обл. [1, с. 46–48]. 

Могильник Санаторный-3 расположен в 6,5 км к ЮЗ от г. Бердска, в 1,2 км к ЮЗ от дачного поселка 

Санаторный  и 2 км  к  ЮЗ  от  могильника  Санаторный-1.  Памятник  находится  в  лесу,  между  двумя 

оврагами, в 75 м к западу от берега Новосибирского водохранилища. Могильник представляет собой 29 

грунтовых  насыпей,  вытянутых  тремя  цепочками  по  линии  с  юга  на  север,  вдоль  одного  из  оврагов. 

Скорее всего, именно овраги сыграли роль в выборе места для кладбища, так как представляли собой 

естественную  границу  будущего  могильника.  Форма  насыпей  большинства  курганов  округлая. 

Несколько  курганов  имеют  овальную  вытянутую  насыпь.  В  центральной  и  южной  части  могильника 

насыпи  некоторых  курганов  смыкаются  и  образуют  цепочки.  Размеры  насыпей  различны.  Самый  ма-

ленький  курган  имеет  диаметр 3 м  и  высоту 30 см.  Самый  большой – диаметр 10 м,  высоту 1 м.  На 

данный момент исследовано шесть курганов. Курганы, судя по полученным материалам (лазуритовые 

подвески, сердоликовые и стеклянные бусины, железные плоские наконечники стрел, пряжки, кресала, 

роговые срединные боковые, концевые и плечевые фронтальные накладки на лук, петля для колчана), 

можно  датировать XI–XII вв.  Особенности  погребального  комплекса  (наличие  «длинных»  курганов, 

размещение под одной насыпью от одного до трех погребений, захоронение в простой яме или яме с 

уступом, ориентация покойного головой на СВ, использование для оформления погребения бересты и 

деревянных плах, установка рядом с погребением столба, наличие в насыпи кургана костей животных и 

фрагментов сосудов) позволяют отнести могильник к басандайской культуре.  

Наибольший  интерес  из  найденных  находок  представляет  бронзовая  антропоморфная  пластина 

(рис. 1.1). Изделие находилось в могиле женщины 45–55 лет (в одном из трех погребения кургана № 19) 

и располагалось вертикально вплотную к левой височной кости черепа. Пластина представляет собой 

изображение статичной фигуры человека, вырубленное 

из листа бронзы. Изделие выполнено из тонкой 

литой пластинки, возможно доработанной проковкой, значительная часть изделия имеет признаки абра-

зивной  обработки.  Для  придания  изделию  нужной  формы  заготовку  подвергли  абразивной  опиловке, 

удалив лишние элементы. Таким образом, было оформлено туловище, руки и ноги фигурки. Сквозные 

отверстия в предмете были проколоты и провернуты примерно на 35–40

о

, вероятно, с помощью метал-

лического орудия с прямоугольным сечением. Для улучшения декоративных качеств изделия плоскость 

пластины обрабатывалась крупнозернистым абразивом (определение технологии изготовления сделано 

А.Н. Савиным). Высота фигуры 7,1 см, ширина 3,3 см, толщина около 0,1 см. Схематично анфас пере-

дано низкое широкое туловище с покатыми плечами, с головой без шеи, слегка намеченными руками в 

виде  наклонных  выступов  треугольной  формы  и  широкими,  немного  изогнутыми  наружу  короткими 

ногами.  Очертания  головы,  видимо,  с  прической  или  головным  убором,  напоминают  форму  шляпки 

гриба. На лицевой стороне головы в области глаз и на торсе пробиты по два симметричных отверстия. 

Отверстия на торсе, вероятно, обозначают грудь. Еще одно отверстие было пробито в основании ног. 

На  одной  из  сторон  пластины  в  области  лобка  вертикальной  насечкой  обозначен  женский  половой 

орган. Поверхность фигурки покрыта патиной и зелеными окислами. Кроме того, на поверхности име-

ются следы темного вещества.  

Место  расположения  в  могиле,  вплотную  к  черепу,  наличие  отверстий  позволяет  допустить,  что 

фигурка была прикреплена к головному убору или волосам.  

Подобные  изделия  в  материалах  памятников  средневековья  Верхнего  Приобья  и  сопредельных 

южных  районов  Сибири  ранее  не  встречались.  В  погребениях  скифо-сарматского  времени  Верхнего 

Приобья и Тувы обнаружены антропоморфные фигурки из бересты и объемные деревянные скульптуры 

[3, рис. 45; 13, табл. 78.46; 18, рис. 46.6]. Большое количество антропоморфных плоскостных и плоско-

рельефных изображений из бронзы известно в материалах памятников средневековья таежной полосы 

Западной  Сибири  и  Урала [16]. Однако  их  характеризует  иная  техника  изготовления,  иной  стиль  в 

исполнении и подробная проработка элементов изображения, включая детали лица и одежды. Наиболее 

сходны  с  изделием  из  могильника  Санаторный-3  бронзовые  и  железные  антропоморфные фигурки  из 

погребений  и  слоев  городищ  населении  Нижнего  Поволжья  и  Южного  Урала  золотоордынского 

времени [5, рис. 4.16, 17; 11, рис. 76.1; 14, рис. 1, 2, 4.14; 15, табл. II, рис. 1–5]. Все эти изображения 

выполнены  схематично  анфас,  без  соблюдения  пропорций  тела,  часто  с  непропорционально  большой 

 

162 

головой без шеи. Черты лица не обозначены или переданы насечками. У двух фигурок из Царевского 

городища голова имеет форму шляпки гриба (рис. 1.2) [14, рис. 2.14]. Руки у изображений из Болгара, 

Увека  и  Царевского  городища  обозначены  треугольными  выступами  или  насечками  (рис. 1.3, 5) [14, 

рис. 2.5, 9]. 

Немногочисленные  плоскостные  антропоморфные  металлические  изображения  присутствуют  в 

музейных  коллекциях  по  этнографии  южных  алтайцев:  алтай-кижи  и  теленгитов [8, рис. 93, 122]. У 

алтай-кижи  медные  антропоморфные  фигурки  в  качестве  подвесок  крепились  к  верхней  части  обода 

бубна и, иногда, к нижней части рукоятки бубна, изображавшей «хозяина бубна Ээзи» (рис. 1.8), а так 

же  пришивались  к  одежде  шамана [8, с. 173]. «Жестяные  идолы»  пришивались  на  ленты  шаманских 

костюмов хакасов-качинцев [7, с. 134]. Медные фигурки женщин найдены в погребении XVIII в. Туве 

(рис. 1.7). Железная  фигурка, подобная  изделию  из  могильника Санаторный-3,  только  с обозначением 

пола мужчины найдена в святилище на плоскогорье Укок в Горном Алтае (рис. 1.6). Сходны очертания 

фигурок, оформление рук и наличие сквозных отверстий на туловище. Металлические антропоморфные 

фигурки  известны  так  же  в  материалах  по  этнографии  хантов,  эвенков  и  других  народов  Севера  Си-

бири, а так же бурят [14, рис. 2.2; 8, рис. 43, 172]. Помимо металлических, у тюркских народов Южной 

Сибири  представлены  антропоморфные  фигуры,  вырезанные  из  дерева,  а  так  же  изготовленные  из 

мягких материалов – войлока, кожи, ткани [7, рис. 12, 13, 149]. Последние схожи с берестяными фигур-

ками из погребений хуннского времени могильника Аймырлыг в Туве [13, табл. 78.44–46]. По мнению 

С.В. Иванова антропоморфные и зооморфные суконные фигурки на лентах шаманских костюмов прои-

зошли от металлических подвесок [7, с. 136]. 

Изображения из Поволжья и этнографические антропоморфные фигуры из разных материалов, как 

и фигурку из Санаторного-3 характеризует не соблюдение пропорций тела, очень крупная голова, часто 

отсутствие черт лица, различная трактовка рук и ног [8, с. 155; 14, рис. 2]. Иногда конфигурация головы 

передана  в  виде  формы  шляпки  гриба  (рис. 1.1, 2, 6), Руки  часто  укорочены,  иногда  представлены  в 

виде треугольных выступов (рис. 1.1, 3, 5, 6). Ноги обращены во фронт или повернуты в обе стороны, в 

профиль (рис. 1.4, 7, 8). В виде треугольного выступа у фигурок из Укека и Царевского городища, а так 

же у антропоморфной пластины с плато Укок передан мужской половой орган (рис. 1.4, 6) [14, рис. 2.4, 

13].  Судя  по  находкам  деревянной  антропоморфной  скульптуры  в  погребениях  могильника  Кокэль, 

данным по деревянной скульптуре алтайцев и медным фигуркам тувинцев, иногда у фигурок женщин 

изображали  половой  орган  [рис. 1.1, 7] [2, с. 147, рис. 45.4; 7, рис. 13.1]. Кроме  того,  фигурки 

снабжались «одеждой» из кожи и ткани [2, с. 147; 7, с. 185]. Возможно, для крепления одежды на груди 

фигурки  из  могильника  Санаторный-3  и  на  ногах  фигурки  с  Укока  пробиты  отверстия.  Другое  воз-

можное назначение этих отверстий – место крепления к одежде, головному убору, к сакральным изде-

лиям, как это отмечено для фигурок у алтайцев, хакасов-качинцев, бурят [6, с. 713; 7, с. 134, 173].  

Подобные антропоморфные изображения, как и зооморфные, или изображения отвлеченных обра-

зов, изготовленные из различных материалов, бытовали у многих народов Сибири [6; 7; 8]. Монголы и 

буряты называли такие фигуры онгон. Тюркские племена Сибири называли их tös, томские татары – los, 

тувинцы – ерень, ирень [4, с. 6]. В части этнографической литературы, в археологических изданиях для 

обозначения таких изображений прижилось монгольское наименование – онгон. Исследователи, харак-

теризуя металлические фигурки человека из Поволжья и Приуралья, соотносят их с онгонами или «иль-

таханами» бурят и монголов – вместилищами духов и одной из душ человека [5, с. 26; 11, с. 238; 14, с. 

275–276]. Таково же значение антропоморфных фигур – вместилище для духа – было и у тюркских на-

родов Сибири. Среди многочисленных онгонов разного типа (территориальных, семейных, шаманских, 

профессиональных) присутствовали индивидуальные онгоны, в том числе исключительно женские [4, 

с. 27]. Их носили с собой, одевали, кормили, предоставляли разные удовольствия, развлечения [4, с. 32]. 

Функции онгонов разнообразны. Важнейшая – предохранять людей от заболевания и излечивать болез-

ни. Один из способов передачи онгону болезни – непосредственное соприкосновение с онгоном. Впол-

не возможно, что расположение бронзовой фигурки в погребении могильника Санаторный-3 – у левого 

виска – связано с лечением головной боли или иной болезни.  

На  боку  одного  из  половецких  каменных  изваяний  изображена  фигурка  человека,  она  «видимо, 

была подвешена к поясу», и так и носилась при жизни [10, с. 37, рис. 10, 48]. По мнению Г.А. Федорова-

Давыдова, в золотоордынскую эпоху, такие фигурки носили на груди [14, с. 276].  

После смерти владельца онгона, как, например, у бурят, онгон сжигали, или выносили из дома и 

привязывали к столбу, избавляясь от него. С другой стороны, хангинские буряты онгон передавали по 

наследству [6, с. 700]. Судя по материалам захоронений разных эпох Сибири, Поволжья, Южного Ура-

ла, фигурку помещали в погребение рядом с умершим человеком или вблизи погребения, отправляя ее в 

иной мир вместе с владельцем [3, с. 355, табл. III, 17, 18; 2, с. 115, 147, 152, рис. 45; 5, с. 26; 14, с. 275–

276; 17, рис. 1.1, 2.11].  

 

 

 

 

163

 

 

 

 

жүктеу/скачать 13,81 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: