Уродливая любовь

прозрачными. Однако это невозможно: глаза у Майлза какие угодно,
только не прозрачные, ведь за ними — стена.
Он вносит результат в телефонные заметки, и мы измеряем рамы.
Когда и этот результат записан, спускаемся на пол и задвигаем стулья
под стол.
— А как насчет ковра? — спрашивает Майлз, рассматривая голый пол
под ногами. — Думаешь, стоит купить и его?
— Смотря что тебе больше нравится.
— Сам не знаю, что мне теперь нравится, — тихо произносит он
по‑прежнему в пол. Затем бросает рулекту на диван и переводит взгляд
на меня. — Хочешь пойти со мной?
Я борюсь с желанием тут же кивнуть.
— Куда?
Майлз откидывает волосы со лба и берет с дивана куртку.
— Туда, где покупают шторы.
Нужно ответить «нет». Шторы покупают влюбленные. Шторы
покупают друзья. Майлз и Тейт не должны покупать шторы, если
хотят соблюсти свои правила. Однако мне определенно, несомненно,
абсолютно точно хочется с ним пойти.
Я пожимаю плечами, чтобы мой ответ прозвучал небрежней.
— Конечно. Только дверь закрою.
* * *
— Какой твой любимый цвет? — интересуюсь я в лифте.
Пробую сконцентрироваться на покупке штор, а сама только и мечтаю,
чтобы Майлз ко мне прикоснулся. Поцелуй, объятия… что угодно. Мы

не дотрагивались друг до друга с той ночи, когда впервые занимались
сексом. Даже не разговаривали по телефону, ни одной эсэмэской не
обменялись.
— Черный? — неуверенно отвечает Майлз. — Мне вроде нравится.
— Нельзя же повесить на окна черные шторы. Нужно что‑нибудь
цветное. Или хотя бы близкое к черному.
— Темно‑синий?..
Майлз больше не смотрит мне в лицо. Его взгляд скользит по моему
телу — от шеи до самых стоп. На чем бы ни задержались его глаза, я
это чувствую.
— Темно‑синий пойдет, — тихо соглашаюсь я.
Мы ведем этот разговор, только чтобы не молчать. Поведение Майлза
ясно говорит, что мы оба меньше всего думаем сейчас о цветах,
шторах и коврах.
— Тейт, ты сегодня работаешь?
Киваю. Приятно, что Майлз думает о вечере. А еще мне нравится, что
почти все его вопросы начинаются с моего имени. Люблю слушать
голос Майлза, когда он произносит его. Надо потребовать, чтобы все
вопросы он задавал только так.
— Да, но мне только к десяти.
Лифт останавливается, и мы одновременно двигаемся к выходу. Я
чувствую руку Майлза на моей спине — по телу проходит волна
электрического тока.
Я и раньше влюблялась, но прежде никто своими прикосновениями не
вызывал у меня такую сильную реакцию.
Когда выходим из лифта, Майлз сразу отдергивает руку.

Я чувствую ее отсутствие еще острее, чем до того, как он ко мне
прикоснулся. Чем меньше я получаю, тем сильнее мой голод.
Кэпа нет на месте. Ничего удивительного: сейчас только полдень, а он
тоже не любитель ранних подъемов.
Может, поэтому мы с ним так легко нашли общий язык?
— Не хочешь прогуляться?
Я соглашаюсь, хотя на улице холодно. Люблю ходить пешком. К тому
же поблизости от дома есть несколько мест, где можно купить все
необходимое. Предлагаю заглянуть в магазин, мимо которого случайно
проходила пару недель назад. Это всего в двух кварталах отсюда.
— После тебя, — говорит Майлз, придерживая дверь.
Я выхожу на улицу и плотнее запахиваю пальто. Вряд ли Майлз из тех,
кто любит ходить на людях за ручки, а потому я даже не забочусь о
том, чтобы предоставить ему такую возможность. Обхватываю себя
покрепче, чтобы согреться, и иду с ним рядом.
Почти всю дорогу мы молчим. Это меня устраивает. Я не из тех, кто
испытывает потребность болтать без умолку. Майлз, судя по всему,
тоже.
— Нам туда, — говорю я, указывая направо.
На тротуаре сидит старик в рваном пальто. Глаза закрыты, руки в
дырявых перчатках дрожат.
Всегда жалела тех, у кого ничего нет и кому некуда идти. Корбина
бесит, что я не могу спокойно пройти мимо нищего, не подав ему
денег или еды. Брат считает, что большинство из них зависимы от
чего‑либо и, жертвуя им деньги, я лишь подкармливаю эту
зависимость.
Честно говоря, мне все равно, прав он или нет. Если человек оказался
на улице, потому что потребность в алкоголе или наркотиках у него

сильнее, чем потребность в жилье, меня это не остановит. Может, дело
в том, что я медсестра, но не думаю, что зависимость — всего лишь
вопрос свободного выбора. Зависимость — это болезнь, и мне горько
видеть, что людям приходится вести подобную жизнь, потому что они
не могут сами себе помочь.
Будь у меня с собой кошелек, я бы дала старику денег.
Я осознаю, что остановилась, только когда Майлз впереди косится на
меня. Я нагоняю его. Ничего не говорю — не пробую оправдать
беспокойство на своем лице. Все равно бесполезно. Слишком часто я
проходила через это с Корбином. Не хочу даже и пытаться переубедить
тех, кто со мной не согласен.
— Пришли, — говорю я, останавливаясь перед магазином.
Майлз изучает интерьер в витрине.
— Нравится? — спрашивает он.
Я подхожу поближе и тоже разглядываю интерьер. Это спальня, а не
гостиная, но есть тут и кое‑что подходящее. На полу — серый ковер с
геометрическим рисунком в черных и синих тонах. По‑моему, вполне в
его стиле.
Шторы не темно‑синие, а шиферно‑серые с широкой белой полосой по
левому краю.
— Нравится, — отвечаю.
Майлз придерживает дверь, чтобы пропустить меня вперед. Дверь еще
не успела захлопнуться, а к нам уже спешит продавщица. Спрашивает,
не может ли чем‑то помочь. Майлз указывает на витрину.
— Я бы хотел купить эти шторы. Два комплекта. И ковер.
Продавщица, улыбаясь, делает знак следовать за ней.
— Какие длина и ширина вам необходимы?

Майлз достает телефон и зачитывает размеры. Продавщица помогает
ему выбрать гардины, затем обещает скоро вернуться и уходит. Мы у
кассы одни. Я оглядываюсь по сторонам, охваченная внезапным
желанием подобрать что‑нибудь для своей будущей квартиры. Я
пробуду у Корбина еще месяца два, так что не помешает прикинуть,
что мне может понадобиться, когда я обзаведусь собственным жильем.
Надеюсь, когда это случится, мой поход в магазин окажется таким же
коротким, как сегодня.
— Впервые вижу, чтобы человек так быстро определился с выбором.
— Разочарована?
Я поспешно качаю головой. В отличие от большинства девушек, я не
люблю долго ходить по магазинам. Слава богу, у Майлза ушла на это
всего минута.
— Думаешь, стоило посмотреть еще что‑нибудь?
Майлз стоит, облокотившись на прилавок, и не сводит с меня глаз. Мне
приятно, как он смотрит — будто я самый интересный предмет во всем
магазине.
— Когда нравится то, что выбрал, зачем искать что‑то другое? Если
чувствуешь, что это твое, значит, оно твое.
Он глядит на меня так внимательно и серьезно, что мне становится
неуютно, и в то же время я чувствую себя особенной. Майлз
отталкивается от прилавка и делает шаг в мою сторону.
— Иди сюда.
Хватает меня за руку и тянет куда‑то.
Мой пульс ведет себя до смешного нелепо. Ужас какой‑то.
Тейт, это же просто пальцы! Не позволяй им так на тебя действовать!

Мы подходим к деревянной трехстворчатой ширме, украшенной
восточными узорами. Такие обычно ставят в углу спальни. Никогда не
понимала, зачем они. У мамы есть похожая, но вряд ли она хотя бы раз
в жизни заходила за нее, чтобы переодеться.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я.
Майлз затаскивает меня за ширму. Я невольно смеюсь: мы как будто
старшеклассники и прячемся от учителя.
Майлз прижимает палец к моим губам.
— Тс‑тс… — шепчет он, с улыбкой глядя на меня.
Я мгновенно перестаю смеяться, но не потому, что не смешно. Просто
я забыла, как это делать.
Забыла обо всем.
Сейчас я могу думать только о кончике его пальца, который осторожно
проводит линию от моих губ к подбородку. Взгляд Майлза следует за
его же пальцем, который медленно скользит по моей шее, по груди —
вниз, вниз, вниз к животу…
Такое ощущение, что Майлз гладит меня тысячью рук одновременно,
доказательство тому — мои разучившиеся дышать легкие.
Взгляд Майлза по‑прежнему сосредоточен на пальце, который
замирает прямо над пуговицей моих джинсов. Он даже не касается
тела, но по моему пульсу этого не скажешь. Майлз медленно ведет
ладонью по моему животу, затем перемещает ее на талию и в
следующий миг берет меня обеими руками за бедра и притягивает к
себе.
На секунду он закрывает глаза, а когда снова их открывает, то смотрит
уже не вниз, а прямо мне в лицо.
— Я мечтал поцеловать тебя с тех пор, как ты зашла ко мне.

— Ты невероятно терпелив!
Майлз бережно дотрагивается до моих волос.
— Будь я невероятно терпелив, ты не была бы сейчас со мной.
Я цепляюсь за последнее предложение и пробую разгадать его смысл,
но едва наши губы встречаются, как я утрачиваю интерес к словам,
которые произнес его рот. Теперь меня интересует только сам этот рот.
Наш поцелуй — медленный и спокойный, не то что мой пульс. Правой
рукой Майлз придерживает меня за голову, левой — за талию. Он
исследует мой рот так неторопливо, словно намерен провести за
ширмой весь день.
Остатки моей воли уходят на то, чтобы не обвиться вокруг Майлза
руками и ногами. Пробую проявлять терпение, как и он, но это
нелегко, когда его пальцы, руки и губы вызывают во мне такую бурю.
Дверь в подсобку открывается, слышен стук каблуков. Майлз
перестает меня целовать, и мое сердце возмущенно кричит. К счастью,
крик этот можно только почувствовать, но не услышать.
Вместо того чтобы отстраниться и пойти к прилавку, Майлз берет мое
лицо в ладони и несколько мгновений молча смотрит. Легонько гладит
большими пальцами по щекам и тихо вздыхает. Морщит лоб и смыкает
веки. Потом прижимается лбом к моему лбу, и я чувствую его
внутреннюю борьбу.
— Тейт… — Майлз тихо шепчет мое имя, но я отчетливо слышу
сожаление в тех словах, которые он еще не произнес. — Мне нра… —
он открывает глаза и смотрит на меня. — Мне нравится тебя целовать.
Не знаю, почему Майлзу так трудно было произнести это вслух, но к
концу фразы голос у него оборвался, точно он не хотел договаривать
до конца.

Как только слова слетают с его губ, Майлз отстраняется и быстро
выходит из‑за ширмы, будто хочет убежать от собственного признания.
«Мне нравится тебя целовать…»
Кажется, он жалеет, что произнес эти слова, а я почти уверена, — до
самого вечера буду повторять их про себя.
Минут десять бесцельно брожу по магазину, снова и снова
прокручивая в голове эту фразу, и жду, пока он оформит покупку.
Когда возвращаюсь к прилавку, Майлз уже протягивает продавщице
кредитную карточку.
— Мы все доставим в течение часа, — сообщает продавщица и хочет
убрать покупки за прилавок.
Майлз берет у нее один из пакетов.
— Этот я возьму с собой, — поясняет он и оборачивается ко мне. —
Готова?
Чувствую, что температура на улице упала градусов на двадцать. Хотя,
возможно, после жарких объятий в магазине мне это только кажется.
Доходим до угла. Я продолжаю путь к дому, а Майлз вдруг
останавливается. Он достает что‑то из пакета, рвет полоску бумаги, и в
руках его разворачивается одеяло.
Нет, не может быть…
Майлз протягивает одеяло старику, который все еще сидит,
скрючившись от холода, на тротуаре.
Ни тот, ни другой не произносят ни слова.
Пустой пакет отправляется в урну, и Майлз догоняет меня,
уставившись в землю. Пока шагаем к дому, он на меня не смотрит.

Хочу сказать ему спасибо, но молчу. Иначе получится, будто я думаю,
что он сделал это для меня.
А я знаю, что не для меня, а ради замерзающего нищего.
* * *
Едва мы вернулись, Майлз попросил меня уйти — не хотел, чтобы я
видела квартиру, пока он все не обустроит. Оно и к лучшему: у меня
полно домашних заданий. Развешивание штор в мой график никак не
вписывается, и я благодарна Майлзу, что он не стал рассчитывать на
мою помощь.
Похоже, мысль о новых шторах Майлзу приятна: вид у него
довольный, насколько Майлз вообще может быть довольным.
Прошло уже несколько часов. Меньше чем через три нужно быть на
работе. Закрадывается мысль, что Майлз и не собирался приглашать к
себе. Как вдруг от него приходит эсэмэска.
Майлз: «Ты уже поела?»
Я: «Да».
Обидно, что я поужинала, но мне надоело ждать. К тому же насчет
ужина он не говорил.
Я: «Корбин соорудил мясной рулет вчера. Принести тебе?»
Майлз: «Давай. Умираю с голоду. Приходи».
Я оборачиваю фольгой тарелку с рулетом и выхожу из квартиры. Не
дождавшись даже стука, Майлз открывает дверь и берет из моих рук
тарелку.
— Подожди здесь.
Он проскальзывает в дверной проем и тут же возвращается — уже без
рулета.

— Готова?
Сама не пойму, как я догадалась, что Майлз обрадован: он даже не
улыбается. Услышала новую интонацию в его голосе. Как здорово, что
Майлза радует такая простая вещь, как новые шторы. По‑моему, мало
что в жизни приносит ему удовольствие, и мне приятно видеть его
таким.
Майлз распахивает дверь настежь, и я вхожу внутрь. Шторы уже на
окнах — перемена маленькая, но кажется огромной. Когда знаешь, что
Майлз прожил здесь четыре года и только теперь обзавелся шторами,
вся квартира воспринимается иначе.
— Отличный выбор, — хвалю я, удивляясь, как эти шторы подходят к
характеру Майлза, насколько я вообще его знаю.
Затем смотрю на ковер и прихожу в недоумение.
— Да, он будет располагаться под столом, — говорит Майлз, тоже
глядя на ковер. — Туда я его и постелю, но позже.
Ковер лежит как‑то непонятно — не в центре комнаты и даже не перед
диваном. Странно, что Майлз разложил его здесь, зная, где он будет
смотреться лучше всего.
— Я оставил ковер тут, потому что сначала хотел бы обновить его
вместе с тобой.
На лице Майлза — трогательное выражение надежды, это заставляет
меня невольно улыбнуться.
— Прекрасная идея.
Долгая пауза. Не уверена, хочет ли Майлз обновить ковер прямо
сейчас или предпочитает сначала поесть. Я согласна и на то и на
другое, лишь бы уложиться в три часа.
— Поем потом, — наконец произносит Майлз как бы в ответ на мой
мысленный вопрос.

Он стягивает с себя футболку, я сбрасываю туфли, и вскоре вся наша
одежда валяется рядом с ковром.

жүктеу/скачать 1,41 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: