Уродливая любовь

— Я подожду в спальне.
Очень мило с его стороны оставить меня наедине с парнем из
квартиры напротив… Однако известие о том, что Чад будет ждать меня
в спальне, — явно не то проявление вежливости, на которое
рассчитывал Майлз. Он делает шаг назад, опускает глаза и
захлопывает дверь.
Лицо при этом у него такое, что в желудке у меня все
переворачивается. Приходится напомнить себе, что это его выбор. Мне
не в чем себя упрекнуть, даже если он неправильно понял
происходящее. Однако моя беззвучная проповедь не избавляет от
вины.
Я иду в спальню, опускаюсь на кровать. Чад садится за стол.
— Странный какой‑то, — замечает он, взглянув на меня в упор. —
Прямо страшно выходить из квартиры.
— Не беспокойся. У Майлза свои тараканы в голове, но меня это уже
не касается.
Чад кивает и больше вопросов не задает. Кладет себе на колени
методичку и забрасывает ноги на кровать.
— Таррин уже сделала выписки из второй главы, так что, если
возьмешь третью, я займусь четвертой.
— Договорились.
Я откидываюсь на подушку и делаю конспект нужной главы. Сама не
понимаю, как мне удается сосредоточиться, ведь в голове у меня лишь
Майлз и то выражение, которое застыло на его лице, когда он
захлопнул дверь.
Я причинила ему боль.
Значит, теперь мы квиты.

* * *
Мы с Чадом обменялись конспектами и ответили на вопросы к
каждому параграфу, потом сделали копии. Конечно, когда три студента
распределяют между собой задания и делятся ответами, это
жульничество, но какая, на фиг, разница? Я и не утверждала никогда,
что идеальна.
Чад немного нервничает из‑за Майлза, я стою на пороге и провожаю
его до прибытия лифта. Если честно, я тоже немного переживаю.
Потом иду на кухню и выгружаю из холодильника все, что там
осталось.
Готовить не хочу, потому что Корбин вернется только ночью. Не
успеваю выложить на тарелку еду, как раздается стук и входная дверь
распахивается.
Только Майлз стучит и входит одновременно…
Спокойно…
Спокойно, спокойно, спокойно…
Спокойно, черт побери!
— Кто это был? — вопрошает Майлз у меня за спиной.
Я не оборачиваюсь и продолжаю накладывать еду, словно появление
Майлза после трех недель молчания не вызвало во мне бурю чувств,
главным образом гневных.
— Однокурсник. Готовились к занятиям.
От Майлза исходит напряжение, чувствую это, хотя по‑прежнему стою
спиной.
— Три часа?

Я резко поворачиваюсь, но ругательства, готовые сорваться с губ,
застревают в горле. Майлз застыл на пороге кухни, держась за
дверную раму над головой. Подбородок зарос короткой щетиной —
значит, несколько дней не был на работе. Босой, рубашка задралась,
обнажив живот.
Я смотрю на него молча.
А потом начинаю орать:
— Если я три часа подряд трахалась с парнем у себя в спальне — тем
лучше для меня! Ты не вправе судить о том, чем я занимаюсь. Ты —
мерзавец. У тебя проблемы с головой, и я больше не желаю иметь с
ними дела!
Ложь. Я хочу иметь дело с проблемами Майлза. Хочу полностью в них
погрузиться, хочу сама стать его проблемой. Но я должна быть
независимой и сильной и не позволять мужчине вытирать о себя ноги
только потому, что он мне нравится.
Глаза у Майлза сощурены, дыхание тяжелое и учащенное. Он быстро
подходит, обхватывает мое лицо руками, чтобы заставить меня поднять
глаза.
Взгляд Майлза полон отчаяния, и я упиваюсь мыслью, что он боится
меня потерять. Он ждет несколько мгновений, прежде чем заговорить.
Всматривается мне в лицо, поглаживает по щекам. Руки у Майлза
сильные и надежные, и, как это ни ужасно, я хочу ощущать их всем
телом. Ненавижу ту девушку, в которую он меня превращает.
— Ты с ним спишь? — наконец спрашивает он, ища правды в моих
глазах.
Не твое дело, Майлз.
— Нет, — отвечаю я вслух.
— Ты с ним целовалась?

Тоже не твое дело.
— Нет.
Майлз облегченно переводит дыхание. Его руки падают на стол по обе
стороны от меня, и он склоняет голову мне на плечо.
Больше не задает вопросов.
Ему больно, а я понятия не имею, чем помочь.
Только Майлз может изменить наши отношения, но, как мне хорошо
известно, он к этому не готов.
— Тейт… — с болью шепчет Майлз, утыкаясь лицом мне в плечо и
обнимая одной рукой за талию. — Проклятье, Тейт… — Другую руку
кладет мне на затылок и целует в шею. — Что же мне делать? Что
делать?..
Я сжимаю веки. Замешательство и боль в его голосе невыносимы.
Качаю головой, потому что не могу ответить на вопрос, смысл
которого мне неизвестен. И потому, что я не в силах отстраниться.
Губы Майлза касаются моей шеи под ухом, и мне одновременно
хочется прижать его к себе и оттолкнуть как можно дальше. Его рот
скользит по коже, и я склоняю голову для поцелуя. Пальцы Майлза
придерживают меня за затылок, чтобы мое лицо было прямо напротив
его.
— Прогони меня, — молит Майлз, обдавая меня теплым дыханием. —
Зачем тебе это? — Он целует меня в шею и останавливается, только
чтобы сказать: — Я не знаю, как перестать тебя хотеть. Вели мне уйти,
и я уйду.
Но я не велю.
— Не могу… — шепчу я.

Когда Майлз доходит до моих губ, я поворачиваю к нему лицо, хватаю
его за рубашку и притягиваю к себе, прекрасно сознавая, что с собой
делаю. Все кончится так же отвратительно, как в прошлый раз, но я
хочу этого не меньше, чем прежде.
Или даже больше…
Майлз останавливается и пристально смотрит мне в глаза.
— Я не могу дать тебе большего, — шепчет он. — Просто не могу.
Ненавижу его за эти слова — и в то же время уважаю.
В ответ притягиваю его ближе, и наши губы встречаются. Мы
одновременно раскрываем их и отчаянно набрасываемся друг на друга:
стонем, тянем за одежду, впиваемся пальцами в кожу.
Секс, напоминаю я себе. Это просто секс. Ничего больше.
Единственная часть Майлза, которую он готов мне подарить.
Можно сколько угодно повторять, что ничего другого мне не нужно, но
я беру, беру, беру все, до чего только могу дотянуться. Пытаюсь
разгадать каждый звук, который он издает, каждое прикосновение.
Хочу убедить себя, что Майлз дает мне гораздо больше, чем кажется.
Дура.
По крайней мере, я это понимаю.
Я расстегиваю его брюки, а он — мой лифчик. Еще раньше, чем мы
достигаем спальни, я оказываюсь без футболки. Не отнимая своих губ
от моих, Майлз захлопывает дверь и сдергивает с меня лифчик.
Толкает на кровать, стаскивает с меня джинсы, затем встает и снимает
брюки.
Это борьба.
Я и Майлз против всего остального.

Мы несемся наперегонки со своей совестью, гордостью,
самоуважением и правдой. Майлз хочет проникнуть в меня еще до
того, как все это нас настигнет.
Он ложится на кровать и тут же оказывается надо мной, на мне, внутри
меня.
Мы победили.
Его рот вновь находит мой — и только. Он меня не целует. Наши губы
соприкасаются, дыхание смешивается, глаза смотрят в глаза, и это не
поцелуй.
Это нечто гораздо большее.
С каждым толчком губы Майлза скользят по моим, взгляд становится
более жадным, но он ни разу меня не целует.
Целоваться гораздо легче, чем делать то, что совершаем мы. Во время
поцелуя можно закрыть глаза. Заглушить мысли, а вместе с ними —
боль, сомнения и стыд. Когда целуешься с закрытыми глазами,
защищаешь себя от уязвимости.
Но это не защита.
Это столкновение. Поединок взглядов. Битва с открытыми глазами.
Вызов — от меня Майлзу, от Майлза — мне.
«Ну же, попробуй, положи этому конец!» — беззвучно кричим мы друг
другу.
Все то время, что Майлз во мне, он не отводит глаз. С каждым толчком
я вновь слышу у себя в голове слова, которые он произнес всего
несколько недель назад:
«В такие минуты легко принять чувства и эмоции за то, чем они на
самом деле не являются, особенно если смотреть человеку в глаза».

Теперь я поняла. Поняла очень отчетливо, поэтому почти хочу, чтобы
Майлз закрыл глаза, ведь, скорее всего, у него нет тех чувств, которые
я вижу на его лице.
— Мне так хорошо с тобой, — шепчет Майлз мне в губы.
Мой стон служит ему ответом. Майлз просовывает правую руку между
нами и надавливает на то место, прикосновение к которому обычно
заставляет меня откинуть голову и закрыть глаза.
Только не в этот раз. Я не отступлю.
Особенно когда он смотрит в глаза, вопреки тому, что сам же говорил.
Да, я отказываюсь отступать, но все же даю ему понять, как мне
нравится то, что он делает. У меня нет выбора: я не властна над
собственным голосом. Мой голос принадлежит сейчас девушке,
которая думает, будто именно этого она и хочет от Майлза.
— Не останавливайся… — молит мой голос, все больше и больше
подчиняясь Майлзу.
— Я и не собирался.
Майлз надавливает сильнее — и внутри, и снаружи. Берет мою ногу
под колено и подтягивает ее к своей груди, отчего угол между нашими
телами слегка меняется. Он плотно прижимает мою ногу к своему
плечу и входит еще глубже.
— Майлз… О боже…
Я выкрикиваю его имя, призываю бога и черта. Мое тело дрожит. Не
уверена, кто сдался первым, но мы целуемся, и наши поцелуи так же
неистовы и глубоки, как его толчки у меня внутри.
Он стонет. Я стону громче.
Я содрогаюсь. Он содрогается еще сильнее.

У него перехватывает дыхание. Я дышу так глубоко, что хватит на нас
обоих.
Майлз делает последний выпад и придавливает меня к кровати своим
весом.
— Тейт… — стонет он мне в губы. — Черт побери, Тейт… —
Медленно выходит и ложится щекой мне на грудь. — Это прекрасно.
Это. Чертовски. Прекрасно.
— Знаю.
Майлз перекатывается на бок и обнимает меня одной рукой.
Мы тихо лежим рядом.
Я не хочу признавать, что снова позволила собой воспользоваться.
Он не хочет признавать, что это был не просто секс.
Оба мы лжем самим себе.
— А где Корбин? — спрашивает Майлз.
— Вернется ночью.
Майлз озабоченно хмурит брови.
— Мне лучше уйти. — Он встает с кровати и надевает джинсы. —
Потом заглянешь?
Я киваю, встаю и тоже натягиваю джинсы.
— Будешь проходить мимо кухни, прихвати мою футболку, — прошу
я, застегивая лифчик.
Майлз распахивает дверь спальни, но не выходит, останавливается,
глядя на кого‑то.

Черт…
Корбин…
Я бросаюсь вперед, чтобы помешать тому, что сейчас произойдет.
Корбин сверлит Майлза глазами на пороге своей комнаты.
Я заговариваю первой.
— Корбин, прежде чем ты что‑нибудь скажешь…
Брат делает мне знак замолчать. Опускает взгляд на мой лифчик, и его
передергивает, словно он до последнего надеялся, что между нами
ничего не было. Корбин отводит глаза, а я поспешно прикрываюсь
руками. Какой стыд, что он все слышал. Брат смотрит на Майлза со
смесью ярости и разочарования.
— Как давно это продолжается?
— Не отвечай ему, — вмешиваюсь я.
Хочу, чтобы Майлз просто ушел.
Корбин не имеет права его допрашивать. Это же смешно!
— Довольно давно, — пристыженно бормочет Майлз.
— Ты ее любишь?
Мы смотрим друг на друга. Затем Майлз переводит взгляд на Корбина,
словно пытается решить, кому из нас угодить своим ответом.
Наконец он медленно качает головой, и такая реакция определенно не
устраивает ни меня, ни брата.
— Ну, хотя бы планируешь полюбить?

Я смотрю на Майлза так пронзительно, словно его спросили, в чем
смысл жизни. Я жду его слов еще нетерпеливее, чем Корбин.
Майлз переводит дыхание и снова качает головой.
— Нет, — шепотом произносит он.
Нет…
Он даже не планирует меня полюбить…
Я знала, каким будет его ответ, и не ждала ничего другого. И все‑таки
мне ужасно больно. Даже соврать не смог, чтобы не разочаровывать
Корбина. А значит, Майлз не просто ведет со мной игру. Он такой и
есть.
Майлз не способен на любовь. По крайней мере, больше не способен.
Корбин стискивает дверной косяк, закрывает лицо рукой и делает
медленный вдох. Затем снова поворачивается к Майлзу. Его глаза —
словно две стрелы, направленные в цель. В жизни не видела брата в
таком бешенстве.
— Выходит, ты просто трахал мою сестру?
Я жду, что Майлз отшатнется, но он делает шаг вперед.
— Корбин, она взрослая женщина!
Корбин тоже делает шаг навстречу.
— Убирайся!
Не знаю, ради меня или ради друга, но Майлз поступает так, как ему
велено.
Уходит.

Я все еще стою на пороге своей комнаты и смотрю на Корбина так,
словно готова на него наброситься.
Взгляд у него такой же непреклонный, как поза.
— Ты не знаешь, каково это — быть братом. Так что не смей говорить,
что я не имею права злиться.
И он захлопывает дверь.
Я часто моргаю, чтобы сдержать слезы гнева на брата, слезы обиды на
Майлза и слезы стыда за эгоистичный выбор, который совершила. Нет,
у них на глазах я плакать не буду!
Нахожу свою футболку, натягиваю ее и шагаю в квартиру напротив.
Майлз тут же открывает. Он смотрит мне через плечо, словно ожидает
увидеть там Корбина, затем отодвигается в сторону, чтобы дать мне
пройти.
— Он переживет, — говорю я.
— Знаю. Но это будет уже не то.
Майлз проходит в гостиную и опускается на диван. Я сажусь рядом.
Мне нечего ему сказать, он прав. Отношения у них с Корбином, скорее
всего, теперь не будут прежними. От мысли, что причиной тому
являюсь я, становится противно.
Майлз со вздохом кладет мою руку себе на колени и переплетает свои
пальцы с моими.
— Тейт, прости меня.
— За что?
Сама не уверена, зачем делаю вид, будто не поняла. Я прекрасно
поняла, о чем он.

— Прости, что не смог ответить «да», когда Корбин спросил,
планирую ли я тебя полюбить. Просто не хотел врать — ни тебе, ни
ему.
— Ты с самого начала честно сказал, чего от меня хочешь. Разве я
имею право на тебя сердиться?
Майлз переводит дыхание, встает и начинает мерить шагами комнату.
Я сижу на диване и наблюдаю, как он пробует собраться с мыслями.
Наконец он останавливается и сцепляет руки на затылке.
— Я не имел права требовать у тебя отчета о том парне. Я запретил
задавать вопросы о моей жизни, так что не вправе расспрашивать о
твоей.
С этим я спорить не намерена.
— Просто я не знаю, что нам делать.
Майлз подходит ближе, и я встаю ему навстречу. Он привлекает меня к
себе.
— Понятия не имею, как облечь это в красивую или хотя бы учтивую
форму, но я сказал Корбину правду. Я больше никогда никого не
полюблю. По‑моему, оно того не стоит. Однако с тобой я поступил
нечестно. Я знаю, что морочу тебе голову. Понимаю, что сделал тебе
больно, и признаю свою вину. Мне нравится быть с тобой, но когда мы
вместе, я все время боюсь, что ты считаешь нашу связь чем‑то
большим, нежели она есть на самом деле.
Нужно как‑то отреагировать, но пока я обдумываю его слова. По идее,
каждая фраза должна стать для меня красным флагом, особенно в паре
с признанием, что он не планирует полюбить меня или построить со
мной отношений. Однако красный флаг не взвивается.
Взвивается зеленый.
— Ты не желаешь любить именно меня или вообще никого?

— Никого. Никогда. Что же до тебя… тебя я просто… хочу.
Его ответ вызывает у меня восторг, отвращение и снова восторг.
Я ненормальная. Услышав такое, нужно бежать со всех ног, а мне
хочется обнять Майлза и дать ему то, что он готов от меня получить. Я
лгу ему, лгу себе, и это не принесет нам обоим ничего хорошего, но я
не в силах остановить слова, которые срываются у меня с языка.
— Я ничего не имею против, пока все просто. Но если ты устраиваешь
выходки вроде той, когда ты ушел и хлопнул дверью, все становится
не просто, а очень даже сложно.
— Просто… — медленно произносит Майлз, как бы пробуя это слово
на вкус. — Если ты сможешь не усложнять, то и я сумею.
— Отлично. А если одному из нас станет слишком трудно, мы
поставим точку.
— За себя я спокоен. А вот за тебя боюсь.
Я тоже за себя переживаю, но так сильно хочу быть с ним, что не
думаю о том, каково мне будет после.
И тут я понимаю, в чем состоит мое единственное правило. Все это
время у Майлза были границы, а я оставалась уязвимой.
— Кажется, я наконец‑то придумала свое правило.
Майлз выжидающе смотрит на меня.
— Не давай мне ложных надежд на будущее. Особенно если знаешь,
что будущего у нас не предвидится.
Майлз тут же напрягается.
— Разве я когда‑нибудь подавал тебе надежду? — с беспокойством
спрашивает он.

Да, около получаса назад, когда смотрел мне в глаза все то время, что
был во мне.
— Нет, — поспешно говорю я. — Просто возьми на заметку. Не делай
ничего такого, что может дать мне надежду. Пока мы оба не питаем
иллюзий, все в порядке.
Некоторое время Майлз молча смотрит на меня.
— Никак не могу понять: ты необычно зрелая для своего возраста или
просто живешь мечтами?
Я пожимаю плечами, пряча свои мечты в глубине сердца.
— Наверное, и то и другое. Этакая взрывная смесь.
Майлз целует меня в висок.
— Когда произносишь такое вслух, звучит ужасно, но обещаю, что не
буду тебя обнадеживать.
На сердце у меня мрак, а на лице — натянутая улыбка.
— Вот и славно. У тебя явно что‑то с головой, поэтому я лучше
поберегу свое сердце для кого‑нибудь более нормального.
Майлз смеется. Возможно, потому, что понимает: шансы найти
человека, готового на подобные отношения, если это вообще можно
назвать отношениями, ничтожно малы. Однако именно такая девушка
недавно переехала в квартиру напротив, и она ему нравится.
Я ведь нравлюсь тебе, Майлз Арчер…
* * *
— Корбин обо всем узнал, — говорю я, усаживаясь на свое обычное
место рядом с Кэпом.
— Ой‑ой‑ой… Малыш еще жив?

— Пока да. Не уверена, надолго ли.
Входные двери распахиваются, и входит Диллон. Он снимает шапку,
стряхивает с нее дождевые капли и идет к лифту.
— Иногда мне хочется, чтобы рейс, который я отправляю наверх, не
долетел, — вполголоса произносит Кэп, искоса глядя на Диллона.
Похоже, Кэп тоже его недолюбливает. Мне даже немного жаль парня.
Кэп хочет нажать кнопку вызова, но Диллон его опережает.
— Я в состоянии сам все сделать, старичок.
Секунд десять назад мне было жаль Диллона. Теперь я беру свои слова
обратно.
Диллон подмигивает мне.
— Что поделываешь, Тейт?
— Купаю слонов, — с невозмутимым видом отвечаю.
Диллон смотрит озадаченно.
— Если не хочешь получить язвительный ответ, не задавай глупых
вопросов, — подает голос Кэп.
Двери лифта раздвигаются. Диллон закатывает глаза и входит внутрь.
Кэп с ухмылкой смотрит на меня, затем поднимает руку, и я даю ему
пять.

жүктеу/скачать 1,41 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: