195
Раздел 1. Наши статьи
не спешить. Во-вторых, я знал, что в редакции уже имеется, напи-
сан, набран большой материал о Германе Титове; приоритет «Из-
вестий» был таким образом обеспечен. Он был обеспечен еще рань-
ше, треть века назад»
[Аграновский, 1962].
Указанная обеспеченность — семейная преемственность. Не кон-
фликт отцов и детей, а их дружба. Язык Анатолия Абрамовича
столь же чист и живописен, сколь и язык Абрама Давидовича. Если
тишина — то
«блаженная»,
если слава — то
«шумная, потная, бес-
церемонная».
Берут за душу и такие описания, как
«сухонькая ста-
рушка в белом платке», «Степан Павлович вышел на порог и стоял
долго, глядя на небо: где он там? Хоть бы двигалась какая звездоч-
ка», «выпытывали недоспрошенное, собирали недособранное, соко-
лами кидались на телеграммы».
Это здесь
«запахнет валерьянкой»,
здесь
«прокашляется репродуктор».
Здесь Титовы будут «
просты,
радушны, по-настоящему интеллигентны».
Наконец,
именно здесь
Аграновский подумает:
«Всегда надо доверять жизни, описывать ее
достоверно и просто».
А все происходящее в доме Титовых припе-
чатает одним словом:
«колобородица».
Примечательно: лейтмотив
«хорошо быть первым»
звучит неод-
нократно, и это — еще одна интертекстуальная (помимо темы) на-
ходка журналиста. Первым, кто написал о коммуне «Майское утро»,
был Аграновский-отец, первым, кто оказался на родине Германа Сте-
пановича, был Аграновский-сын, первым, кто совершил длительный
космический полет, стал Титов. Журналист-сын в
буквальном и пе-
реносном смысле идет по стопам журналиста-отца. Ему важно дойти
до самой сути: пообщаться с человеком, понять которого — непро-
сто. Как замечает Анатолий Абрамович, к этой встрече себя он гото-
вил, спешил, чтобы застать.
И застал — в школе, в пустом классе, за учительским столом,
один на один с черной совестью. Зачем спешил? Чтобы разрешить
спор, начатый отцом — защитником
Топорова и критиком его
«глав-
ного гонителя, антипода, кровного врага».
Но критик этот, увы,
так и остался при своем:
«Жив, говорите, Адриан Митрофанович…
Ай-яй-яй! Я думал, и косточки его истлели, да-а… Что ж, о тепереш-
нем его не буду говорить: данных у меня нет. Может, он и исправил-
ся. Вон Алексей Толстой графом был, а пользу все ж таки принес го-
сударству. Зачем старое поминать?».
Ослиная упертость Агранов-
ского удивила, она же сделала его еще более решительным:
«О Топо-
рове писать будут, обязательно будут. Вы слышали по радио: в кос-
196
Алтайский текст в русской культуре
мосе был Герман Титов. А он родом из той самой деревни, из «Май-
ского утра». И родители его при мне сказали журналистам, что всем
лучшим, что есть в них, они обязаны своему первому учителю — То-
порову. Так что ничем не могу вам помочь: будут теперь о Топоро-
ве писать».
Аграновский-сын остался верен себе, верен своему слову и слову
своего отца. И, будь сын на его месте тогда, в
квартире ночного сто-
рожа, где Глафира читала Гейне, Анатолий Аграновский написал бы,
как признается, «… то же самое. Слово в слово». В большую журна-
листику он, к слову, пришел не откуда-нибудь — с Алтая: начинал
Анатолий Абрамович с заметок в газете «Красная Ойротия» [Витов-
цев, 2006]. Один из его материалов — «Сибирские» — посвящен дру-
гой знаковой для Алтая фигуре, Михаилу Афанасьевичу Лисавенко,
что в лихолетье усыпал алтайскую землю розами, тюльпанами, геор-
гинами. Но это уже другая история…
Остается добавить, что,
к сожалению, в наши дни таких своеоб-
разных, как очерки Аграновских, материалов все меньше и меньше.
Отчасти — из-за кризиса жанров, обесценивающего публицистику.
Но более всего — из-за вездесущей политкорректности, выхолащи-
вающей как самобытный язык, так и самобытные темы.
Достарыңызбен бөлісу: