Война во Вьетнаме (1946—1975 гг.)
жүктеу/скачать 11,23 Mb.
|
|
И наконец, чем глубже Америка погружалась в войну, тем больше играл против нее собственный имидж Джонсона. Когда война затягивается, а решительной победы все нет и нет — а именно так виделись события американцам в середине 1967 года, — народу требуется боевой вожак, тот, кто способен воззвать к чувству патриотизма и объяснить людям все простыми и понятными словами. Народ нуждался в ком-то вроде Авраама Линкольна или Франклина Делано Рузвельта, тогда как видел перед собой Ричарда Никсона или Уоррена Хардинга, нерешительного размазню, ведущего закулисные политические игры. Эрозия все сильнее разъедала дух нации летом 1967-го стараниями журналистов из газет вроде “Ричмонд тайме диспэтч”, “Кливленд плейн дилер” и “Лос-Анджелес тайме”, то поддерживавших войну, то выражавших по данному вопросу разного рода сомнения. 20 августа в обозрении Ассошиэйтед Пресс сообщалось, что ряды парламентариев из верхней палаты, выступавших за продолжение участия США в конфликте, редеют — верными вьетнамской политике Джонсона остаются сорок четыре сенатора, тогда как сорок выступают против. Примерно такой же расклад симпатий наблюдался и в нижней палате. 20 сентября “Крисчен сайенс монитор” сообщила, что из 205 опрошенных конгрессменов сорок три признались, что в последнее время отказались от поддержки президентской политики во Вьетнаме. В октябре 1967 года с “президентского корабля” сбежал мощный печатный орган, журнал “Тайм энд лайф”. 8 октября “Нью-Йорк тайме” заявила, что, по данным проведенных ее сотрудниками опросов, поддержка войны со стороны парламентариев нижней палаты падает<28>. Перенимая эстафету от магнатов периодики, начали менять характер освещения войны и телевизионщики, которые, по выражению авторов книги “Документы Пентагона”, “...мигрировали со своей позиции, традиционно враждебной администрации, к роли катализатора публичного протеста против войны”<29>. Все лето и всю осень 1967 года американские граждане, читая газеты и поглядывая на телеэкраны, находили там кровь, грязь и ужасы войны и постепенно приходили к мысли, что сомнительные цели, преследуемые США во Вьетнаме, просто всего этого не стоили. Ослабление поддержки народа Соединенных Штатов выражалось в том, что военным связывали руки. Им уже не приходилось надеяться на значительное увеличение американского контингента во Вьетнаме, вне зависимости от того, существовала в том необходимость или нет, поскольку наращивание военного присутствия в регионе потребовало бы призыва на службу части резервистов, что казалось президенту Джонсону равносильным совершению политического самоубийства. Ослабление поддержки войны со стороны общества обусловливало и стратегию. Ведь если народ еще как-то был готов терпеть войну в тех масштабах, в которых она велась в 1967-м, то чего же ждать, если придется распространить военные действия на территорию Лаоса, Камбоджи или Северного Вьетнама? А если нанести удар по дамбам или применить атомное оружие? Подобные мысли толкали президента обратно к бесполезной ограниченной войне. Единственное, на что можно было надеяться в ней, это на то, что “какой-нибудь выход найдется”. Все, что происходило дома, отражалось и на военнослужащих на передовой — холодок растущего общественного осуждения проникал в окопы и блиндажи. Командиры дивизий, полков, батальонов и рот шли на все, только чтобы сократить потери. За время моей службы во Вьетнаме с 1967 по 1969 гг. я ни разу не видел и не слышал приказа, требовавшего от американских офицеров избегать потерь. Однако старшие офицеры знали: с них спросят объяснений, если окажется, что потери в их части превышают норму, особенно в том случае, если разница между своими потерями и ущербом, нанесенным противнику, будет меньше, чем в других подразделениях, занятых в аналогичных операциях. В результате сухопутные силы США во Вьетнаме разработали новый подход к боевым действиям. Теперь американская пехота “разыскивала” и “сковывала” неприятеля, тогда как обеспечивающим огневую поддержку частям приходилось “разбивать” и “приканчивать” его. Точно так же “положили на полку” прославившую себя прежде тактику огня и маневра. Теперь вместо того, чтобы сходиться с неприятелем в ближнем бою, делали следующее: обнаружив противника, отступали на оборонительные позиции, предоставляя приканчивать его ВВС, штурмовым вертолетам и артиллерии. Многих американских офицеров подобный подход возмущал, и они приписывали начальству кучу грехов, начиная от неразумных тактических решений и кончая трусостью. Даже генерал Вестморленд, при котором и выкристаллизовался такого рода метод, осуждал подобную тактику, однако он начал делать это не раньше, чем, уехав из Вьетнама, занял пост начальника штаба армии. Причем касался он не столько самой войны во Вьетнаме, сколько сетовал по поводу того, какой негативный эффект окажет подобный подход на молодых офицеров, которые на практике не были знакомы с другой тактикой. Что они станут делать, когда им придется воевать в следующей войне? Критика Вестморленда, по всей видимости, разумна. Но вот только ни он, ни другие противники “экономичного подхода” не дают ответа на вопрос: что было бы, если бы пехота постоянно ввязывалась в перестрелки с противником или сходилась с ним врукопашную? По мере того как снижалась поддержка войны в США в 1967-м, на первый план выходила политика умиротворения и переговоров. Чтобы вдохнуть новую жизнь в программу пацификации, президент Джонсон направил во Вьетнам Роберта Комера и нового посла, Эллсворта Банкера, которые прибыли в регион в конце апреля — начале мая. Обоим предстояло сыграть важную роль во Второй Индокитайской войне. Если и есть такое понятие, как американский аристократ, каковыми становятся не только по праву рождения, а вследствие больших достижений, благородства характера, заслуг перед отечеством, тогда Эллсворта Банкера можно смело причислить к тем немногим, кто достоин такого звания. Родился он в Йонкерсе, в штате Нью-Йорк, 11 мая 1894 года. В 1916-м закончил Йельский университет, работал в бизнесе (в Национальной сахарорафинадной компании), а до своего направления в Сайгон уже успел послужить в качестве посла Соединенных Штатов в Индии, Италии и Аргентине. Пользовался особым доверием президента Джонсона за то, как мастерски справился с ролью специального представителя США во время доминиканского кризиса 1966 года. Банкеру было семьдесят два, когда в апреле 1967-го президент Джонсон решил предложить ему неперспективный пост посла во Вьетнаме. Несмотря на возраст, ежедневно проводивший много времени на теннисном корте Банкер находился в отличной форме. Годы, ум, манеры, личное обаяние и прекрасный послужной список помогли Банкеру и заставили прислушиваться к нему генералов и высших чиновников в Сайгоне. На протяжении всего периода нахождения на посту посол Банкер оставался патриотом и “ястребом”, более того, “ястребом”-оптимистом. В 1967-м он считал, что США выигрывают войну и будут продолжать выигрывать ее. Что ж, если бы она велась в соответствии с его взглядами, то уверенность Банкера не оказалась бы беспочвенной. Страна в большом долгу у Эллсворта Банкера. С самого своего появления во Вьетнаме Банкер стоял на том, что называл концепцией “одного фронта”. Хотя в марте 1967-го президент принял решение поручить программу умиротворения Вестмор-ленду, Банкер с его теорией “одного фронта” здорово помог командующему. В первой же своей речи посол Банкер твердо заявил, что не желает слышать выражений вроде “военный фронт” и “фронт умиротворения”, есть только один фронт, и им командует и будет командовать генерал Вестморленд, а Комер, несмотря на посольскую должность и соответствующий ей ранг четырехзвездного генерала, станет руководить программой пацификации как помощник Вестморленда. Итак, Роберт Уильям “Боб” Комер, известный также как “Блоуторч” (Blowtorch, то есть “Паяльная лампа”, все другие его прозвища непечатные), вышел на сайгонскую арену — любое место, куда выходил Боб Комер, быстро превращалось в арену. Во Нгуен Зиапу понравился бы Боб Комер, который так же, как и Зиап, не был “симпатягой”. Он был “шершавым”, властолюбивым, хитрым, послушным (когда надо), тщеславным, эгоцентричным, помнящим о своих высоких полномочиях и не любившим, чтобы другие забывали об этом. Его по-настоящему всецело заботило только одно — карьера — ив связи с этим успех программы умиротворения. Несмотря на сложный характер (или же именно вследствие этого), Боб Комер принадлежал к числу людей, которых называют пробивными, и отличался кипучей энергией и острым как лезвие бритвы умом. Он представлял собой бюрократа высшей марки, всегда четко знавшего, как решить дело официальным путем и как “с заднего крыльца”. В его “репертуаре” имелся широкий набор всевозможных средств: от неявных угроз, едкого сарказма, стучания по столу кулаками до откровенного подхалимажа и холодной расчетливости, — и все это он при необходимости пускал в ход ради достижения поставленных целей. Дух могучей личности Комера хорошо отражен в служебной записке на имя президента Джонсона, составленной 18 марта 1967-го перед самым совещанием на Гуаме. Как мы помним, на том самом совещании Джонсон поручил реализацию программы умиротворения Вестморленду. Комер пишет следующее: “Вам известно, что вы всегда можете рассчитывать на меня как на доброго солдата и твердого сторонника вашей вьетнамской политики в любом деле, направленном на то, чтобы одержать победу во Вьетнаме. Я готов сделать все, что только в человеческих силах. Не стану скрывать, я нахожусь в некотором смущении в связи с переменой планов относительно моей миссии. Я полагал, вы намеревались послать меня (во Вьетнам) как второго человека, чтобы я занимался всей гражданской стороной дела. В связи с изменением планов (о чем я совершенно случайно впервые узнал три дня тому назад), похоже, меня понижают до третьего человека (или даже четвертого, учитывая еще Вести), ограничивая круг моих обязанностей "умиротворением", — даже Портер обладал более обширными полномочиями. Что бы мне ни пришлось делать, я всей душой готов к самому тесному сотрудничеству с Эллсвортом (моим старым другом) и Джином Локом. Вместе с тем я уверен, для того чтобы делать хорошо порученную мне вами работу (наверное, самую неблагодарную во Вьетнаме), требуются положение и властные рычаги. Тут я целиком полагаюсь на вас и думаю, что могу добиться и добьюсь результатов<курсив Комера>. Уолт (Ростоу) говорил мне, что вы можете отдать пацификацию военным. Я искренне уверен, что это лучшее решение (безопасность — это ключ, и у армии есть немало средств для ее обеспечения). Вместе с тем наши дела там явно идут лучше, а потому это<передача вопросов пацификации военным> не является больше единственным вариантом. Более серьезную проблему представляют организационные моменты со стороны ПЮВ, а не с американской стороны. Однако если мы доверим умиротворение Вести, не меняется ли тогда коренным образом роль, запланированная для меня? И последнее, повестка дня совещания на Гуаме ужасно длинная. Вы снова будете тратить всё свое время, выслушивая жалобы и требования ПЮВ и американских представителей. Дабы сдвинуть дело с мертвой точки и с умом распорядиться нашим секретным оружием — Линдоном Джонсоном, — мы должны урезать повестку до 5 — 6 самых важных пунктов и на них исключительно и сосредоточить все наше внимание. Ростоу со мной согласен. Я надеюсь передать вам мою докладную в полете и выслушать от вас устные инструкции”<30>. На первый взгляд Комер —личность более чем заурядная. Роста в нем примерно сто семьдесят сантиметров, на носу очки с очень толстыми стеклами, в зубах трубка, а со своим галстуком-бабочкой он кажется каким-нибудь преподавателем истории средних веков из Гарварда или Принстона. Но внешность обманчива. В 1942-м Комер с отличием закончил Гарвард и отправился в армию, где служил младшим офицером. После войны начал карабкаться по чиновничьей лестнице, поработав с 1947-го в ЦРУ, затем в Совете государственной безопасности и добравшись до должности специального представителя президента по вопросам умиротворения (1965 — 1967 гг.). В 1967-м Джонсон передал ему руководство программой под генералом Вестморлендом. Комер смог сделать то, чего никому до него не удавалось, — заставить программу работать. Секрет успеха объясняется не одними только незаурядными способностями Комера и его энергией, но и самым главным фактором — удачей. Он отправился во Вьетнам, когда пацификация привлекала особое внимание Белого дома, что, естественно, не могло не оказать влияния на посла Банкера и генерала Вестморленда в Сайгоне. Но даже и этого оказалось бы, возможно, маловато, если бы коммунисты не начали Новогоднего наступления, используя Вьетконг с его инфраструктурой, в качестве передового отряда оказавшейся неудачной акции. Удар, который приняли на себя Вьетконг и, прежде всего, его руководство, фактически перебил хребет этой организации. Однако именно Комер, и никто иной, первым разглядел возможность использовать ситуацию. Он распространил действие программы на сельские районы и подстегнул южновьетнамское правительство, подвигнул его на героические усилия, заставив управлять собственным народом. К американскому военному руководству и штабу КОВПЮВ Комер относился одновременно с уважением, презрением и осторожностью. Он уважал их за способности, отменное знание дела и преданность этому делу, а презирал за почти монашеский аскетизм и нежелание “обстряпывать делишки” в типичном для гражданских бюрократов духе и боялся, поскольку видел в них могущественного противника, способного свернуть шею его программе и вместе с ней карьере Боба Комера. Внешне он с большим почтением относился к Вестморленду и Абрамсу, однако оба генерала знали о камне за пазухой у Комера, находившегося на короткой ноге с президентом Джонсоном. В кабинете Комера в штабе КОВПЮВ всюду висели фотографии, на которых он был запечатлен рядом с Джонсоном во время рабочих совещаний. Вестморленд относился к гражданскому помощнику покровительственно, однако в то же время держал с ним дистанцию, уважал его за деловую хватку и энергию и не минуты не сомневался в том, что Комер способен стать для него источником неприятностей. Генерал вел себя с Комером так, чтобы не давать тому возможности обвинить его в провале программы умиротворения. Потому, что бы ни пожелал Комер, ему все предоставляли. Комер и Абраме ценили друг друга за ум и способности, но при этом не доверяли один другому. Комер довольно быстро понял, что Абраме не боится его связей в Вашингтоне и, случись генералу занять место командующего КОВПЮВ, не даст помощнику по умиротворению всего, что тот потребует. Целеустремленный Комер видел в Абрамсе потенциального врага. Со своей стороны Абраме сознавал наличие у Комера возможности служить источником неприятностей и нередко относился к нему с плохо скрываемым презрением. Во время бесчисленных штабных совещаний в КОВПЮВ оба, бывало, вели умственные дуэли — каждый старался потихоньку “окружить” другого и при этом не подставить противнику фланга. Затем “звенела сталь мечей”, “лилась кровь”, и снова стороны возвращались к тактическому маневрированию. В середине 1967-го первой проблемой Комера стала философия организации программы. Он сам в начале 1967-го подсказал президенту Джонсону идею доверить политику умиротворения генералу Вестморленду, поскольку только у военных есть необходимые ресурсы и средства, чтобы справиться с задачей. Хотя на словах Комер ратовал за преобразование двух “фронтов” в один, на деле он собирался командовать своим “фронтом” сам. Он создал свою командную “Цепочку”, или CORDS (аббревиатура от Civil Operations and Revolutionary Development Support — Гражданские операции и поддержка революционного развития), протянувшуюся от него вниз к командирам действующих частей. Комер завел собственную отчетность и даже свою разведывательную организацию, в общем, в штабе КОВПЮВ появился штаб Комера. Позднее виртуозный бюрократ скажет: “...единственным способом сдвинуть программу умиротворения с мертвой точки, а мне это удалось, было вести свою войну, отдельную от той, которую вел генерал Вестморленд”<31>. Военные, включая штаб КОВПЮВ и полевые штабы действующих войск, отреагировали на навязчивые поползновения Комера разделить войну “на два фронта” тем, что просто самоустранились от участия в программе умиротворения, предоставив ему сражаться на своем фронте со своими людьми. Вестморленд прекрасно видел, куда направлены помыслы Комера, но и шагу не сделал, чтобы остановить его, поскольку тоже хотел сражаться на своем фронте. Возможно, в том была ошибка Вестморленда. Теоретически подлинное единство командования на обоих фронтах могло помочь как Вестморленду, так и Комеру добиться большего каждому на своем поприще. Впрочем, может, это и не так. Подлинное единство “фронтов” с одним командующим (Вестморлендом) во главе имело шанс вызвать противодействие Комера и обречь на неуспех общее дело. Затем Комеру предстояло разработать жизнеспособную конструкцию механизма реализации процесса умиротворения. Комер считал, что справиться с подобной задачей под силу только самим вьетнамцам. От американцев же требовалось лишь предоставлять необходимые ресурсы и средства, обеспечивать военную безопасность, планировать и организовывать, а самое главное — подталкивать партнеров. Таким образом, вся стратегическая линия Комера состояла из двух составляющих. Первое — сельскому населению было необходимо обеспечить длительную и непрерывную защиту от Вьетконга. Второе— правительству в Сайгоне следовало добиваться поддержки населения за счет проведения программ помощи жителям деревень. Ничего радикально нового. Комер сам признавал, что те же пункты прописывались и в прежних программах умиротворения. Новизна же, по словам самого Комера, заключалась в следующем: “...во всестороннем охвате проблемы и концентрации всех сил на ее решении”<32>. Вооруженный аппаратом, рабочей концепцией и двойной стратегией реализации идей, Комер летом 1967 года ринулся в бой. Однако грязи в авгиевых конюшнях пацификации накопилось так много, что справиться с ней единым махом оказалось не под силу даже такому Гераклу, как “Блоуторч” Комер. Большую часть 1967-го практически никакого прогресса не наблюдалось. Приходилось спаять воедино все 6500 звеньев “Цепочки” — шесть с половиной тысяч задействованных в ней сотрудников, — чтобы, натянув ее как струну, вытащить из болота неподъемного бегемота. В ПЮВ не понимали, отчего так повысилось значение умиротворения. Кроме того, как всегда, тормозили программу некомпетентность и коррумпированность чиновников ПЮВ. В 1967-м Комер сеял семена прогресса. Он поручил “Цепочке” подготовку личного состава полувоенных Народных и Региональных сил (НС и PC), ответственных за поддержание безопасности в сельских районах. Под натиском Комера ломались все барьеры, численность НС и PC росла, состоявшие в них крестьяне получали хорошее оружие и учились пользоваться им. Комер инициировал программу “PHOENIX” (“Феникс”), целью которой стало выявление и уничтожение инфраструктуры Вьетконга. Теоретически это было нужное и разумное начинание. Позднее СМИ обвиняли правительство США в том, что “PHOENIX” давала зеленый свет похищениям, убийствам и применению пыток. Все это по большей части ложь. Проблема заключалась не в варварстве методов, взятых на вооружение участниками программы “PHOENIX”, а в низкой результативности их действий. В первую очередь требовалась сложная и углубленная работа разведки по выявлению связей подпольщиков Вьетконга. Вместо того зачастую некомпетентные или неопытные представители различных разведслужб США и ПЮВ, которых Ко-мер попытался объединить в некое единое целое, сталкивались лбами и мешали друг другу работать. Им так и не удалось докопаться до ядра вьетконговского подполья. Самую скверную службу пацификации сослужила нереалистичная “система квотирования” — отголосок синдрома “подсчета голов”. В погоне за отчетностью южные вьетнамцы арестовывали “мелкую сошку”, людей, присоединившихся к Вьетконгу часто даже не по своей воле. Более того, вьетнамцы хватали тех, кто и вовсе не имел к Вьетконгу никакого отношения, зато имел трения с полицией ПЮВ. Подобная практика лишь способствовала разгулу коррупции. Впрочем, часто в тюрьмы попадали и вьетконговцы, но, поскольку мест не хватало, а выяснять личности задержанных не хотелось или же не было времени, их вскоре просто отпускали. В 1970-м сам Комер, к тому времени уже возвратившийся из Вьетнама, весьма негативно отзывался о программе “PHOENIX”. Тогда же, в 1967-м, стартовала и другая программа Комера, называвшаяся “Системой оценки состояния дел на селе” (СОДС) и представлявшая собой еще одно бухгалтерское начинание на этой войне, совершенно не поддававшейся статистическому учету. В рамках СОДС сотням специалистов предстояло произвести “замеры” в тысячах вьетнамских деревушек и заполнить реестр из восемнадцати пунктов. В результате населенный пункт заносился в список под литерой от А (безопасный) до F (находящийся под контролем ВК). СОДС имела свои уязвимые места, поскольку зависела от выводов зачастую неопытных или недобросовестных людей. Вместе с тем, как руководство к действию, она оказалась полезной для реализации программы умиротворения. Несмотря на все недостатки и просчеты, с тех пор, как в 1967-м за дело “завоевания сердец и умов” народа Южного Вьетнама взялся Комер, программа впервые по-настоящему заработала. В качестве же постскриптума можно добавить: Боб Комер уехал из Вьетнама, оставив после себя работающий механизм программы пацификации в 1968-м, чтобы отправиться послом США в Турцию. В 1969-м, когда к власти пришел Никсон, Комер поступил на работу в “Корпорацию Рэнда” в качестве консультанта, в 1977-м вернулся в правительство на должность заместителя министра обороны, где работал до 1980-го. Уолт Ростоу в своей книге “Диффузия власти” и в личном разговоре со мной заявлял, что, по его мнению, Комер внес один из самых весомых вкладов в дело США во Вьетнаме<33>, с чем я вполне согласен. Тем временем ближе к середине 1967-го на самой вершине властного Олимпа в Вашингтоне бушевали страсти. Началось все с высказанной Вестморлендом 18 марта просьбы об увеличении контингента войск США во Вьетнаме на 200 000 человек. И тема, и участники “баталии” были давно известны — с одной стороны Макнамара и Макнотон со своими “вундеркиндами” (как внутри правительства, так и вне его), с другой — Объединенный комитет, военное командование и несколько сторонников жесткой линии из администрации президента и из конгресса. 20 апреля 1967 года ОКНШ “пролил первую кровь”, поддержав просьбу генерала Вестморленда о направлении в регион еще 200 000 военнослужащих. Объединенный комитет предложил начать призыв резервистов и расширить зону военного присутствия США на Лаос, Камбоджу и, вероятно, также на Северный Вьетнам. ОКНШ двинулся дальше и внес рекомендацию приступить к минированию портов Северного Вьетнама, а также высказался за то, чтобы Соединенные Штаты “направили мощные людские и материальные ресурсы на достижение победы”<34>. В отдельном заявлении Объединенный комитет призвал также к бомбардировкам “таких объектов, разрушение которых произвело бы наиболее действенный эффект на способность Северного Вьетнама продолжать военные действия”<35>. Одним словом, чиновники в погонах говорили: “Давайте-ка выиграем эту войну”. Макнамара и гражданский штат МО, естественно, пришли в ужас от подобных предложений. Так, к середине мая, пошуршав бумагами, поскрипев перьями, гражданские выдали пакет своих рекомендаций, суть которых, как нетрудно догадаться, состояла в прямо противоположном. Первое — количество войск в Южном Вьетнаме, 470 000 человек, следует оставить на нынешнем уровне, заложив возможность послать дополнительно 30 000 военнослужащих. Второе — ограничить зону действия авиации в рамках программы “ROLLING THUNDER” 17° и 20° северной широты, так называемым “дымоходом”, или самой южной частью Северного Вьетнама. жүктеу/скачать 11,23 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|