Война во Вьетнаме (1946—1975 гг.)
жүктеу/скачать 11,23 Mb.
|
|
Абраме не принадлежал к числу людей, которые принимают важнейшие решения, не раздумывая. Прежде чем предпринять какой-либо ответственный шаг, Эйб всегда изучал проблему со всех сторон, “крутил” ее и так и сяк, стараясь рассмотреть в ней все возможные ловушки, просчитать все последствия. В ноябре 1968-го несколько северовьетнамских соединений отступило из района к югу от ДМЗ в Северный Вьетнам. Одновременно американская разведка засекла скопление сил противника к западу от Сайгона. Как начальник второго отдела, я докладывал командующему о передвижениях неприятеля и присутствовал во время обсуждения планов переброски 1-й аэромобильной кавалерийской дивизии из зоны около ДМЗ к Сайгону. Абраме скрупулезно изучал все аспекты предстоящей передислокации и даже выступал в роли “адвоката дьявола”, как противник данной акции. После двух дней обсуждений и рассмотрений командующий отдал приказ о переброске дивизии. Как показали события, решение оказалось верным. Генерал Абраме был больше чем просто умным человеком. Один из коллег описывал его так: “Он не являлся интеллектуалом, но был мудрым и проницательным. Он находил возможность сделать мудрые шаги и делал их”<1>. Абраме мог развернуть какой-нибудь тривиальный вопрос так, что он превращался в предмет обсуждения на уровне базовых принципов. Как-то на слушаниях в конгрессе один сенатор спросил Эйба, зачем Соединенным Штатам шестнадцать дивизий (или что-то около того). Абраме, не дрогнув лицом, поинтересовался в ответ: “А зачем нам вообще армия?” Затем он приступил к разъяснениям и четко и ясно обосновал, для чего потребовались войска. Иногда, особенно на слушаниях в конгрессе, Абраме обезоруживающе разыгрывал из себя простачка. Как-то один конгрессмен спросил, почему у армии “хвост” всегда больше, чем “пасть”. Парламентарии (и не только они) частенько интересуются, почему в сухопутных войсках так много личного состава в поддерживающих эшелонах и так мало пехоты и танкистов непосредственно в боевых частях. Абраме выдержал паузу как хороший артист, а потом с почтением произнес: “Конгрессмен, я не очень-то силен в хвостах и пастях, но, думаю, все просто — никому не охота лезть в пасть”. Ответ обезоружил враждебно настроенного парламентария, и Абраме спокойно перешел к объяснению причин такого соотношения боевых частей и подразделений поддержки. То, как Абраме общался с прессой, демонстрировало его способность схватывать суть проблем на интуитивном уровне. Будучи заместителем Вестморленда, он постоянно имел дело с журналистами, которые зачастую набрасывались на командующего как собаки на медведя. Чем больше Вестморленд стремился к сотрудничеству с представителями СМИ, тем злее делались их наскоки. К тому моменту, когда Абраме возглавил КОВПЮВ, он уже решил, что сотрудничество с прессой в Сайгоне — дело безнадежное. Одним из первых его распоряжений в роли КОМКОВПЮВ стал запрет на проведение пресс-конференций. За пять лет во Вьетнаме он не созвал ни одной. Однако он встречался с журналистами по одному или по двое и давал им официальную информацию о происходящем. Как ни странно, его простота и лукавый юморок заставляли репортеров против их собственной воли восхищаться им и верить в то, что он им говорил. Когда Абраме умер, один из журналистов написал хвалебную статью под заголовком “Генерал Абраме заслуживал лучшей войны”<2>. Абрамса любили в армии и за особенности его характера. Один из однокурсников Эйба описывал его как “человека с тысячей настроений, каждое из которых стремительно мчится вслед предыдущему”, и во всех своих настроениях Абраме напоминал увлекательный цветной фильм —легкий, яркий, красочный и полнозвучный. В злобе он метал громы и молнии. Его саркастические замечания — благо он обычно скупился на них — бывали не только убийственными для того, кому адресовались, но болезненными даже и для стороннего наблюдателя. Зато он не жалел похвал и теплых слов для тех, кто, по его мнению, их заслуживал. Его искренняя доброта подкупала. Во время двухчасового совещания я наблюдал, как добродушное настроение Эйба постепенно улетучивается, как в голосе появляются презрительные нотки, как он наливается яростью, затем принимается “стучать кулаком по столу”, а после всего начинается нормальная работа — обсуждение деловых вопросов. В неформальной обстановке настроение его могло меняться еще быстрее. Он был, наверное, самым доступным из всех старших командиров, любил рассказывать забавные истории, бывало, громко хохотал над какой-нибудь ходившей про него байкой. Он мог быть скоромным до самоуничижения, даже робким. Не чуждался Эйб и сентиментальности, случалось, у него наворачивались на глаза слезы, когда он рассказывал о старых солдатах и подвигах давно ушедших времен. Он мог внезапно замолчать или вдруг сделаться желчным и ядовитым или же воинственным, а через несколько минут опять стать мягкосердечным и приветливым. Вне сомнения, многие из его эмоциональных переходов, особенно знаменитые “потрясания кулаками”, являлись своего рода приемом, игрой на публику. Но часто Абраме переставал следовать избранной роли, и тогда настроение само вело его. Он забывал о том, что играет, и тогда, как говаривали его подчиненные: “Старину Эйба несло”. Когда Абраме находился, что называется, в ударе — это было зрелище. Он не походил на “вулкан под снегом” вроде Зиапа; Абраме был Везувием, и это видели все. Его лицо наливалось кровью, пальцы сжимались в кулаки, он жестикулировал и стучал по столу. Как ни странно, офицеры, которым приходилось слушать порой обидные слова в свой адрес, не обижались и не таили зла на него. За Эйбом можно было наблюдать, как за солистом в хорошем шоу. Кроме всего прочего, за вспышками гнева всегда просматривался живой человек—человек, которого руководство КОВ-ПЮВ превращало в демона, человек, которого приводили в бешенство непрофессионализм и некомпетентность. Конечно, отметав громы и молнии, Эйб менял тон, переходил к нормальному разговору, отпускал колкие замечания и давал мудрые комментарии. Талант к руководству — вещь непостижимая, а Абраме, безусловно, обладал таким даром. И, несмотря на изменчивость характера командующего, дела делались, делались хорошо, а люди, которые их делали, любили Эйба Абрамса. Абраме не происходил из семьи потомственных военных, как Дуглас Макартур или Джордж Паттон, не принадлежал он и к аристократии южных штатов, подобно его однокурснику Вестморленду. Абраме появился на свет 16 сентября 1914 года в семье представителей среднего класса Новой Англии. Отец его был всего лишь ремонтным рабочим на железной дороге Бостон—Олбани, и детство Абраме провел в небольшом поселке поблизости от Спрингфилда, что в штате Массачусетс, очень хорошо учился в средней школе и был капитаном футбольной команды. Ничто не предрекало ему в будущем великих свершений. Однако в 1932-м жизнь его внезапно изменилась: окончив школу, он поступил в Вест-Пойнт. Сага Абрамса началась в военной академии, где этот уже тогда громогласный курсант запомнился многим как любитель пошутить. Конечно же, он играл в футбол. Но, будучи превосходным футболистом на школьном уровне (многие говорят, лучшим во всем штате), в Вест-Пойнте он в этом качестве не блистал. Не то чтобы Эйбу не хватало физической подготовки, просто среди кадетов попадались и более крупные, и более опытные футболисты, многие из которых играли в академической команде год или два, а некоторые и три года. Не сумев достигнуть многого на футбольном поприще в первые годы обучения, Эйб тем не менее не оставлял попыток пробиться в команду класса “А”, уже сделавшись старшекурсником. Ему не хватало как опыта, так и габаритов (ежегодник Вест-Пойнта, “Гаубица”, за 1936 г. описывает Абрамса, обладавшего ростом примерно 175 см и весом 80 кг, как самого маленького полевого игрока), и Эйб прокладывал себе путь в класс “А” не столько мускулами и сноровкой, сколько благодаря боевому духу и громкой глотке. Вот что написано в статье о нем в “Гаубице” за 1936 г.: “Крейтон У. Абраме из Эгэуэй, шт. Массачусетс (13-й округ) Абраме никогда не был звездой, даже средним игроком, однако он с полным правом может гордиться честно заслуженным им титулом самого громкоголосого, самого удачливого и самого “пробивного” футболиста в команде. В защите его можно было обыграть, но он умел довести до белого каления противника словесным натиском... его не назовешь безупречным “блокером”. но там, где ему не хватало мастерства, он брал напором. В самом деле, команда Абрамса вполне могла оказаться в победителях”<3>. Признавая в Абрамсе в большей степени “бойца”, чем искусного игрока, тренеры все же перевели его на последнем курсе в команду класса “А”. Примечательно тут не то, что Эйб показал себя посредственным футболистом, а то, какие бойцовские качества он продемонстрировал. Они не только помогли Абрамсу снискать уважение сокурсников, но и уже тогда выявили в нем необходимые свойства будущего лидера. 12 июня 1936-го Абраме закончил Вест-Пойнт, 184-м из 275 курсантов курса. Его академические достижения были посредственными, к моменту выпуска он имел звание кадета-лейтенанта. Никаких многообещающих достижений не числилось за ним и в факультативных занятиях (включая спорт). Между тем сокурсники Эйба говорят — наверное, оглядываясь на то, каких высот он достиг, — что его всегда отличало нечто особенное. Может статься, уже в училище Абраме был “единственным в своем роде”. Бог не обидел Абрамса характером. Если применить систему определения свойств полководца по Наполеону, трюм “корабля Эйба” отнюдь не пустовал, хотя высокие качества не проявлялись столь же явно, как у Вестморленда, который олицетворял принципы Вест-Пойнта, его лозунг: “Долг, Честь, Родина”. Людская лживость пугала его. Однажды я сказал ему, что убежден: старший чиновник ЦРУ намеренно исказил данные, которые Абраме в своем отчете отправил начальству, в том числе и президенту. Эйб посмотрел на меня с ужасом и спросил: “Вы хотите сказать, что он солгал?” Я ответил, что таково мое мнение, и привел доказательства. Снова последовала пауза, после которой командующий медленно произнес: “Это ужасно, Боже мой, это же на грани измены”. Можно привести и другие свидетельства высоких моральных качеств Абрамса и этических стандартов, которым он следовал. Упорная борьба Эйба с американским чиновничеством за то, чтобы добиться суда над одним из “зеленых беретов”, считавшимся убийцей двойного агента, отражала твердую приверженность командующего принципам — тому, что он считал правильным. Или вот еще случай с несанкционированными бомбардировками Камбоджи. Некоторые из злопыхателей Абрамса — а как у всякого, кто делает большое дело, они у него имелись — указывали на то что, бомбардировки Камбоджи в 1969-м произошли, когда пост командующего КОВПЮВ занимал Эйб, который, следовательно, был к этому причастен. Позднее, в 1972-м, на слушаниях в сенатской комиссии по делам вооруженных сил встал вопрос о соучастии Абрамса в сокрытии этих фактов. Говоря словами сенатора Джона Стенниса, во время расследования “ни один свидетель не показал на него, не сделал и намека, порочившего генерала Абрамса”<4>. Как и Вестморленд, Абраме был примерным семьянином. Как и Вестморленд, он быстро разделывался с офицерами, чей профессионализм и чей моральный облик не соответствовали нормам. Не удивлюсь, если в войсках Абрамса называли “замшелым пнем” — форма висела на нем мешком и часто выглядела мятой, но внутреннее содержание, его характер ни в чем не соответствовали внешнему облику. В том, что касается честности и порядочности, он точно так же, как и Вестморленд, отвечал самым высоким стандартам Вест-Пойнта. В СМИ Абраме изображался как коренастый, необщительный крепыш, непробиваемый солдафон в мятой, словно не по нему сшитой, униформе, пьющий “бурбон” и курящий сигары, — эдакий современный Улисс С. Грант. Эйб никогда не пытался опровергать достоверность созданного журналистами образа, который в действительности вполне устраивал его. Некоторые из солдат и офицеров, за спиной, конечно, называли командующего “старым сержантом”, что ему тоже нравилось. Итак, “в осадок выпадал” образ сильного человека с немудреными вкусами, который курит сигары, покупает виски в упаковках из шести бутылок в лавке на углу и смотрит фильмы с участием Джона Уэйна{50}. Таких называют “соль земли”. Естественно, подлинная картина сильно отличалась от плакатного образа Абрамса, человека далеко не пролетарских вкусов. В действительности Эйб был сложным человеком. Его можно в каком-то смысле считать эстетом. Он любил классическую музыку, особенно Моцарта, и не чуждался гурманства. Если в Сайгоне Эйб приглашал кого-нибудь отобедать, люди редко отказывались, зная, что отменная еда, хорошее вино и ликеры им гарантированы. И не только это, но и приятное общество тоже, поскольку Абраме умел принимать гостей. Абраме много читал, особенно книги по истории и философии. Он изучал такого рода работы и нередко начинал штабные совещания фразой вроде следующей: “Нам всегда приходится действовать без должной осведомленности, руководствоваться предположениями, а не достоверными фактами”. При этом Абраме, лишний раз демонстрируя мудрость, не забывал сообщить, что эти или другие слова принадлежат не ему, а почерпнуты им, например, из “Уроков истории” Уилла и Ариэль Дюран{51}. Абраме имел и свои предрассудки. Так, он не любил полузащитников, причем не только в футболе, но и в широком смысле. Бывало, держа в руке стакан с выпивкой, он вдруг разражался гневной тирадой в адрес “этих чертовых хавбеков, которым достаются все пироги и пышки, тогда как настоящую игру делают незаметные парни, сидящие по горло в окопной грязи”. Кроме того, Абраме недолюбливал парашютистов. Не то чтобы он выживал их с занимаемых постов в КОВПЮВ, нет, но, когда они по той или иной причине переходили на другую работу, на их места почти неизменно назначались офицеры, не принадлежавшие к воздушно-десантным войскам. Наверное, парашютисты ассоциировались у командующего с полузащитниками, он считал их “шикарными парнями”, которым достаются все “призы”, в то время как грязную работу делают остальные — пехота, танкисты и артиллеристы. В армии бытовало мнение, что Абрамсу не нравилось положение дел в сухопутных силах, сложившееся после войны (и продолжавшееся до начала семидесятых годов), когда руководство принадлежало так называемой “парашютно-десантной клике”, и Эйб будто бы поклялся изменить ситуацию, как только это окажется в его силах. Лично я слышал более правдоподобную версию: Абраме считал, что парашютные десанты себя не оправдывают, поскольку во время выбросок личный состав частей нередко несет слишком большие потери. Как-то в субботу на еженедельном совещании Эйб в типичном для себя духе буквально взорвался, когда начальник третьего отдела (оперативного и боевой подготовки) доложил о произведенной американскими самолетами выброске парашютно-десантного батальона АРВ. Командующий устроил разнос всем, кто имел хоть какое-то отношение к операции, а заодно и тем, кто не имел к ней никакого отношения. Потом, как всегда, успокоился, отметив, между прочим, что США и союзники располагают во Вьетнаме 2000 вертолетов. “Почему бы, — спрашивал он, — не использовать простой и надежный путь доставки войск в нужный район (то есть с помощью вертолетов) вместо такого сложного и неэффективного метода, как парашютирование?” Диаметрально противоположным образом относился Абраме к офицерам своего рода войск, к танкистам, особенно к тем, кто, как и он, начинал в кавалерии. Таких к концу шестидесятых в строю было уже совсем немного. Тем из нас, кто по службе знал, что такое конь, “старина Эйб” говаривал: “Немного нас осталось”. После этого он непременно пускался в воспоминания о какой-нибудь из лошадей, на которой он ездил, или о каком-то кавалеристе, вместе с которым служил. Абраме любил кавалерию. Думаю, размышляя о тех старых днях, он уносился во времена, когда все мы были молодыми, когда ему не приходилось вести рассуждения по поводу “хвостов и пастей”, участвовать в парламентских слушаниях или вести кровавую битву за военный бюджет. Заканчивая краткий рассказ об Абрамсе, нельзя не упомянуть о его семье. Как и Вестморленд, он был любящим мужем и отцом шестерых детей. Абраме женился на Джулии Харви 30 августа 1936 года, вскоре после окончания военного училища, и вторым лейтенантом привез молодую жену в Форт-Блисс, штат Техас. Абраме познакомился с “Джули”, как все называли ее в армии, когда был на втором курсе Вест-Пойнта. Она же тогда училась в колледже Вас-сар, находящемся выше по течению Гудзона, в Пакипси. Это действительно была любовь на всю жизнь. Вот таков Абраме, по крайней мере, каким я его вижу. Он обладал характером, мудростью и качествами лидера. Недостатков у него, конечно же, тоже хватало. Ни с того ни с сего он мог сорвать раздражение на подчиненном, мог затаить зло. И все же он был как гора Эверест. Несмотря ни на что, его любили в армии, им восхищались. Может быть, Фред Уэйэнд, вероятно лучше всех знавший Абрамса, сказал о нем все, когда назвал его единственным в своем роде. 1. George C. Wilson, quoting Maj. Gen. DeWitt C. Smith, Jr., “Creighton Abrams: From Agawam to Chief of Staff,” Washington Post, 5 September 1974, Section D, p. 4. 2. Kevin P. Buckley, “General Abrams Deserves a Better War,” The New York Times Magazine, 5 October 1969. 3. United States Military Academy, Howitzer (West Point, NY: 1936) p. 285. 4. Wilson quoting John Stennis, Washington Post, 5 September 1972, Section D, p. 5. Глава 21. Война Никсона. Честный мир. 1969 г. 20 января 1969 года Ричард Милхауз Никсон принес присягу президента Соединенных Штатов. Теперь “война Джонсона” стала “войной Никсона”, выводить из которой страну новому главе государства помогал советник по национальной безопасности доктор Генри Киссинджер. В ходе президентской кампании Никсон постоянно твердил, что у него есть план прекращения войны. Это, конечно же, являлось “политической гиперболой”, поскольку кандидат от республиканской партии располагал лишь общей, далеко не конкретизированной схемой действий в заявленном направлении. Суть их состояла в ослаблении противника, повышении боеспособности ВСРВ и начале поэтапного вывода американских войск из Вьетнама. Первый конкретный план появился в Белом доме спустя четыре месяца после того, как его заняли Никсон и республиканская администрация. С другой стороны, у Генри Киссинджера имелся если уж не план, то, по крайней мере, четкая концепция решения вьетнамской проблемы. В общих чертах замысел Киссинджера излагался в статье в журнале “Форин эффэйрс” в январе 1969 года. Вот каковы были пункты статьи Киссинджера<1>: 1. Стратегия войны на истощение оказалась непродуктивной и неспособной привести к победе. 2. В лучшем случае следует ограничить наращивание военного присутствия США во Вьетнаме. 3. Война должна, безусловно, быть завершена с помощью дипломатии. 4. Для обеспечения процесса достижения дипломатического (переговорного) решения необходимы три условия: а. Соглашение между США и Ханоем о прекращении огня и взаимном выводе войск. Ь. Соглашение между правительством Тхиеу и Национально-освободительным фронтом Вьетконга (НФОЮВ) по поводу политического урегулирования конфликта. с. Международная конференция для выработки гарантий и мер безопасности с целью обеспечения выполнения условий взаимных договоренностей. 5. Соединенные Штаты должны постепенно переложить все более возрастающую ответственность за ведение боевых действий на ПЮВ. 6. В период переговоров США должны: a) сокращать потери американских войск; b) защищать население ЮВ; c) повышать боеспособность ВСРВ; d) укреплять ПЮВ. Таким образом, статья Киссинджера не являлась еще конкретным планом, но в ней провозглашались руководящие принципы будущей политики США во Вьетнаме. Первый шаг в направлении выработки будущей стратегической концепции войны во Вьетнаме был сделан в день инаугурации президента, 20 января 1969-го, когда Киссинджер направил в адрес имеющих отношение к конфликту служб и командований объемистые опросные листы. Лист, поступивший в КОВПЮВ, содержал двадцать восемь основных и пятьдесят менее важных вопросов. Часть из них не имела прямого отношения к нашему штабу, другие требовали подробных развернутых ответов. Некоторые были крайне противоречивыми, какие-то подразумевали высказывание субъективных мнений. Наконец, в сопроводительной записке командующему КОВПЮВ (и, соответственно, руководителям других подразделений) предписывалось направлять ответы непосредственно Киссинджеру в Белый дом, минуя традиционные военные каналы и без согласования с другими штабами и управлениями. Полученные Киссинджером ответы можно классифицировать по двум основным принципам — оптимистические и пессимистические. КОМКОВПЮВ, ГЛАВКОМТИХ и ОКНШ, а также посольство США в Сайгоне придерживались высокого мнения о потенциале ВСРВ, не сомневались в падении боеспособности частей противника и видели подвижки на пути реализации программы умиротворения. Пессимисты (ЦРУ, государственный департамент и особенно гражданские в МО) возражали, утверждая, что прогресс во Вьетнаме призрачен. В качестве главного аргумента они приводили состояние дел в южновьетнамском правительстве и в высших военных кругах в Сайгоне. Тем временем разница между мнениями первой и второй групп не была принципиальной, а заключалась лишь в степени оценок. Никто уже не верил в возможность выиграть войну в обозримом будущем, и даже в КОВПЮВ и в посольстве США в Сайгоне сомневались в способности ВСРВ длительное время самостоятельно защищать страну против действующих вместе ВК и АСВ<2>. Более того, никто из руководителей различных американских учреждений в Сайгоне не питал иллюзий в отношении возможностей ПЮВ в ближайшем будущем завоевать сердца и умы граждан Южного Вьетнама. Собранные опросные листы легли в основу разработанного Киссинджером меморандума по изучению вопроса национальной безопасности № 1 (National Security Study Memorandum 1, сокращенно NSSM-1). В этом документе четко отражалось несходство взглядов руководства различных ведомств относительно настоящего и будущего войны. Так, например, КОВПЮВ и ЦРУ не могли прийти к единому мнению по поводу численности вражеских войск на территории Южного Вьетнама и важности Сиануквиля и Камбоджи как источников снабжения вооруженных сил коммунистов. По прочтении документа любому становилось очевидным, что у ведомств нет единства в том, что касается самих исходных данных, не говоря уже об их интерпретации. Конечно, главная задача создания NSSM-1 состояла в том, чтобы подчеркнуть отсутствие консенсуса между службами относительно самой обстановки и способов ведения войны<3>. Киссинджер мог использовать разногласия для нейтрализации одного ведомства с помощью другого. Очевидно, что одно из них ошибалось, но какое? Единственным ответом было: оба, что более всего устраивало и Киссинджера и Никсона. Оба служебных органа пришли к единому мнению в одном основополагающем вопросе: ведение международной политики и войны не должна осуществлять бюрократия, этими процессами следует управлять прямо из Белого дома. жүктеу/скачать 11,23 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|