В 1969-м на руинах политической инфраструктуры Вьетконга особенно больших успехов удалось достигнуть в реализации программы умиротворения, вышедшей на первый план ввиду провозглашения и развертывания вьетнамизации. Южновьетнамский генерал-майор Хинь писал, что “программа вьетнамизации не ограничивалась лишь укреплением вооруженных сил, она была направлена на то, чтобы помочь Южному Вьетнаму достигнуть политической стабильности, провести социальные реформы и решить экономические проблемы”<19>.
Генерал Абраме объявил пацификацию “первостепенной стратегией войны”<20>. Среди списка задач, стоявших перед КОВПЮВ в 1969 году, значились две главные: (1) расширение безопасных территорий и (2) укрепление фундамента, на котором ПЮВ и народ страны могли бы продолжать строительство необходимых государственных и общественных институтов, создание среды для обеспечения экономического роста и социальных преобразований. На словах Абраме выразился короче: “Главная стратегическая задача — обеспечить полнокровную и перманентную безопасность для вьетнамского народа”<21>.
В 1969 году программа умиротворения питалась помощью не только сторонников, но и заклятых врагов. В 1969-м северные вьетнамцы, хотя и вынужденно, способствовали ускорению программы умиротворения. Частям Главных сил коммунистов пришлось уйти с территории Южного Вьетнама и укрываться в убежищах в Лаосе, Камбодже, ДМЗ или на юге Северного Вьетнама. Таким образом, партизаны лишились всякой поддержки, оказываемой им прежде регулярными войсками. В то же время после Новогоднего наступления ряды партизан, особенно руководства, значительно поредели, а восполнить потери за счет рекрутов из местного населения не удавалось. Приходилось “затыкать дыры” солдатами АСВ, что, в свою очередь, порождало проблемы в виде языкового барьера, идеологических расхождений и групповщины. Кроме того, поражения 1968-го по-прежнему служили причиной значительного снижения боевого духа.
В 1969-м впервые за все время президент Тхиеу лично поддержал программу умиротворения, выступив в роли председателя Центрального совета по делам пацификации и развития — службы, координировавшей усилия в данном направлении. Он появлялся в деревнях и в тренировочных лагерях, где в своих речах все время упирал на приоритетность программы умиротворения. Наконец, Тхиеу сам прописал задачи Пацификационного плана ПЮВ в 1969 году, называемого вьетнамцами Особой кампанией.
Целью Особой кампании являлось возвращение деревень и сел, отторгнутых у правительства коммунистами, и расширение территории, контролируемой ПЮВ. Разница заключалась в том, что в 1968-м усилия концентрировались в основном на густонаселенных районах и городских центрах. Программой-максимум, помимо расширения подотчетной правительству территории, служило уничтожение инфраструктуры ВК и вооружение Народных сил самообороны (НСС). Основное внимание предполагалось уделять сельским районам<22>, где бы обстановку контролировали сами местные жители. К концу 1969-го во многих деревнях были избраны органы местного самоуправления (ОМС), которым, в свою очередь, принадлежала прерогатива выборов деревенских старост. В апреле Тхиеу предоставил органам местного управления право контролировать их собственные силы безопасности, а затем сделал беспрецедентный шаг — разрешил ОМС распоряжаться фондами развития деревень. В итоге пришлось создать специальный центр подготовки сельских управленцев, выпустивший 17 000 руководителей<23>.
Одной из задач Особой кампании являлась организация и вооружение уже существующих НСС. В 1969-м свыше трех миллионов человек (на миллион больше, чем предполагалось) изъявили желание записаться в НСС и получили 399 000 единиц оружия (на 1000 меньше запланированного). Члены НСС, самостоятельно разделившись на взводы и роты, занялись начальной боевой подготовкой. Программа способствовала сплочению населения и усилению его лояльности к правительству Тхиеу, а также значительно повысила уровень безопасности на местах.
“Блоуторч” Боб Комер уехал из Вьетнама в ноябре 1968-го, а на его место прислали Уильяма Э. Колби, высокопоставленного чиновника ЦРУ, в течение многих лет занимавшегося вопросами Вьетнама. При первом знакомстве Колби производил весьма обманчивое впечатление слабого и застенчивого тихони. Вместе с тем этот человек, служивший во время Второй мировой войны в УСС (Управлении стратегических служб){53}, совершил несколько прыжков с парашютом за линию фронта для координации операций союзников с французским подпольем, за что удостоился медали “Серебряная звезда”. В отличие от Комера, Колби любил “играть в команде” и был человеком, с которым приятно работать.
Деятельность Колби привела к просто потрясающим результатам — к концу 1969-го в разряд безопасных было занесено 90 процентов сельских населенных пунктов. На контролируемой правительством территории теперь находилось на пять миллионов человек больше, чем в 1967-м, что означало: 92 процента населения проживало в безопасных или сравнительно безопасных районах. Количество перебежчиков Вьетконга (из числа рядовых, а также офицеров и чиновников) достигло 47 000 человек по сравнению с 18 000 в 1968 году. Все эти успехи вели к дальнейшему ослаблению ВК и его инфраструктуры, способствовали утрате коммунистами людских и материальных ресурсов.
Еще одним достижением программы умиротворения в 1969-м стала очистка дорог. Впервые за годы транспортное сообщение в сельских районах стало безопасным, что, в свою очередь, создавало условия для подъема экономики Южного Вьетнама. Производство риса достигло в 1969 году 5115 000 тонн, на городских рынках в изобилии появилась различная сельскохозяйственная продукция<24>.
Но это вовсе не означает, что процесс умиротворения не наталкивался на сложности. Программа “PHOENIX” по-прежнему страдала от старых болячек — прежде всего от коррупции. Кроме того, хотя статистическая отчетность впечатляла, возникали сомнения в достоверности цифр. Сотрудникам, занятым в Системе оценки состояния дел на селе (СОДС), приходилось полагаться на слова старост деревень, в то время как подтвердить или опровергнуть справедливость их заверений не представлялось возможным. Еще меньше доверия внушала статистика по перебежчикам ВК и по результатам программы “PHOENIX”. Наконец, хотя реформа и проникла в деревни, она не достигла прогресса на уровне районов, провинций и страны в целом. Здесь делами заправляли все те же шайки коррумпированных чиновников, а потому, естественно, никаких подвижек не наблюдалось.
Вместе с тем успех пацификации по итогам 1969-го был налицо, кроме того, имелись все основания полагать, что в начале семидесятых положение еще улучшится. Даже враг признавал достижения программы умиротворения. В предварительном отчете ЦУЮВ об Осенней кампании 1969 года говорилось: “В целом Осенняя кампания не достигла запланированных целей... наши победы носили ограниченный характер, врагу же... удалось добиться выполнения своих задач, особенно в сельских районах, в том, что касается умиротворения...”<25> (Курсив автора.)
Когда 1968 год стал достоянием истории, ушли в прошлое и крупные сухопутные операции в Южном Вьетнаме. АСВ и ВК зализывали раны и потому волей-неволей переходили к декларированной Труонг Чинем “затяжной войне”. Генерал Абраме со своей стороны искал большого боя. Президент Джонсон приказал ему 31 октября оказывать максимальное давление на неприятеля, что Эйб и старался делать. Но вот наступил 1969-й, “война Джонсона” стала “войной Никсона”, а Зиап, от которого зависели и масштабы военных операций, и время их проведения, не баловал противника. Смена администрации в Вашингтоне не отразилась немедленно на характере задач, поставленных перед американскими войсками во Вьетнаме.
Политика Никсона поначалу мало отличалась от той, которую оставил Джонсон, — ослаблять противника, модернизировать ВСРВ и готовиться к выводу частей США. Вместе с тем то там, то тут вспыхивали жаркие стычки.
20 января (в день инаугурации президента Никсона) 3-я дивизия МП США развернула наступление на вражеский район базирования № 611 на лаосско-вьетнамской границе, километрах в восьмидесяти к югу от ДМЗ. В течение примерно двух недель операция шла с переменным успехом, а затем случилось одно важное событие. Морская пехота, исключительно по воле одного своего полковника, намеренно пересекла границу Лаоса. Уничтожив большие запасы предметов снабжения, американцы быстро ушли обратно. Широкого отклика общественности акция не нашла, однако барьер, очерченный рамками предыдущего курса, оказался едва ли не тайно перейден.
Поскольку неприятель больше не шел на крупные сражения, весной 1969-го генерал Абраме оказался вынужден приспосабливаться к тактике Зиапа. Абраме разбил дивизии на небольшие, численно равные взводам и ротам оперативные группы, которые сконцентрировали свои усилия на проведении патрульных и диверсионных операций, в том числе и ночных. Задача заключалась в том, чтобы упреждать действия коммунистов, выводить врага из равновесия и уничтожать его тыловые источники снабжения. Абраме называл эту тактику “влезанием в его (противника) систему”.
Возвращение Политбюро ЦК ПТВ к “затяжной войне” позволило КОВПЮВ и его командующему сосредоточить усилия на пацификации и вьетнамизации. Абраме оказался готов к этому. Вскоре после своего вступления в должность КОМКОВПЮВ в июне 1968 года генерал собрал в Сайгоне группу молодых офицеров, которые служили в штабе армии в Пентагоне в 1966-м и стали авторами ПРО-ГЮВ. Суть их невостребованной концепции заключалась в том, чтобы сделать стратегией победы пацификацию и государственное строительство. Абраме, занимавший в 1966 году пост первого заместителя начальника штаба сухопутных сил, уже тогда одобрял программу, теперь же, в 1969-м, он решил воспользоваться идеями ее разработчиков. Начиная с 1968-го специальная группа усовершенствовала и расширила ПРОГЮВ. Абраме пристально следил за их работой и вносил в нее коррективы. Наконец, в начале 1969-го группа сделала доклад перед собравшимися старшими офицерами штаба и командирами сухопутных соединений.
Во время совещания страсти накалились. Абраме не сообщил собравшимся генералам, что он уже фактически одобрил концепцию, а своим вступительным словом создал ложное впечатление, будто собирается вынести решение после доклада. Таким образом, Абраме, сам того не желая, устроил им засаду, а высшие офицеры, как все смертные, остро реагируют, когда по ним палят из-за угла. Со своей стороны докладчики, зная заранее об истинном отношении Абрамса к их работе, впали в ту же ошибку, что и при первом представлении ПРОГЮВ в 1966-м, — позволили себе свысока смотреть на старших по званию. Генералы не пожалели яда, высказывая свои мнения относительно услышанного. Тогда Абраме, разозлившись, вмешался в дискуссию и в первый раз обнародовал собственную точку зрения. Более того, он принялся “продавливать” ее — а делать это Эйб умел. Недовольные голоса умолкли, однако до конца переубедить генералов Абрамсу не удалось, и “дитя ПРОГЮВ” забуксовало, точь-в-точь как его “папаша”.
Существует общепринятое мнение, что большой ущерб новой концепции нанесло нежелание старших командиров поддержать ее. Это чушь. В большинстве случаев генералы во Вьетнаме были согласны со стратегией Абрамса и охотно действовали в соответствии с ней. Даже те, кто выражал несогласие, все равно поддерживали концепцию. Другого Абраме бы не потерпел — он умел заставлять слушаться себя. Каждый генерал во Вьетнаме знал, что “жизнь или смерть” его служебной карьеры полностью зависят от воли Абрамса и что Эйб не станет колебаться, когда придется употребить власть.
В марте 1969-го “дитя ПРОГЮВ” превратилось в официальную стратегию КОВПЮВ. Отныне главной задачей американских и южновьетнамских сил стали обеспечение безопасности населения и поддержка процессов пацификации. Таким образом, провозглашенная послом Банкером в 1967-м концепция “одного фронта” сделалась по прошествии двух лет официальной доктриной. Позднее свою солидарность с курсом Абрамса выразил и генерал Вьен, что выразилось в разработке союзнического плана решения стратегических задач.
Новая стратегия Абрамса не исключала ожесточенных и яростных столкновений между американскими и северовьетнамскими войсками. 10 мая три батальона 101-й воздушно-десантной дивизии высадились с вертолетов в долине А-Шау, чтобы “зачистить” вражеский район базирования № 611, восстановленный частями АСВ после наступления на него морских пехотинцев в январе — феврале 1969 года. Один из батальонов 11 мая натолкнулся на значительные силы противника, которые окопались на высоте Ап-Биа (высоте 937), получившей печальную известность как “Холм Гамбургер” (“Hamburger Hill”). Обе стороны понесли большие потери. Понадобилось еще три воздушно-десантных батальона, чтобы захватить эту высоту. Враг потерял убитыми 610 человек, а американцы 56{54}. Выстрелы на “Холме Гамбургер” растревожили “голубятню”. Конгресс и СМИ предали анафеме действия военных, расписав случившееся, как пренебрежение жизнями молодых американцев, и обвинили администрацию в отсутствии у нее вразумительной стратегии. Никсон нуждался в “глотке свежего воздуха” для претворения в жизнь своей политики и вполне мог бы обойтись без нападок со стороны парламентариев и прессы. Из Вашингтона Абрамсу прозрачно намекнули на необходимость сокращать потери. Так состоялись официальные похороны стратегии обнаружения и уничтожения. Американская армия покидала Вьетнам, а наступательный задор улетучивался из сердец тех солдат, которые пока еще оставались в регионе. Таким образом, по разным причинам во второй половине 1969-го обе стороны свели войну к спорадическим стычкам небольших подразделений.
В 1969-м США пожали нежданный урожай сорняков, поскольку именно тогда началось моральное разложение сухопутных американских сил во Вьетнаме. Обычно армия (применительно к Вьетнаму в данное понятие входят также и наземные части морской пехоты) утрачивает боевой дух вследствие крупных поражений (как итальянцы под Капоретто во время Первой мировой войны), или когда несет огромные и бессмысленные потери (как французы под Верденом в ходе той же войны), или из-за невыносимых условий жизни (как отступавшая от Москвы армия Наполеона), или когда она имеет прогнившее и некомпетентное командование (как это было с русскими на Восточном фронте Первой мировой войны). И все-таки существует некий “Икс-фактор” (“X” factor), природа которого неизвестна, но который помогает солдатам преодолевать самые невероятные трудности и выходить из тяжелейших ситуаций, таких, как описаны выше. Американская история знает множество подобных примеров. Во время Гражданской войны юнионистская армия понесла ряд поражений на Востоке, но выстояла. Огромные потери, которых стоили обеим сторонам сражения при Энтиетэме, Шайло{55}, Геттисберге и битва в Глуши, не сломили боевого духа “синих” и “серых” (то есть юнионистов и конфедератов). Жизнь в лагере в Вэлли-Фордж представляла собой классический пример невыносимых условий существования, и все же молодая американская армия пережила зиму и встретила весну с еще большей готовностью драться{56}. И наконец, перенесла же армия северян командование Бернсайда, Поупа и Хукера{57}.
Однако ни один из приведенных выше факторов не мог служить причиной падения морального духа американских войск во Вьетнаме. Американцы не понесли ни одного поражения, потери (если смотреть с исторической точки зрения) были незначительными, условия проживания военнослужащих были такими, о каких в прежние времена американские солдаты могли разве что мечтать, а командиры, по крайней мере самый верхний эшелон, заслуженно считались опытными профессионалами и знатоками своего дела.
Существовали, однако, сумма факторов и цепь событий, оказавших разрушительное влияние на моральный дух и дисциплину в войсках. Политика Никсона, какой бы мудрой и эффективной она ни казалась применительно к основополагающим задачам, действовала на военнослужащих очень разлагающе. Вьетнамизация, вывод войск, упор на достижение мира путем переговоров — все это открыто давало понять солдатам в 1969-м, что война, в которой они участвуют, — война без надежды на победу. Более того, политика порождала ощущение скорого завершения конфликта, по меньшей мере, в представлении каждого отдельного солдата, для которого война кончится в день отправки на родину. Зачем сражаться, зачем рисковать головой, поневоле спрашивал себя военнослужащий, когда всему скоро все равно конец? Не зря же говорят, что никому не хочется стать последним убитым на войне. А в боевой ситуации так: если желание драться улетучивается, скоро за ним последует и все остальное, что делает солдата солдатом.
Бои на “домашнем фронте” тоже подтачивали моральный дух войск. Военнослужащие чувствовали, что дома их жертвы, вполне возможно, не оценят. “Ворчуны” (grunts — прозвище солдат, особенно часто применяемое к участникам Вьетнамской войны){58} ненавидели и презирали чистеньких мальчиков из колледжей. Пацифисты подрывали веру солдат в компетентность и честность командиров, ставили под вопрос ценность того, что войска делали во Вьетнаме. Завывания диссидентов по поводу аморальности войны не только сеяли в душах военнослужащих сомнения в праведности дела, которому они служат, но и в некоторых случаях поселяли в них уверенность, что участвовать в войне во Вьетнаме позорно. Для тех, кто не хотел сражаться, подобные разговоры об аморальности войны служили индульгенцией — оправданием собственной трусости и нежелания выполнять свой долг.
Некоторые моральные проблемы военнослужащие привозили с собой во Вьетнам из Америки. Семена расовой розни, падая на унавоженную диссидентами почву, еще больше усугубляли развал и раскалывали воинские подразделения. Растущее ощущение вседозволенности на фоне снижения уважения к авторитету командования — две характерные черты шестидесятых — подрывали дисциплину. Популярное увлечение молодежи, наркотики, просачивалось и в армию. Новобранцы везли с собой во Вьетнам привычки и вкусы, удовлетворять которые там было особенно просто ввиду легкодоступное™ разного рода дурманящих зелий. Впервые в военной истории Америки беспринципный противник использовал наркотики как оружие в войне. Брайен Крозьер, заслуживающий уважения британский военный комментатор, пишет: “...последний китайский премьер, Чжоу Эньлай, как-то хвастался египетскому полковнику Насеру{59}, что китайцы через северных вьетнамцев широко используют наркотики, чтобы подрывать дисциплину и боеспособность американских войск во Вьетнаме”<26>. Неожиданный изгиб в коммунистической программе распропагандирования.
Условия службы во Вьетнаме тоже не способствовали укреплению боевого духа и повышению дисциплины. Грязь, пиявки, змеи, ловушки, мины, постоянное нервное напряжение, часто плохое питание и недоброкачественная вода (или вообще никакого питания и нормальной воды), бесконечные потоки с неба во время ливней, изнуряющая духота. Довольно быстро все это начинало выматывать человека физически и морально. В тылу (а в этой войне не всегда было понятно, где он находится) условия бывали получше, хотя и не всегда. Даже в Сайгоне американские военнослужащие нередко становились жертвами ракетных обстрелов, а жизнь в больших кварталах сопровождали свои сложности — скверные квартиры и отвратительная еда.
В 1969-м негативным образом действовало на солдат, поселяя в них чувство разочарования, и странное поведение противника, который уклонялся от боя, ускользал от поисковых групп американцев. Несмотря на затишье, войска продолжали нести потери из-за множества мин и понастроенных повсеместно ловушек. Таким образом, американские солдаты погибали, получали ранения от врага, которого не видели, но который все время незримо присутствовал где-то рядом. Так, постепенно под подозрение попадали оказывавшиеся в поле зрезния гражданские лица, и тогда случалось то, что случилось в Ми-Лай{60}. Отсутствие нормальной боевой работы вызывало тоску и погружало в состояние полусна многие американские части. Скука и бездействие — питательная среда для роста проблем с алкоголем и наркотиками, они ведут к возникновению напряженности во взаимоотношениях с местным населением и подрывают дисциплину.
Система военной юстиции, способной обеспечить быстрый суд и наложение взыскания, могла бы помочь снизить количество правонарушений, но во Вьетнаме она фактически не действовала. Дела накапливались и не рассматривались своевременно, в результате оказывалось, что главные свидетели по делу уже отбыли в США, или же погибли в бою, или участвуют в длительной операции. Военные юристы сами нередко успевали вернуться в Штаты прежде, чем в суде наконец наступал момент рассмотрения дел, которые они вели. Многие преступления совершались в изолированных районах боевых действий, и, чтобы собрать обвиняемых и свидетелей в одном месте в одно время, подчас требовалось поистине титаническое усилие. Случалось, свидетелями были вьетнамцы, которых предстояло еще найти, а потом добиться от них правдивых показаний. Когда же все это удавалось проделать, масса бумаг, необходимых для защиты прав обвиняемых, отправлялась гулять по инстанциям — по командной цепочке снизу вверх и обратно<27>. Можно, конечно, пожалеть военных юристов, но нельзя забывать, что, пользуясь выводом из одного армейского рапорта, военная юстиция “действовала медленно и выносила приговоры, которые подталкивали правонарушителя к тому, чтобы, раз отделавшись легко, продолжать делать то же самое, не слишком опасаясь сурового наказания”<28>.
Часто встречались случаи неадекватного руководства на уровне сержантского и младшего офицерского состава, то есть там, где командир ежедневно находится в контакте с рядовыми, или, как выражаются сами военнослужащие, “где колесо соприкасается с дорогой”. В быстро увеличивающих свой состав во время войны корпусах армии и МП сержантами и лейтенантами становились люди, не обладавшие твердым характером, не имевшие должного образования, опыта и желания хорошо служить. В демократических странах это обычное явление, но во Вьетнаме оно влекло за собой особенно разрушительные последствия. Война распадалась на отдельные крошечные войны, где сержанту или лейтенанту приходилось принимать ответственные решения в отсутствие контроля со стороны старших офицеров. Ситуация усугублялась за счет ежегодных ротаций, которые на офицерском уровне фактически представляли собой полугодовые ротации для боевых командиров, которых на половину срока переводили на службу в штабы.
В 1969-м главной проблемой для высшего военного рукводства во Вьетнаме было не то, что дисциплина и мораль в войсках падают, а то, до каких пределов дойдет это падение. Насколько плохой была ситуация? Никто не мог точно ответить тогда, и теперь тоже. О многих проступках никто не сообщал, когда же сообщали, нарушители нередко выходили сухими из воды. Тем не менее статистика существует, и она отражает печальную картину. Количество проступков во Вьетнаме в армии (по морской пехоте аналогичные данные), рассматриваемых трибуналом, и тех, за которые налагались взыскания во внесудебном порядке, выросло в 1969-м по сравнению с 1968-м на 13 процентов, несмотря на то что в 1969 году во Вьетнаме находилось меньше военнослужащих, чем в 1968-м. Случаи потребления наркотиков тоже стали отмечаться чаще, хотя имеющиеся об этих видах правонарушений сведения не заслуживают доверия. В 1969-м впервые армия столкнулась с таким явлением, как “фрэггинг” — убийство (или покушение на убийство) офицера или сержанта их подчиненными. Было зафиксировано 126 подобных случаев, из них 37 со смертельным исходом. “Неподчинение, бунт и другие действия, включающие в себя сознательный отказ от выполнения правомерного приказа” — одно из наиболее серьезных преступлений— встречалось в 1969 году 128 раз, тогда как в 1968-м только 94. Так же обстояло дело с дезертирством и уходами в самоволку. Преступления, более всего свидетельствующие о падении морали и дисциплины, не фиксируются никакой статистикой. “Ворчуны” называли это “искал-искал, да не нашел”. Суть в том, чтобы, отправившись в дозор или на поисковую операцию, намеренно избежать встречи с противником. В таких случаях патрульная группа отходила на некоторое расстояние от базы и отсиживалась в каком-нибудь укромном месте или вела поиски в районе, где заведомо не было никакого противника, а командир патруля по возвращении докладывал о безуспешных поисках.
28>27>26>25>24>23>22>21>20>19>
Достарыңызбен бөлісу: |