Чтения Выпуск II материалы межрегиональной научно-просветительской конференции «Казаки и горцы Северного Кавказа в Первой мировой войне
жүктеу/скачать 4,32 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- В.К. Чумаченко ИЗ ИСТОРИИ КУБАНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ВРЕМЕН ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ
Примечания: 1. Чумаченко ВК. От научного редактора // Щербина Ф. А. Собрание сочинений. Т. 1. С. 9. 2. Щербина Ф. А. «Жду, дождаться не могу я, как погаснет шумный день…» // Северный Вестник. 1889. № 6. Отд. 1. С. . 3. Чумаченко В. К. О неизвестном сборнике стихов Ф. Щербины // Федор Андреевич Щербина, казачество и народы Северного Кавказа в исторической перспективе / Сб. материалов VII научно-практической конференции. Краснодар, 2007. С. 16–23. 4. Щербина Ф. А. Стихи / Публ. В.К. Чумаченко // Федор Андреевич Щербина, казачество и народы Северного Кавказа в исторической перспективе / Сб. материалов VII научно-практической конференции. Краснодар, 2007. С.217–228. 5. Щербина Ф. Петро-кубанець // Вольная Кубань. 1918. 11 февр. № 30. С. 3. 6. Переписка Ф.А. Щербины с Н.А. Рубакиным / Предисл. и коммент. и публ. В.К. Чумаченко // Первые кубанские литер.-исторические чтения.Краснодар, 1999.С.31. 7. Канашкин А. Поэтическое слово Ф. Щербины // Кубань. 1989. № 9. С. 93. 8. Там же. 9. Щербина Федор. Петро-кубанец: героическая поэма // Кубань. 1989. № 9. С. 94–97. 10. Мазур Тиміш. Федір Щербина як поет // Тернистий шлях. 1992. 26 червня. 11. Малиновий Клин: збірник. Тернопіль: «Збруч», 1993. С. 32–45. 12. Литература Кубани. Хрестоматия (5–11 классы). Краснодар, 1995. С. 225–232. В.К. Чумаченко ИЗ ИСТОРИИ КУБАНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ВРЕМЕН ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ По страницам «Кубанского казачьего вестника» [1914–1918 гг.] и «Сборника славы кубанцев» [1916 г.] Общеизвестно, что из-за специфической позиции партии большевиков во главе с В.И. Лениным по отношению к Первой мировой войне, память о ней вытравливалась из сознания народов СССР путем замалчивания, сведения к минимуму информации о её причинах, основных этапах и итогах. Духовный опыт освоения правды об этой войне оказался также на долгие десятилетия невостребованным. И все же он сохранился, благодаря тому, что многие яркие художественные свидетельства были накоплены уже в ходе самой войны. Это был народный лубок, стихи от неумелых до профессиональных, поэмы, публицистика, рассказы и повести, создававшиеся современниками, свидетелями тех кровавых событий, оперативно публиковавшиеся как в периодике, так и отдельными книгами (тон задавали В. Брюсов, Ф. Крюков, А. Толстой, В. Маяковский и др.). По окончании боевых действий сразу несколько крупных отечественных литераторов (М. Горький, А. Толстой, К. Федин, М. Шолохов) засели за написание произведений крупной формы – романов и эпопей, в которых мировое противостояние рассматривалось всё же чаще всего как часть более глобальных исторических процессов, каковыми представлялись революция, гибель Российской империи, Гражданская война и утверждения в стране авторитарного режима Сталина. Сегодня этот ранее невостребованный опыт активно осваивается исследователями: защищены первые диссертации, издана хрестоматия наиболее примечательных художественных текстов, сборники воспоминаний непосредственных участников событий (особенно много републикаций из эмигрантской прессы), впервые предаются гласности многочисленные документы, позволяющие по-новому взглянуть на события столетней давности. Общие художественные тенденции времени не могли не затронуть и кубанских литераторов, которые и в это грозовое время не давали угаснуть небольшому костерку местной казачьей литературной традиции. Это хорошо видно на примере журнала «Кубанский казачий вестник» (1914–1918 г.) и родившегося в его недрах «Сборника славы кубанцев» (1916 г.). Конечно, материалы о войне регулярно публиковали все кубанские газеты той поры. Но все же бесспорным лидером разработки темы первой мировой войны с самого ее начала стал еженедельный журнал «Кубанский казачий вестник», выходивший в 1914–1917 годах в Екатеринодаре. Вначале его редактировал Е.М. Орел, а потом И.И. Борец, который и придал изданию его неповторимое, запоминающееся лицо. «Вестник» был продолжением «Кубанского казачьего листка», который, в свою очередь, являлся приложением к местному официозу – «Кубанским областным ведомостям». У этой газеты были разные по качеству выпускаемой продукции периоды существования, но именно этот отрезок ее биографии в изданиях по истории печати совершенно справедливо именовался «ультраправым» [1]. Этой же характеристике отвечало и ее приложение. Так вот И.И. Борцу удалось уйти от первоначального формата издания, расширив его тематику до проблем, волновавших широкие слои России, а не только казачью Кубань, и даже его правый радикализм имел свою физиономию, нашедшую отклик среди определенной части читателей. 
Священник 1-го Кубанского казачьего полка Константин Образцов Многие особенности журнала, как его недостатки, так и достоинства (а были и такие), объясняются личностью редактора. Познакомимся с ним поближе. Иван Иванович Борец родился в 1883 году в деревне Новоселовка Воскресенской волости Александровского уезда Екатеринославской губернии. Ему удалось окончить ремесленную школу и выдержать экзамен на звание народного учителя. Вакантное место нашлось в Армавире, куда он и переезжает в 1906 году. 
Обложка еженедельного журнала «Кубанский казачий вестник». Рисунок художника Р.И. Колесникова. 1913 г. 
Возможно, его трудоустройству посодействовал известный кубанский педагог А.А. Левицкий, работавший инспектором народных училищ Кубанской области. Благодаря его заботе и помощи многие украинские педагоги, искавшие свободных вакансий, влились в учебный корпус казачьего края. Для многих Кубань стала второй родиной. Можно вспомнить в связи с этим писателя Ф. Капельгородского, начинающего тогда революционера С. Петлюру и других. Не добившись больших успехов в Армавире, И.И. Борец перебирается во Владикавказ, административный центр Терского казачьего войска, где преподавание пытается совмещать с работой в редакциях сразу двух газет: «Казбек» и «Терек», где в числе ведущих авторов числился, между прочим, С. Костриков (будущий Киров). Издателем названных газет был Сергей Казаров, имевший также свой печатный орган (газету «Кубанский край») в Екатеринодаре. Лишившись работы во владикавказских изданиях (причин мы не знаем), Борец сотрудничает с екатеринодарским их аналогом, а затем подает в 1910 году прошение об открытии в столице Кубанской области собственной газеты с трафаретным в газетном мире названием «Кубанская молва». Разрешение было получено, но необходимых на открытие нового дела средств найти не удалось. Поэтому в 1914 году Иван Иванович становится одним из постоянных авторов «Кубанского казачьего вестника», а с 1915 года – его редактором. Еженедельник, с изображенным на обложке казаком, летящим через горы и реки (художник Роман Колесников), быстро стал популярным, потому что в нем, как говорится, было что почитать. Журнал щедро печатал полемические статьи, богатством жанров и тематики отличался литературный раздел, открывший кубанцам множество новых литературных имен из числа местной творческой интеллигенции. Причем популярность его еще больше возросла с началом Первой мировой войны, которая пробудила в душах многих фронтовиков тягу к творчеству, к постоянному неформальному общению с редакций любимого журнала. В 1916 году И.И. Борец задумал издать трехтомник «Сборник славы кубанцев», из которых в 1916 году вышел только первый том, вобравший в себя, по задумке издателя, лучшие произведения кубанских литераторов, воспевающие героизм русских воинов на фронтах «второй Великой Отечественной войны». По существу, речь идет о лучшем и избранном, публиковавшемся на протяжении предшествующих лет на страницах «Кубанского казачьего вестника» [2]. Сборник вполне обоснованно структурирован на 7 разделов, названия которых говорят сами за себя: «Выступление», «На полях кровавых битв», «Царь и кубанцы», «Отклики боевых подвигов», «Пластуны», «Крестным путем, «На досуге» плюс рубрики «Вместо предисловия» и «Послесловие». В 2010 году эта книга была переиздана краснодарским книжным издательством «Традиция». К сожалению, сам факт переиздания не стал побудительным толчком к изучению этого литературного и исторического феномена. Во «Введении» к ней профессор В.Н. Ратушняк не говорит ни одного слова о судьбах авторов, чьи произведения представлены в сборнике, почему господствовали в этот период те или иные жанры, какой отклик в читающей публике имели данные публикации. Особенно много присылалось лирических, передающих тоску по родине, воспоминания об оставленной семье и, конечно же, пафосных стихов одического типа, воспевающих героические подвиги фронтовых товарищей, призывавших мобилизоваться и победить врага. Часть авторов выказывала недюжинные способности. Первые публикации в «Кубанском казачьем вестнике» не стали для них последними. Назовем некоторых из них поименно и расскажем об их творчестве военного периода чуть подробнее. Знакомство начнем с поэтических опытов подлинного таланта из народа, казака станицы Ахтанизовской Ивана Приймы (1891–1966), некоторые стихи которого стали популярными на Кубани народными песнями. Прийму призвали на действительную службу еще до начала войны. Вскоре его командировали в Асхабадский военный лазарет на годичные фельдшерские курсы. А в августе 1914 их перебросили на два с половиной года на турецкий фронт. Службу он проходил в штабе бригады, а потом и дивизии. Во время боевого затишья находилось свободное время для занятий самообразованием. Изучал географию, историю, грамматику, литературу, теорию словесности. Упражняясь в грамматике, все чаще начал сочинять рассказы, а потом и стихи. Молодой, благородно мыслящий казак оказался наделенным острым взором, возвышенной душой и неравнодушным сердцем, способным и воспринять, и пережить, и передать свою взволнованность читателю. Свои литературные пробы начал посылать в Екатеринодар, в «Кубанский казачий вестник». В нем с 1915 по 1917 год было напечатано восемь прозаических рассказов и 27 стихотворений, посланных Приймой с фронта. 
Иван Яковлевич Прийма (в возрасте 24 лет) Особый резонанс вызвало стихотворное послание И. Приймы «Казачкам» и отклик на него В. Добренко. Навеяно оно известиями о бабьих бунтах, прокатившихся по Кубани в 1916 г. Редактор журнала Иван Иванович Борец, уверовавший в талант открытого им казачьего поэта и желая издать его стихи отдельной книжечкой, объявил на нее подписку. Но, едучи в 1917 г. из Карса в отпуск домой, начинающий поэт посетил редактора и отговорил его от такой затеи. Свои поэтические опыты он оценивал весьма сурово, стихи признавал корявыми и вообще: «не надо летать вороне в высокие хоромы!» В мае 1917 г. 5-ю Кавказскую дивизию перебросили с Турецкого фронта в Финляндию. И. Прийма побывал в столице, где посетил Зимний дворец и Эрмитаж, накупив политических брошюр, газет, книг, потом запоем изучал их в Выборге. После октябрьского переворота дивизию расформировали, а казаки вернулись домой. Иван Яковлевич поступил на службу станичным фельдшером. В газете «Вольная Кубань» появляются новые стихотворные публикации И. Приймы на «злободневные» темы: «Воронье» (о налетевшем в Екатеринодар столичном воронье) и «Мой проект» (о земельной реформе на Кубани). Стихотворение «До победного конца», высмеивавшее одноименный осваговский призыв, было напечатано в темрюкской типографии подпольно тиражом 50 экземпляров: Наши прадеды и деды были славными вдвойне: Воевали до победы, умирали на войне. Вот и нас Деникин тоже вздумал повернуть На широкий и великий, на победный, славный путь. Никого не оставляет, гонит сына и отца И сражаться заставляет до победного конца. До победного конца – это значит, без конца, Это значит – укокошат и сыночка и отца. Жаль мне бедного отца, – до победного конца Не дожил он, и не знал он смысла вредного словца. Смысл же этого словца – «до победного конца»– Изведут нас генералы до последнего глупца... Не баран я, не овца, не хочу играть глупца И войны держать не буду до победного конца. За буржуя, за купца, да за пана-подлеца Воевать я не желаю до победного конца! Их автор к тому времени уже был мобилизован на воинскую службу деникинской властью. 16 месяцев прослужил он в Темрюкском гарнизоне и вновь вернулся домой, избежав печальной участи эмигранта. После советизации станицы Ахтанизовской Прийма выделился из отцовской семьи и занялся сельским хозяйством, но не смог принять насильственного характера коллективизации, обрушившегося на родную станицу в конце 20-х – начале 30-х гг. Бросил землю и пошел преподавать в школу колхозной молодежи. Вел русский и украинский языки и обе славянские литературы, продолжая заниматься самообразованием. В декабре 1932 г. вторично женился (первая горячо любимая жена умерла в 1931) и переехал в Ростов, где на «Сельмаше» работали его сыновья, Константин и Виктор. В декабре 1933 записался заочником на биологический факультет Ростовского пединститута. На протяжении четырех студенческих лет служил секретарем на «Сельмаше», статистиком в Ростовском горземотделе, библиотекарем в пединституте. Жена учительствовала в начальных классах. Когда глава семьи получил заветный диплом, семья переехала на работу в пригородное село Койсуг, где окончательно бросили якорь. Преподавал ботанику, зоологию, анатомию человека, основы дарвинизма, психологию, логику и химию. В годы войны был мобилизован в строительный отряд, двигавшийся вслед за наступающим фронтом по территории Воронежской области и Белоруссии. Вконец истощенного тяжелым физическим трудом его отправили в глубокий тыл на восстановление сахарного завода в Полтавской области. В августе 1944 вернулся по болезни домой. В 1957 г., дослужившись до пенсии, еще какое-то время читал лекции по линии общества «Знание» [3]. Незадолго до смерти Иван Федорович переписал начисто и все свои стихотворения – их набралось 120. В краткой автобиографии, написанной менее чем за год до смерти, Прийма писал: «Что касается моих стихотворений, то они весьма несовершенны и устарели по своему содержанию. Если некоторые из них и печатались в «Кубанском казачьем вестнике», то это потому, что они тогда были своевременны и, так сказать, злободневны. А теперь они, пожалуй, никакого интереса не представляют». Но в 1966-м, в год его смерти, в Краснодаре вышел подготовленный И. Вараввой сборник «Песни казаков Кубани», и в нем оказались две народные песни на стихи И. Приймы: «За горы сонцэ закотылось», записанная в Краснодаре от писателя-старожила К.Ф. Катаенко и «Три ручья», записанная в станице Каневской от казака Горба. Это ли не подлинное народное признание: войти в человеческую память двумя своими песнями, ставшими народными! [4]. В июне 1959 г. исполнил мечту всей своей жизни: съездил в Канев поклониться праху Т.Г. Шевченко. Потом засел упорядочивать свои дневники и записки, составившие в итоге рукопись «Моих воспоминаний». Переплетенные в два увесистых большого формата тома, они составили в общей сложности 940 страниц и охватывают события с 1912 по 1966 год. Писались, правда, уже не для печати, а для детей, каждому из которых отец перед смертью вручил размноженные на простой печатной машинке именные тома. Много ли ты, читатель, знаешь отцов, оставивших своим потомкам такую богатую казачью летопись? Воспоминания увлекают не только живостью изложения, неординарной личностью автора, встающей за каждой прочитанной строкой, но и еще одним бесспорным достоинством – предельным документализмом. Это не удивительно, ведь писались они на основе подробнейших дневников, записных книжечек, писем и семейных документов, тщательно сберегавшихся в семье. А поскольку писались мемуары не для печати, то есть в них и еще одно примечательное качество – честность и предельная искренность, адресованная самым близким и дорогим людям, перед которыми не станешь лгать. Особенно интересен первый том воспоминаний, написанный непосредственно по дневникам, которые вел Прийма в годы Первой мировой войны. Они полны витальной энергией, ярко и зримо передают лирическое мироощущение автора, не испугавшегося ни бытовых невзгод, ни ужасов мирового кровавого побоища, оставшегося верным присяге [5]. Еще одно поэтическое имя, взлелеянное на страницах «Кубанского казачьего вестника», не затерявшееся впотьмах истории: И.Г. Чередниченко. 
Чередниченко И.Г. Родился Иван Григорьевич Чередниченко 20 сентября 1898 г. в станице Калужской Кубанской области (ныне Абинский района Краснодарского края) в семье бедного казака-хлебороба. Небольшой земельный надел в малоплодородном Закубанье не мог обеспечить материальные потребности семьи, и отец уходил в поисках сезонной работу на нефтепромыслы, а мать – на табачные плантации к грекам-табаководам. Приходилось подрабатывать мальчиком-поденщиком и юному Ивану. И все же детство осталось в памяти как счастливая, незабываемая пора жизни. Они, эти годы, поэтически описаны в дошедшем до нас рукописном фрагменте воспоминаний поэта: «В детстве своем я любил забираться в уединенные места и мечтать. Это и теперь свойственно моему характеру, хотя и не в такой сильной степени. Я и теперь люблю забраться куда-нибудь в уединенное место, скрыться от людей и там дать волю своим мыслям. Но теперь у меня нет той фантазии, какая была в детстве. Тогда я бредил о славе, я представлял себе, как я со временем выдвинусь, прославлю себя военным подвигом, мое имя будет известно всему народу. На школьной скамье я уже писал стихотворения, и моим идеалом стал – сделаться поэтом. Я даже смастерил себе книжонку и озаглавил ее: «Стихотворения И.Г. Чередниченко». Усердно записывал в нее все, что придет мне в голову. Эту книжку и теперь люблю пересматривать, и тогда мне кажется, что это писал другой мальчик, а не я, его желания, его мысли вовсе не мои мысли» [6]. «Заглянем» и мы в эту книжечку, благодаря немногим сохранившимся из нее стихам:
«Конечно, – писал в конце жизни Иван Григорьевич, – я не мог тогда рассуждать о том, какую важную роль ведет народный учитель в жизни целого государства. Я не мог тогда рассуждать на эту тему, но все же учительская должность казалась мне высшим счастьем. Я подрос, и в 15 лет оканчивал двуклассное училище. Я уже мог судить о науке здраво и осмысленно. Мне казалось мало тех знаний, каких я приобрел в двуклассном училище, они не удовлетворили меня. Успехи в науках ободряли меня еще больше и разжигали мое желание продолжать свое образование. Учитель также советовал мне не оставлять незаконченное свое образование. Вместе с тем мне хотелось сделаться полезным своему отечеству и родному русскому народу. Нива народная привлекала меня и звала на святой труд народного учителя. Я признался учителю об этом. Но меня пугало одно: отец, при нашей бедности, мог не согласиться исполнить мое желание, и тогда надежда моя бы рухнула. Как узнал я из программы на поступление, в 1-й Кубанской учительской семинарии за первый год обучения следовало платить 210 рублей. Где отец мог взять эти деньги?» [Там же]. Наконец, в 1915 году отец согласился, чтобы сын оставил работу и поступил в семинарию. Его приняли благодаря тому, что отец был георгиевским кавалером, отличившимся в русско-японскую войну. Но на третьем году учебы деньги в семье закончились, пришлось учебу на время оставить и идти работать. И только впоследствии, начав учительствовать, Чередниченко экстерном выдержал экзамен на звание учителя двухклассного училища и сделался полноправным педагогом [7]. В годы учебы он продолжает писать стихи, а вскоре и долгожданный дебют в «Кубанском казачьем вестнике». Нам удалось выявить на его страницах два лирических стихотворения молодого автора: «У садочку» и «Провожання». Но вначале они были опубликованы в журнале «Кубанский казачий вестник» в № 33 от 16 августа 1915 г. на страницах 5-6 и 9 соответственно. Оба стихотворения полностью отвечали социальному заказу печатного издания И. Борца. Приведем стихотворение «У садочку» в орфографии сборника: I.
На нич поглядае. А нич тыха, як та хмара, Землю обнимае. Обняла вона, старенька, Мырным сном станычку. Блидный мисяць освичуе И садок и ричку. Мисяць блидный, вже старенькый Все на свити знае. И за каждую былынку Старый заглядае. Знать такый-то вин вродывся, – Хоче все вин знаты. И заглянув старесенькый В садок биля хаты. И заглянув мисяченко Тай залюбовався: Козак бравый, молоденькый З дывкою прощався. «Ой не плачь же, не вбывайся, Рыбонько Маруся! Я ж пиду та повоюю, До тебе вернуся. Нам тоди, моя голубко, Свит впять стане раем… Як в станыцю я вернуся, Свадьбоньку згуляем!.. А ты ж, моя дивчинонька, Ягодка степова, Не заплакуй карых очей Та бувай здорова». Плаче дивка чернобрыва, Лыченько палае… Козак бравый, молоденькый Iи пригортае. И цилуе, и мылуе Винъ свою дивчину… Нехай серденько пограе Въ останню годыну!.. Дівчинонька вродливая Рученькы сжимае, Молодому козакови В вичи заглядае... «Мий ты сокил молоденькый. Чи ты ж мене любышь? Може свою Марусыну Ты посли забудеш?» «– Прысягаюсь, моя мыла, Пока жывый буду, Шо я свою Марусыну Зроду не забуду!..» II.
Умчавсь козакъ въ край далекый. З нимцями воюе. А в станици Марусына Бидная горюе. Вона ж своего козаченька Зъ вiйны дожыдае, А видъ його, молодого Висточкы немае. Одна вона, сыротына, Серед темных ночокъ, Одынока, несчастлыва, Выходе въ садочокъ. И там дивка молодая (Одын Богъ це баче) Сыдыть сумна, невесела, Зытхае та плаче. Звыла кары очинята, В небо зазырае; Там мисяцъ старосенькый Тихо выплывае. Друга пора дивчыноньки Отоди згадалась, Ота пора, як дивчына З козакомъ прощалась… Отут воны вдвох сыдылы… Отут вин прощався… Цей же самый мисяць блидный Нымы любовався… Ту годыну, ту хвылыну Дивчина згадала… Чорнобрыва Марусына Впала, зарыдала… «Боже правый, Боже мылый, Я тебе прохаю: Верны ж мини козаченька З далекого краю!..» Мисяцъ блидный, старесенькый Вже не любовався; Вынъ за хмароньку сумную Тыхо заховався… [8] Второе стихотворение «Провожання» – эмоциональный, да и сюжетный скол с первого. Только в первом стихотворении влюбленная девушка провожает парня на войну, а во втором с сыном прощается любящая мать. Логично, что в первом свидетелем расставания является «месяц», друг влюбленных, а во втором «сонечко», ибо расставание с матерью – это, как правило, публичное действо: Чого сонечко сокрылось И чого не грае? Чого маты зажурилась? – Сына провожае. Провожае у дорогу, Сама, бидна, плаче… Чуе серденько трывогу, Хоч биды й не баче!.. Провожа його – де люти Грохотять гарматы, Де вси жалости забути, Де нимецки каты. Туда його выряжае, Де вийна кривава… Там же його пиджыдае Люта смерть, хоч слава… «Не плач, мамо, не журися: Я жывый вернуся!.. Попереду ж з ворогамы Лыцарем побьюся!.. Ты ж, матусю, будь покийна И забудь трывогу, Лучше каждый день молыся Ты ж за мене Богу!» Попрощавсь козак удалый, На кони помчався… Одын витер безприютный Вслид за ним погнався… Стоит маты, стоить ненька, Услид поглядае, Рукавом из глаз старенькых Слезы вытирае. Тепер хмары ходять в неби, Чи буде ж годына?.. Чи дождеться бидна мате Назад свого сына? Стихи, слабые по технике исполнения, слащавые и мелодраматичные по содержанию написаны рукой 18-летнего юноши, едва ли читавшего тогда что-либо из украинской литературы, помимо «Кобзаря» Т. Г. Шевченко. Совершенно очевидно влияние на автора и народных песен, вдоволь слышанных им в родной станице. Постепенно в стихах И. Чередниченко все явственнее звучат социальные мотивы. По-новому осмысливается им и мировая война: Гей, полинув вітер буйний За гори Карпати, На чужині молодого Козака шукати. Сяло сонце у блакиті, А тепер не сяє: Бився козак з ворогами, Тепер умирає. В конце апреля 1917 г. его охватывают настроения, которых не избежали тогда даже самые проницательные современники: Скажи, чого сонце сховалось у хмарах, Від чого блакить не ясна? Скажи: чого зимня година панує, Чи скоро настане весна? Среди новых стихов поэта еще не было «таких, что звали бы к борьбе за лучшую долю, к свержению существующего строя», но было «какое-то неосознанное, неясное, но горячее чувство: вот-вот должно что-то случиться, должны быть какие-то перемены, ибо так дальше жить нельзя!», – восклицает рецензент его так и неопубликованной книги С. Тельник, сравнивая поэтические опыты кубанца с поисками таких же молодых тогда П. Тычину, Чумака, Блакитного и Рыльского и приводя в качестве доказательства такие строки: Де недоля людська не панує, Там, де кожний живе почуттям святим І лихо насправді не чує. жүктеу/скачать 4,32 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|