Моя борьба

глубокого религиозного убеждения. Между тем теперь ушли только равнодушные и
ушли преимущественно по «соображениям» политического характера.
С точки зрения политической результат также был совершенно смешным и
печальным.
Что оказалось? Хорошее политическое национальное движение немецкого
народа, обещавшее большой успех, погибло, потому что руководители не обладали
достаточной трезвостью мысли и направили его на тот путь, который неизбежно
должен был привести к расчленению.
Одно несомненно.
Немецкое национальное движение никогда не сделало бы этой ошибки, если бы
оно не страдало недостатком понимания психики широких масс народа.
Руководство этой партии не поняло, что уже из психологических соображений
никогда не следует массе указывать на двух или больше противников сразу, ибо это
ведет только к падению боевого настроения в собственном лагере. Если бы
руководители названной партии понимали это, то они уже по одной этой причине
ориентировали бы немецкое национальное движение только против одного
противника. Для политической партии нет ничего более опасного, как очутиться
под руководством людей, желающих драться на всех фронтах сразу,
разбрасывающихся во все стороны и не умеющих достигнуть хотя бы маленьких
практических результатов в одной области.
Если бы даже все упреки против католичества были абсолютно верны, то
политическая партия все же не должна ни на минуту упускать из вида то
обстоятельство, что, как показывает весь предшествующий исторический опыт,
никогда еще ни одной чисто политической партии не удалось в аналогичных
условиях добиться религиозной реформации. Люди должны учиться истории не для
того, чтобы забыть ее уроки как раз тогда, когда нужно их практически применять, а
также не для того, чтобы предположить, будто в данную минуту история пойдет
совсем по иному пути в разрез со всем тем, что мы видели сих пор. Изучать
историю надо именно для того, чтобы уметь применить уроки ее к текущей
современности. Кто этого не умеет делать, тот пусть не считает себя политическим
вождем, тот в действительности только человек с пустым самомнением. Его
практическую неспособность ни капельки не извиняет наличие доброй воли.
Искусство истинно великого народного вождя вообще во все времена
заключается прежде всего в том, чтобы не дробить внимания народа, а
концентрировать его всегда против одного единственного противника. Чем более
концентрирована будет воля народа к борьбе за одну единую цель, тем больше
будет притягательная сила данного движения и тем больше будет размах борьбы.
Гениальный вождь сумеет показать народу даже различных противников на одной
линии. Он представит дело своим сторонникам так, что эти различные противники в
сущности являются врагом одной и той же категории. Когда народ видит себя
окруженным различными врагами, то для более слабых и нестойких характеров это
только дает повод к колебаниям и сомнениям в правоте собственного дела. Как
только привыкшая к колебаниям масса увидит себя в состоянии борьбы со многими

противниками, в ней тотчас же возьмут верх «объективные» настроения и у нее
возникнет вопрос: может ли быть, чтобы все остальные оказались не правы и только
ее собственный народ или ее собственное движение были бы правы.
Но это уже означает начало паралича собственной силы. Вот почему
необходимо взять за одну скобку всех противников, хотя бы они и сильно
отличались друг от друга, тогда получится, что масса твоих собственных
сторонников будет чувствовать себя противостоящей лишь одному единственному
противнику. Это укрепляет веру в собственную правоту и увеличивает озлобление
против тех, кто нападает на правое дело.
Немецкое национальное движение в Австрии этого не поняло, и это стоило ему
успеха.
Цели этой партии были правильны, ее убеждения чисты, но путь к цели был
выбран неверный. Партия похожа была на того туриста, который все время не
спускает глаз с вершины горы, на которую он хочет попасть; этот турист
отправляется в путь-дорогу с твердой решимостью во что бы то ни стало добраться
до вершины и делает при этом однако ту «маленькую» ошибку, что, будучи
слишком занят вершиной, совершенно не обращает внимания на топографию
дороги, на то, что делается у него под ногами, и поэтому в конце концов гибнет.
У христианско-социальной партии, великой соперницы немецко-национальной
партии, дело обстояло как раз наоборот. Она хорошо, умно и правильно выбрала
дорогу, но ей, увы, не хватало ясного представления о конечной цели.
Почти во всех тех отношениях, в каких немецко-национальная партия хромала,
установки христианско-социальной партии были правильны и целесообразны.
Она обладала необходимым пониманием значения массы и поэтому путем
демонстративного подчеркивания социального характера партии уже с первого дня
сумела обеспечить себе по крайней мере часть этой массы. Взявши в основном
установку на завоевание мелких и низших слоев средних классов и ремесленников,
она сразу получила крупный контингент преданных, стойких и готовых к жертвам
сторонников. Она старательно избегала какой бы то ни было борьбы против
религиозных учреждений и тем обеспечила себе поддержку церкви, являющейся в
наше время могущественной организацией. Таким образом перед ней был только
один единственный крупный противник. Она поняла великое значение широко
поставленной пропаганды и показала свою виртуозность в деле воздействия на
психологию и инстинкты широкой массы ее сторонников.
Что однако и она не сумела реализовать свою мечту и не спасла Австрию, это
коренилось в двух недостатках ее работы, а также в недостаточной ясности цели.
Антисемитизм этой новой партии сосредоточился не на проблемах расы, а на
проблемах религии. Эта ошибка имела то же происхождение, что и вторая ее
ошибка.
Основатели христианско-социальной партии считали, что если партия хочет
спасти Австрию, то она не должна становиться на точку зрения расового принципа,
иначе в кратчайший срок наступит-де всеобщий распад государства. С точки зрения

вождей положение Вены в особенности требовало того, чтобы партия оставила в
стороне все разъединяющие моменты и изо всех сил подчеркивала только то, что
всех объединяет.
В это время в Вене было уже так много чехов, что только величайшей
терпимостью в расовых проблемах можно было добиться того, чтобы чехи не стали
сразу на сторону антинемецкой партии. Кто хотел спасти Австрию, тот не мог
совершенно игнорировать чехов. Новая партия попыталась, например, завоевать
прежде всего мелких чешских ремесленников, составлявших многочисленную
группу в Вене. Этого она надеялась достичь своей борьбой против либерального
манчестерства. Чтобы объединить всех ремесленников старой Австрии без различия
наций, христианско-социальная партия считала самым подходящим выставить
лозунг борьбы против еврейства и вести эту борьбу на религиозной основе.
Выступая с таким поверхностным обоснованием своей позиции, партия была не
в состоянии дать сколько-нибудь серьезное научное обоснование всей проблеме.
Такой постановкой вопроса она только отталкивала всех тех, которым такого рода
антисемитизм был непонятен. Ввиду этого пропагандистская сила идеи
антисемитизма захватывала идейно ограниченные круги, если только сторонники
партии не умели сами от чисто инстинктивного презрения к евреям перейти к
подлинному познанию всей глубины проблемы. Интеллигенция принципиально
отвергла эту постановку вопроса, данную христианско-социальной партией.
Постепенно все больше и больше создавалось впечатление, что во всей этой борьбе
дело идет только о попытке обращения евреев в новую веру, а может быть и просто
о завистливой конкуренции. Благодаря всему этому борьба теряла все черты чего-то
высшего. Многим и притом далеко не худшим элементам борьба начала казаться
антиморальной, нехорошей. Не хватало сознания того, что дело идет о вопросе
жизни для всего человечества, о такой проблеме, от которой зависит судьба всех не
еврейских народов.
Ввиду этой половинчатости антисемитская установка христианско-социальной
партии и потеряла значение.
Это был какой-то показной антисемитизм. Такая борьба против еврейства была
хуже, чем отсутствие какой бы то ни было борьбы против него. Создавались только
пустые иллюзии.
Таким антисемитам иногда казалось, что вот-вот они уже затянут веревку на шее
противника, а между тем на деле противник их самих водил за нос.
Что касается самих евреев, то они в кратчайший срок настолько приспособились
к этому сорту антисемитизма, что он стал для них гораздо более полезен, чем
вреден.
Если в этой форме новая партия приносила тяжелую жертву государству
национальностей, то еще больше приходилось ей грешить в отношении защиты
основных чаяний немецкого народа.
Раз партия не хотела потерять почву под ногами в Вене, — ей ни в коем случае
нельзя было быть «националистической». Мягко обходя этот вопрос, партия
рассчитывала спасти государство Габсбургов, а на деле она именно этим путем

ускорила его гибель. Само же движение благодаря такой тактике теряло могучий
источник сил.
Итак, я самым внимательным образом следил в Вене за обеими этими партиями.
К первой из них у меня была глубокая внутренняя симпатия, интерес ко второй
пробудил во мне уважение к ее руководителю, редкому деятелю, образ которого в
моих глазах уже тогда был трагическим символом всего тяжелого положения
немцев в Австрии.
Когда за гробом умершего бургомистра тянулся по Рингу гигантский
похоронный кортеж, я тоже был в числе сотен тысяч провожающих. Глубоко
взволнованный я говорил себе, что труды и этого человека неизбежно должны были
оказаться напрасными, ибо и над ним тяготели те судьбы, которые обрекали это
государство на гибель. Если бы доктор Карл Люэгер жил в Германии, его поставили
бы рядом с самыми великими людьми нашего народа. Но ему пришлось жить и
действовать в этом невозможном австрийском государстве, и в этом заключалось
несчастье его деятельности и его самого лично.
Когда он умирал, на Балканах уже показались огоньки, предвещавшие войну. С
каждым месяцем они разгорались все более жадно. Судьба была милостива к
покойному и не дала ему дожить до того момента, когда он должен был воочию
увидеть разразившееся несчастье, от которого он так и не смог уберечь свою страну.
Наблюдая все эти происшествия, я пытался понять причины того, почему
немецкая национальная партия потерпела крах, а христианско-социальная партия —
тяжелую неудачу. И я пришел к твердому убеждению, что независимо от того, было
ли вообще возможно укрепить австро-венгерское государство, ошибка обеих партий
сводилась к следующему:
Немецкая национальная партия совершенно правильно ставила вопрос о
принципиальных целях немецкого возрождения, но зато она имела несчастье
выбрать неправильный путь к цели. Она была партией националистической, но к
сожалению недостаточно социальной, чтобы действительно завоевать массу. Ее
антисемитизм зато покоился на правильном понимании значения расовой
проблемы, ее антисемитская агитация не базировалась на религиозных
представлениях. В то же время ее борьба против католицизма была со всех точек
зрения и в особенности с тактической — неправильной.
Христианско-социальное движение не обладало ясным пониманием целей
немецкого возрождения, но зато счастливо нашло нужные пути, как партия. Эта
партия поняла значение социальных вопросов, но ошибалась в своем способе
ведения борьбы против еврейства и не имела ни малейшего понятия о том, какую
подлинную силу представляет собою национальная идея.
Если бы христианско-социальная партия кроме своего правильного взгляда на
значение широких народных масс обладала еще правильными взглядами на
значение расовой проблемы, как это было у немецко-национальной партии, и если
бы сама христианско-социальная партия была настоящей националистической
партией, или если бы немецкое национальное движение кроме своего правильного
взгляда на конечную цель, верного понимания еврейского вопроса и значения

национальной идеи обладало еще практической мудростью христианско-
социальной партии, в особенности в вопросе об отношении последней к
социализму, — тогда мы получили бы именно то движение, которое по моему
глубокому убеждению уже в то время могло бы с успехом направить судьбы
немецкого народа в лучшую сторону.
Всего этого не оказалось в действительности, и это в главной своей части
заложено было в самом существе тогдашнего австрийского государства.
Таким образом ни одна из этих партий не могла удовлетворить меня, потому что
ни в одной из них я не видел воплощения своих взглядов. Ввиду этого я не мог
вступить ни в ту, ни в другую партию и не мог таким образом принять какое бы то
ни было участие в борьбе. Уже тогда я считал все существовавшие политические
партии неспособными помочь национальному возрождению немецкого народа —
возрождению в его подлинном, а не только внешнем смысле слова.
В то же время мое отрицательное отношение к габсбургскому государству
усиливалось с каждым днем.
Чем больше углублялся я в изучение вопроса иностранной политики, тем
больше я убеждался, что австрийское государство может принести немецкому
народу только несчастье. Все ясней и ясней становилось мне и то, что судьбы
немецкой нации решаются теперь только в Германии, а вовсе не в Австрии. Это
относилось не только к политическим проблемам, но в не меньшей мере и к общим
вопросам культуры.
Так что и здесь, в области проблем культуры или искусства австрийское
государство обнаруживало все признаки застоя или по крайней мере потери всякого
сколько-нибудь серьезного значения для немецкой нации. Более всего это можно
было сказать относительно архитектуры. Новейшее строительное искусство не
могло иметь сколько-нибудь серьезных успехов в Австрии уже потому, что после
окончания постройки Ринга в Вене вообще уже не было сколько-нибудь крупных
построек, которые могли бы идти в сравнение с германскими планами.
Так моя жизнь становилась все более и более двойственной: разум и
повседневная действительность принуждали меня оставаться в Австрии и
проходить здесь тяжелую, но благодетельную школу жизни. Сердцем же я жил в
Германии.
Тягостное гнетущее недовольство овладевало мною все больше, по мере того
как я убеждался во внутренней пустоте австрийского государства, по мере того как
мне становилось все более ясно, что спасти это государство уже нельзя, и что оно во
всех отношениях будет приносить только новые несчастья немецкому народу.
Я был убежден, что это государство способно чинить только препятствия и
притеснения каждому действительно достойному сыну немецкого народа и
наоборот способно поощрять только все не немецкое.
Мне стал противен весь этот расовый конгломерат австрийской столицы.
Этот гигантский город стал мне казаться чем-то вроде воплощения
кровосмесительного греха.

С раннего возраста я говорил на диалекте, на котором говорят в Нижней
Баварии. От этого диалекта я отучиться не мог, а венского жаргона так и не усвоил.
Чем дольше я жил в этом городе, тем больше я ненавидел эту хаотическую смесь
народов, разъедавшую старый центр немецкой культуры.
Самая мысль о том, что это государство можно сохранить еще на долгое время,
была мне просто смешна.
Австрия похожа была тогда на старинную мозаику из мельчайших разноцветных
камешков, начавших рассыпаться, потому что скреплявший их цемент от времени
выветрился и стал улетучиваться. Пока не трогаешь этого художественного
произведения, может еще казаться, что оно живо по-прежнему. Но как только оно
получит хоть малейший толчок, вся мозаика рассыпается на тысячи мельчайших
частиц. Вопрос заключался только в том, откуда именно придет этот толчок.
Мое сердце никогда не билось в пользу австрийской монархии, а всегда билось
за германскую империю. Вот почему распад австровенгерского государства в моих
глазах мог быть только началом избавления немецкой нации.
Ввиду всего этого во мне сильнее росло непреодолимое стремление уехать
наконец туда, куда, начиная с моей ранней молодости, меня влекли тайные желания
и тайная любовь.
Я надеялся, что стану в Германии архитектором, завоюю себе некоторое имя и
буду честно служить своему народу в тех пределах, какие укажет мне сама судьба.
С другой стороны, я хотел однако остаться на месте и поработать для того дела,
которое издавна составляло предмет моих самых горячих желаний: я хотел дожить
здесь до того счастливого момента, когда моя дорогая родина присоединится
наконец к общему отечеству, т. е. к германской империи.
Многие и сейчас не поймут того чувства страстной тоски, которое я тогда
переживал. Но я обращаюсь не к ним, а к тем, которым судьба до сих пор
отказывала в этом счастье или которых она с ужасной жестокостью лишила этого
счастья, после того как они им обладали. Я обращаюсь к тем, которые, будучи
оторваны от родного народа, вынуждены вести борьбу даже за священное право
говорить на своем языке; к тем, кто подвергается гонениям и преследованиям за
простую преданность своему отечеству, к тем, кто в тяжелой тоске во сне и наяву
грезит о той счастливой минуте, когда родная мать вновь прижмет их к сердцу. Вот
к кому обращаюсь я и я знаю — они поймут меня!
Только те, кто на собственном примере чувствуют, что означает быть немцем и
не иметь возможности принадлежать к числу граждан любимого отечества, поймут,
как глубока тоска людей, оторванных от родины, как непрестанно терзается душа
этих людей. Эти люди не могут быть счастливы, не могут чувствовать себя
удовлетворенными, они будут мучиться вплоть до той самой минуты, когда наконец
откроются двери в отчий дом, где они только и смогут обрести мир и покой.
Вена была и осталась для меня самой тяжелой, но и самой основательной
школой жизни. Я впервые приехал в этот город еще полумальчиком и я покидал в
тяжелом раздумье этот город уже как вполне сложившийся взрослый человек. Вена

дала мне основы миросозерцания. Вена же научила меня находить правильный
политический подход к повседневным вопросам. В будущем мне оставалось только
расширять и дополнять свое миросозерцание, отказываться же от его основ мне не
пришлось. Я и сам только теперь могу отдать себе вполне ясный отчет в том, какое
большое значение имели для меня тогдашние годы учения.
Я остановился на этом времени несколько подробнее именно потому, что эти
первые годы дали мне ценные наглядные уроки, легшие в основу деятельности
нашей партии, которая в течение всего каких-нибудь пяти лет выросла от маленьких
кружков до великого массового движения. Мне трудно сказать, какова была бы моя
позиция по отношению к еврейскому вопросу, к социал-демократии или, лучше
сказать, ко всему марксизму, к социальным вопросам и т. д., если бы уже в
тогдашнюю раннюю пору я не получил тех уроков, о которых я рассказал выше,
благодаря ударам судьбы и собственной любознательности.
Несчастье, обрушившееся на мою родину, заставило тысячи и тысячи людей
поразмыслить над глубочайшими причинами этого краха. Но только тот поймет эти
причины до конца, кто после многих лет тяжелых внутренних переживаний сам
стал кузнецом своей судьбы.

жүктеу/скачать 3,18 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: