Возвращение в «Ласточку» у него в багажнике действительно лежала лопата. А почему бы и нет, ведь держать её там

— Беспокоишься за неё? — судя по тону, Володя удивился ещё больше.
— Ну… — снова протянул Юрка. — Хотя я всё равно считаю, что она — ходячее зло.
— Брось, Юр. Она просто влюблённая девушка. Сама по себе её любовь не может быть злом.
Юрка уныло засмеялся.
— Кто бы говорил о зле, Володя! Именно вот такая любовь — зло, а не та, про которую ты говорил.
Она ведь тебя шантажировала, пыталась добиться от тебя ответа, а теперь ещё и такую подлость
нам учинила.
— Нет, Юра, — упрямо сказал Володя. — Она просто не знает, как нужно любить, она в отчаянии.
Её нужно пожалеть, поня…
— Я тоже в отчаянии и тоже не знаю, как нужно любить! — воскликнул Юрка. — Но я почему-то не
шпионю за тобой и не пытаюсь делать гадости!
Володя остановился, повернулся к нему и хитро улыбнулся.
— Это потому, что твоя любовь взаимная. Ну-ка вспомни, Юр, кто ещё совсем недавно кидался в
меня яблоками?
Юрка задумался, что ему ответить, но придумать не успел — они подошли к броду.
Чтобы перейти его, пришлось снимать штаны. Днём Юрка бродил тут в шортах и просто их
подвернул, а теперь перспектива полночи просидеть в мокрых выше колен джинсах не радовала.
Вода в реке была не очень холодной, но ноги покрылись мурашками, стоило вылезти на другой
стороне. Володя быстро нырнул в свои спортивные штаны, а Юрке с джинсами пришлось
помучиться и в награду получить несколько комариных укусов. Обувшись, он скривился — мокрые
ноги противно чавкали в кроссовках.
Пока они брели до ивы по противоположному берегу, Юрка спросил:
— А что ты Ире сказал, чтобы она отпустила нас аж до часу?
— Напомнил, что я её и Женю тоже прикрывал, когда она просила.
— О, так ты знаешь… — удивился Юрка.
Володя на него покосился:
— Женя со мной в одной комнате живёт, как я могу не знать?
— И что ты насчёт этого думаешь?
— Насчёт чего?
— Насчёт того, что Женя женат, но встречается с Ирой.
Володя пожал плечами:
— Он её любит. Не знаю, как другим, но мне это прекрасно видно. Они тут вчера в очередной раз
поссорились, а я у них был как сломанный телефон. Ирина приходила жаловаться, спрашивала
меня, правильно ли она поступает.
— Ого! Так ты в советчики заделался? — прыснул Юрка.
— Ага, — хмыкнул Володя. — Чуть ли не в свахи. Но я не сам, меня Женя заставил.
— Ну и что ты ей ответил?
— Я… Я сказал ей, чтобы она думала о своей жизни, а не смотрела на других. Окружение всегда
будет что-то говорить и осуждать, но, может быть, стоит хоть иногда плевать на других? Ведь если
она счастлива с ним — пусть и будет с ним.
Юрка аж остановился.
— Ты действительно такое ей сказал?
Володя тоже остановился, повернулся к нему, улыбнулся:
— Да.

— Ты правда так думаешь?
— Да.
Что-то закипело внутри Юрки — что-то между злостью и обидой. Память о разговоре в недострое
была ещё слишком свежа.
— Вон оно что… — сердито протянул он. — Но при этом ты возомнил себя каким-то монстром и не
можешь позволить себе быть счастливым, да?
— Это совсем другое, Юр…
— Это то же самое! — крикнул Юрка. — Ты говорил, что ты боишься причинить мне вред, и точно
так же Ира боится причинить вред Жене. Ты так же, как и она, оглядываешься на других, считаешь
себя злом, потому что они все так считают! А меня не хочешь слушать, когда я убеждаю тебя в
обратном! Почему?
— Ты не понимаешь…
— Да всё я понимаю! Хватит относиться ко мне как к ребёнку, ты ненамного старше! Посмотри, как
я изменился — это ты меня изменил. Ещё три недели назад я боялся даже подойти к пианино, хотя
меня уговаривали: мама, отец, родственники! Пытались силой заставить! Но я смог перебороть свои
страхи только благодаря тебе. А ты — не можешь перебороть, хотя я прошу тебя сделать это! Ради
меня сделать! Так что не надо говорить, что я чего-то не понимаю. Я прекрасно понимаю, чего ты
так боишься. Я тоже боюсь! Но я могу переступить этот страх! — он запнулся, прерывисто
выдохнул, будто вмиг растерял весь свой пыл. И уже тихо, опустив глаза, добавил: — Потому что
влюбился.
Володя замер и посмотрел на него, удивлённо приоткрыв рот. И Юрке стало не по себе от того, что
наговорил и как наговорил — будто вылил всё на Володю, ещё и так резко… Он понимал, что сейчас
не время и не место разбираться во всём, но, с другой стороны, — когда ещё?
И теперь уже Володя, видимо, не нашёл, что ответить. Просто взял Юрку за руку и потянул вперёд
— туда, где уже виднелся спуск к воде и пышная крона ивы.
Когда они зашли под ивовый купол, Володя вытащил из рюкзака плед, бросил его на траву, достал
капсулу, тетрадку и карандаш. Сказал:
— Вот. Нужно что-нибудь написать нам, повзрослевшим на десять лет.
Юрка уселся на плед, Володя присоединился к нему, стянул сырые кеды с ног, и Юрка последовал
его примеру. Он взял карандаш, забрал у Володи тетрадь и написал на последней странице: «Чтобы
не случилось не потеряйте друг друга».
— Ошибок-то сколько, Юр! — проворчал Володя. — «Что бы» пишется раздельно, вместо «не» —
«ни», и запятая пропущена.
Юрка посмотрел на него с укором. Володя виновато добавил:
— Но это сейчас совсем неважно! Нет, не исправляй, так даже лучше. Видно, что это юный хулиган
Юрка Конев писал, — в голосе слышалась улыбка. — Вспомнишь его через десять лет… Так, теперь
моя очередь. Ну-ка, посвети.
Одной рукой Володя взял тетрадь и склонился над ней совсем низко, второй вывел убористым
ровным почерком:
«Что бы ни случилось, не потеряйте себя…» Вдруг его рука дрогнула. Юрка, не подумав, что может
ослепить, навёл фонарь Володе на лицо. Тот резко отвернулся, но Юрка успел заметить, что глаза у
Володи на мокром месте.
— Володь, не надо плакать, иначе я тоже сейчас…
Не дав договорить, Володя вцепился ему в плечи и прижал Юрку к себе. Уткнувшись лицом в шею,
пробормотал что-то неразборчивое.
Юрка задохнулся от вновь вспыхнувшей боли и, с трудом сохранив самообладание, приобнял его. В
невнятном горячем шёпоте в шею разобрал только тихое «Юрка, Юрочка…».
Если бы это продлилось ещё хотя бы минуту, Юрка бы также сорвался — от беспомощности и
печали хотелось то ли плакать, то ли кричать. Но Володя быстро взял себя в руки и сказал:
— Правильно, ни к чему это сейчас. Подождёт, всё потом.

Он опять взял в руки тетрадку и продолжил дописывать. Юрка, подсвечивая ему фонарём, шмыгал
носом.
«Остаться такими же, какими были в 86 году. Володе — с отличием окончить институт и съездить в
Америку. Юре — поступить в консерваторию и стать пианистом».
— Готово. Что ещё будем класть в капсулу времени? — спросил, закончив.
Юрка вытащил из кармана джинсов сырой лист бумаги — ноты, которые переписывал для себя,
чтобы учить.
— Вот, «Колыбельная» — это самое ценное, что было у меня в эту смену. — Он положил ноты в
капсулу.
Володя, свернув в трубочку, опустил туда свою тетрадь — там был правленый сценарий со всеми
пометками, личные записи за смену и пожелания себе-будущим.
— Ещё кое-что, — сказал Юрка, роясь в кармане. — Вот. Думаю, это тоже должно лежать там.
Он достал слегка помятую, местами раскрошившуюся белую лилию, которую подарил ему Володя.
Тот кивнул, аккуратно уложил цветок сверху на тетрадку.
— Всё? — тихо спросил Володя.
Юрка задумался — действительно ли это всё? Быть может, есть ещё что-то, что следует оставить
здесь на хранение?
Он отрицательно замотал головой.
— Нет, вот ещё.
Юрка вцепился в перетянувший его шею пионерский галстук и стал порывисто развязывать. Но
руки дрожали, и вместо того, чтобы ослабить узел, Юрка, наоборот, его затянул.
Володя молча приблизился и потянулся помочь. Юрка грустно произнёс:
— Вот ирония: когда меня принимали в пионеры, галстук мне повязывал комсомолец. Теперь
комсомолец его снимает.
Прохладный ветер коснулся голой шеи, заставив поёжиться. Володя неверно прочёл Юркин жест:
— Ты точно хочешь положить его в капсулу?
— Да.
— Но ведь твой галстук стоит всего пятьдесят пять копеек, а мы договорились класть в капсулу
только самые дорогие вещи, — съехидничал Володя.
— Это раньше он столько стоил, теперь уже нет.
Володя улыбнулся и сказал Юркиными же словами:
— Вот так номер! И сколько же теперь стоит твой пионерский галстук?
— Он бесценен, — видя саркастическую ухмылку, Юрка уточнил: — Нет, не потому, что частица
красного знамени, а потому, что это частичка моего детства.
— Поможешь? — спросил Володя.
Он взял Юркину руку и положил на свой галстук, выглаженный, аккуратный, нагретый его теплом.
Когда оба галстука были сняты, Володя привязал их кончиками друг к другу. Юрка молчал.
Устремив взгляд на прочный узел, он догадался, что Володя вложил в этот жест какой-то тайный,
свой личный смысл, но спрашивать о нём Юрка не посчитал нужным.
Володя вздохнул, положил галстуки в капсулу, закрыл её и сказал:
— Похоже, ты и правда повзрослел, Юра.
Влажная после дождя земля хорошо поддавалась, и даже маленькой детской лопатой яму удалось
выкопать быстро. Погрузив в неё капсулу, Юрка смотрел, как комья земли укрывают
металлический квадратик крышки. Невовремя вспомнил, что на галстуке ему написали свои
пожелания и адреса ПУКи и Миха с Ванькой. Но эта мысль выскользнула из головы так же быстро,
как и появилась — сейчас она была совершенно неважной. Куда важнее был Володя, что-то

вырезающий перочинным ножиком на ивовой коре, аккурат над тем местом, где была закопана
капсула. Юрка навёл фонарь и смотрел, как на дереве в круге света появляется небольшая,
неровная надпись: «Ю+В».
Видеть эти буквы было больно, ведь пройдёт всего несколько часов, и только здесь, на этой коре,
под деревом, они с Володей останутся рядом. А в реальности разъедутся по разным сторонам, по
разным городам, на расстояние тысяч километров друг от друга.
И Юрке стало наплевать на то, что думает о себе Володя и чего боится. Юрке стало необходимо
обнять его. И он обнял: крепко, не собираясь отпускать, даже если тот попытается вырваться. Но
Володя не оттолкнул. Наоборот, он будто только этого и ждал. С готовностью обнял в ответ,
прижался и прерывисто вздохнул.
— Юр… Как же я буду скучать.
Юрке хотелось попросить его помолчать, чтобы не слышать таких болезненно-грустных слов.
И почему нельзя было навсегда остаться здесь, под этой ивой? Почему нельзя было всегда обнимать
Володю, дышать его особенным, таким родным запахом и никогда-никогда не расставаться?
Володя мял края Юркиной футболки, обнимая. Погладил тёплыми ладонями по спине, выдохнул в
шею — Юрка скривился от щекотки. А потом Володя вдруг вытянул губы и поцеловал впадинку под
мочкой уха. Юрка вздрогнул, отшатнулся. Вспомнил, что Володя говорил, как не хочет всех этих
прикосновений и нежностей, а тут сам…
Он снял с себя Володины руки, уселся на плед, обнял колени, уткнулся в них подбородком.
— Юр, что не так? — Володя уселся рядом. — Что я сделал?
— Ничего, — он мотнул головой. — Просто… У нас с тобой осталось так мало времени, а я даже не
знаю, что мне можно. Ты ведь всё запрещаешь.
Володя придвинулся совсем близко, перекинул руку через Юркино плечо, притянул его к себе:
— А чего ты хочешь? — прошептал.
Юрка повернул голову так, что ткнулся кончиком носа в Володин нос.
— Поцеловать тебя. Можно?
— Можно.
Володя сам сократил расстояние между ними и прильнул к Юркиным губам тёплым нежным
поцелуем. Юрка зажмурился, нашёл другую Володину руку, вцепился в неё, переплёл пальцы.
Казалось, что стоит только их отпустить, стоит позволить закончиться этому поцелую, как
закончится всё: угаснут чувства, окаменеет сердце, загустеет воздух, и сам мир остановится.
Но поцелуй не заканчивался. Володя разомкнул губы, стало мокро и мягко. Юрка тоже открыл рот,
выдохнул — ему хотелось улыбаться. Было так сладко, что все ненужные грустные мысли мигом
вылетели из головы. Шум воды в реке, шорох ветра в листве и даже громкий стук собственного
сердца — всё затихло, перестало существовать. Остался только этот головокружительный,
настоящий поцелуй и отчётливое желание, звучащее в мыслях мольбой — пусть он никогда не
заканчивается.
Юрка не понял, как оказался лежащим на пледе, на боку. Понял только, что поцелуй прекратился,
потому что по влажным губам прошёлся холодок. Открыл глаза — Володя лежал рядом, обнимал
его одной рукой и смотрел в лицо: на щёки, на губы, в глаза. Казалось, что Юрка уснул на какое-то
время, но нет, прошла всего пара минут. Он просто забылся, ведь было так хорошо. Хотелось ещё.
Володя перевернулся на спину, посмотрел в небо, а Юрка наблюдал, как слабый свет тонким
серебристым росчерком лёг на его профиль. Юрка пододвинулся ближе. Володя не шелохнулся,
только вздохнул тяжело. Потом Юрка приблизился ещё и ещё и прижался к его боку вплотную.
Хотел попросить разрешения обнять, но тут же сам себя отругал — к чёрту всё это! Только наступит
завтра, он пожалеет, что не обнял, и будет слишком поздно. К чёрту стеснение и стыд!
Юрка положил голову Володе на плечо, а руку — на грудь, неуверенно сжал и разжал пальцы.
Володя вздрогнул.
— Юра, ты слишком близко.
— Близко к чему?

— Ко мне, — он накрыл рукой Юркину кисть, будто хотел убрать, но передумал и сжал. — Мне
очень нравится, когда ты так… У нас был почти целый месяц, а мы ничего не успели. Даже не
полежали вот так вместе.
— Да ты бы всё равно не разрешил. Но у нас ещё осталось сегодня.
Володя чуть повернул голову и зарылся носом в его волосы. Вдохнул запах. Отпустил руку, провёл
пальцами по шее, за ухом. Юрка задохнулся от удовольствия. А Володя хмыкнул и прошептал:
— Как же тебе ласки хочется. Ты будто наэлектризованный: только тронешь — искры летят. — Он
вздохнул и признался: — Я ведь так же…
Юрке тоже хотелось коснуться его. И пусть он знал, что Володя тут же начнёт сопротивляться, он
всё равно решительно приподнял край его рубашки и дрожащими пальцами дотронулся до живота.
Володя дёрнулся, закусил губу.
— Не надо, Юр… — вяло запротестовал, но не стал убирать его руку.
Кожа у Володи была гладкая и тёплая. Юрка внутренне трепетал, аккуратно поглаживая её самыми
кончиками пальцев.
— Ты будто меня боишься, — ухмыльнулся он.
Володя покачал головой:
— Я себя боюсь. Ты был неправ, когда сказал, что я не могу перебороть свой страх и измениться. На
самом деле мне очень сложно сдерживать себя, чтобы не делать тех вещей, которые… о которых
потом пожалею.
— И почему ты так уверен, что обязательно о них пожалеешь?
— Потому что они причинят тебе вред.
— Снова-здорово! Опять заладил, да? — Юрка сел и возмущённо, глядя на него сверху вниз,
сказал: — Нам остался час побыть вместе, а ты всё думаешь о том, что можешь сделать мне плохо. А
мне и без этого плохо! Мне кажется, что ещё чуть-чуть — и я всё потеряю: тебя, себя… — Он
перевёл дыхание. — Володя, хотя бы здесь, хотя бы сегодня будь таким, каким тебе хочется. Для
меня. Я хочу запомнить тебя — особенного, лучшего, первого. И хочу стать для тебя таким же!
Володя оторопело уставился на него, чуть приоткрыл рот. Приподнялся на локтях, тоже сел.
— Юр… чка… кхм… — он прокашлялся. — Какой я испорченный, совсем не о том дум…
— Да о том, чтоб тебя! О том! — перебил его Юрка. — Володя, я слишком многое оставил в
«Ласточке»…
— Я поним…
— Но я хочу оставить здесь всё!
Володя уставился в землю, но после минутного молчания перевёл на него испытующий взгляд:
— Юр, это ведь навсегда. Нельзя будет ни забыть, ни отменить.
— Зачем отменять? Зачем забывать? Чего бояться? Об этом ведь никто не узнает. Только ты и я
будем знать: у нас было всё и по-настоящему. Чтобы и через двадцать лет быть уверенным, что всё
это — настоящее.
— Ещё одна общая тайна?
— Не ещё одна, а единственная. Большая и важная.
Володя молчал с минуту: внимательно разглядывал Юркино лицо и глаза, будто пытался найти в
них сомнение. Но Юрка смотрел упрямо и решительно.
— Ты точно уверен, Юра? Я… Мне… Послушай, ты в любой момент можешь сказать мне
остановиться, и я перестану.
— Ладно.
— Не «ладно», а обещай, что, если хотя бы на секунду засомневаешься, скажешь мне.
— Обещаю.

— Закрой глаза.
Юрка послушно закрыл. Притих в ожидании, что Володя сейчас притронется к нему, но тот,
наоборот, отпрянул. Послышалась возня. Юрка, боясь подорвать Володину решимость, добытую
таким трудом, замер, едва дыша. Володя приблизился, слабо сжал его руку и нежно, едва
коснувшись губами, поцеловал в шею. Опять стало щекотно.
— Будет больно? — вдруг вырвалось у Юрки.
Володя хмыкнул.
— Тебе — нет. Я же говорил, что ни за что не стану тебя унижать.
— Унижать?! — рассердился Юрка. — Да как ты можешь говорить такое? Я люблю тебя, я на все
готов! Да я тебя всего, с ног до головы, зацелую!
Володя засмеялся.
— Не хочешь? — Юрка растерялся, он всё ещё не спешил открывать глаза и лишь угадывал его
реакцию. — Тогда что-нибудь другое сделаю. Всё что угодно сделаю, только… не знаю, как… Ты
скажешь?
— Милый мой Юрочка, — в его голосе послышалась улыбка. Володя погладил его по щеке и
поцеловал в нос. — Давай таким страстным будет наш следующий раз? А пока просто сядь. И
помоги мне немножко.
Володя снова закопошился в рюкзаке, а закончив, вернулся к нему и прошептал:
— Можно снова тебя поцеловать?
— Не нужно спрашивать разрешения, Володь.
— И правда…
Он ткнулся в Юркины губы своими, и в этот раз поцелуй был не таким нежно-долгим, как несколько
минут назад, а настойчивым, быстрым.
Володя оказался совсем близко и не отталкивал, а наоборот — прижимался. Юрка неуклюже обнял
его. Получилось так, что задрал рубашку на спине, но не стал одёргивать, а смело повёл ладонью по
лопаткам. Володя был горячим. Уткнувшись носом в ямочку над его ключицей, Юрка с упоением
вдыхал любимый запах. Осмелился вытянуть губы и поцеловать неприкрытый кусочек кожи где-то у
ярёмной впадины. Володя от этого вздрогнул, прерывисто выдохнул, и Юрка почувствовал, как он
зарывается пальцами в его волосы.
— Володь, постой, — Юрка открыл глаза и посмотрел на него снизу вверх. Протянул руку и без
разрешения снял с него очки, положил их на траву рядом с пледом. Володя забавно сощурился. —
Без них ты кажешься таким беззащитным…
— Нет, перед тобой. — Он снова поцеловал его и выключил фонарик.
А через несколько минут Юрка забыл, кто он такой и где находится. Он не мог понять, что
ощущает. Было одновременно и приятно, и странно, совершенно непривычно и ни на что не похоже.
Он помнил, что может сказать «стоп», но молчал. Не хотел останавливать, да и сил говорить не
было.
Володя целовал его — Юрке было жарко, но в то же время голые ступни и лодыжки покрывались
колючими мурашками от ползущего с реки холода.
Его бросало то вверх, то вниз. Как легко получалось с Володей взлетать на такие высоты, где нет
кислорода и кружится голова. И так же легко было с ним падать на раскалённый песок или в
кипящую воду и тонуть в ней. Юрку сдавливало, душило и тут же отпускало, казалось, вот-вот
разорвёт на части. Сердце стучало в висках так громко, что ничего, кроме него, не было слышно. А
Юра хотел услышать Володино дыхание, хотел узнать — ему так же странно? Одновременно и
сладко, и душно, и горячо? И что ему, Юрке, можно делать? И что нужно? Хотелось двигаться, но он
боялся всё испортить, сделать что-нибудь не так. Осмелился обхватить Володины колени,
прижаться максимально близко. А потом совсем потерялся в собственных ощущениях, забыл, как
дышать, оглох от стука сердца. Когда ощущения стали невыносимыми, пылко зашептал:
— Стой, стой, — видимо, до того тихо, что Володя не услышал.
Но вдруг отпустило. Юрка понял, что зря просил его остановиться.

Володя расслабился, а он обнял его и прижался лбом к плечу, прислушиваясь к шумному, тяжёлому
дыханию. Володя хотел отпрянуть, но Юрка обнял ещё крепче:
— Не уходи. Давай ещё чуточку так посидим?
Володя послушался. Прижался всё ещё очень горячим телом, чмокнул в мочку уха — Юрке опять
стало щекотно, но приятно.
Недолго просидев так, неподвижно и молча, они начали замерзать. Володя отодвинулся и
отвернулся. Хоть и было темно и толком ничего не разглядеть, Юрке всё равно стало неловко. Щёки
горели, он, наверное, был весь пунцовый со стыда.
Володя брезгливо одёрнул рубашку.
— Всё нормально? — дрожащим голосом спросил Юрка.
— Запачкался вот, — Володя обернулся.
Бледный лунный свет пробился сквозь узкие ёлочки листьев и упал на его лицо. Необыкновенно
милый, изнеженный и смущённый, он тёр рубашку и улыбался, на его щеках играл румянец.
— Вот бы всю жизнь так, да? — спросил Володя негромко. Юрка кивнул.
— Ты говорил, в следующий раз. Это когда?
— Когда мы встретимся. Я приеду к тебе или ты ко мне. Надолго, на целое лето.
У Юрки бухнуло сердце, наполнилось надеждой — так уверенно, без тени сомнения Володя это
сказал.
— Будет так здорово! — оживился Юрка. — Я стану будить тебя игрой на пианино, а ты будешь
вечно терять очки.
— Но я всегда их ношу и уже давно не теряю. — Володя повертел головой по сторонам, сощурился.
Нашёл взглядом лежащие на траве очки, дотянулся, нацепил на нос. И с облегчением заметил: —
Чуть не раздавили.
— Так и я давно не играю, — продолжал Юрка.
— Но ты ведь будешь? — спросил Володя и обнял его так нежно, как никогда раньше. Обвив рукой
плечо, то поглаживал, то сжимал предплечье.
— Ха! Тогда ты и трёх дней не выдержишь, не то что всё лето! Ты даже не догадываешься, какое это
мучение — жить в одной квартире с музыкантом. Музыка постоянно, постоянно! И это тебе не
красивые стройные произведения, это озвучивание, ошибки, иногда одна и та же часть или даже
нота. И всё это громко, на всю квартиру. Нет, ты не представляешь, какой это ад!
Володя заулыбался и вдруг снова снял очки. Положил их Юрке на колени и, зарывшись лицом в его
волосы, прошептал на ухо:
— Ой, кажется, я очки потерял. Ты не представляешь, какой ад — жить с тем, кто вечно теряет
очки!
От его дыхания опять стало жарко.
— Я буду тебе их искать.
— А я буду любить твою музыку.
— А я буду любить тебя…
Звонок будильника вырвал их из прекрасной фантазии, где они жили под одной крышей, где каждое
утро просыпались, где завтракали, разговаривали, смотрели телевизор, гуляли и всё время были
вместе.
— Сколько времени?
— Ещё есть немного, — сказал Володя и перезавёл будильник.
И действительно — совсем немного. Они сидели рядом, в полной тишине, в бездействии, просто
наслаждаясь последними мгновениями рядом. Как бы Юрка ни хотел, чтобы это «немного» длилось
подольше, время пролетело слишком быстро.

Писк часов снова резанул по ушам. И не только по ушам, по сердцу. Володе — тоже, иначе он не
сказал бы со слезами в голосе:
— Мы пришли сюда прощаться.
И не встал бы, и не протянул Юрке руку.
Юрка не хотел за неё браться, но взял. Поднялся.
Они стояли босиком на холодной траве друг напротив друга. Юрка замер, обмяк, будто напрочь
лишился воли, эмоций и мыслей. В ушах шумела река. Володя одной рукой погладил по щеке,
второй сильнее сжал его пальцы.
«Увидеть бы в темноте его глаза», — подумал Юрка, и, будто услышав это желание, из-за облака
вышла луна. Но светлее не стало. Сиянием тонкого серпа она лишь очертила контуры любимого
лица. Юрка напрягся — ему нужно было запомнить всё: образы, звуки и запахи лучше собственного
имени. На много дней или даже лет они станут для него важнее собственного имени.
Он заключил Володю в объятия, вцепился в него, вжался, приклеился, врос. Володя обнял в ответ.
— До свидания, Юрочка, до свидания, — прошептал тёплыми губами.
И всё последующее стало смазанным и незначительным.
Юрка не знал, не замечал, сколько прошло часов, где он был и что делал, не отдавал себе отчёта.
Он весь остался там, под ивой, в той памятной, последней ночи, держа Володю в объятиях, чувствуя
его тепло и дыша им.
Но последней памятью всё равно остались не звук его голоса, не слова прощания, не шелест ивовых
листьев. А картинка за стеклом автобусного окна: взмах Володиной руки, а позади него — солнце,
лето, лагерь и развевающиеся красные флаги.

жүктеу/скачать 1,66 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: