ским путем достигающих совершенства в умении читать исторические документы, то изучение палеографического искусства избавило бы их, по меньшей мере, от бесконечных колебаний и неприятностей.
Предположим теперь, что мы имеем дело с разобранным документом. Как воспользоваться им, если его не понимаешь? Этрусские надписи и надписи на архаическом языке Камбоджи прочитаны, но никто их не понимает; до тех пор, пока они не будут поняты, они будут бесполезны. Для того, чтобы заниматься греческой историей, нужно, очевидно, изучать документы, написанные по-гречески, а следовательно, знать греческий язык. Это непреложная истина, скажут нам. Заметьте, однако, что часто поступают так, как будто бы ее не сознают. Молодые люди приступают к изучению древней истории, имея самое поверхностное понятие о греческом и латинском языках. Сколько лиц, не изучавших средневековой латыни и средневекового французского языка, воображают, что знают их, потому что понимают современный французский язык и классическую латынь, и позволяют себе браться за истолкование текстов, не будучи в состоянии понять их буквального смысла, который, при всей своей ясности, кажется им непонятным? Существуют бесчисленные исторические ошибки, обязанные своим происхождением искажению или приблизительному толкованию точных текстов людьми, плохо знакомыми с грамматикою, словарями и тонкостями древних языков. Солидное изучение филологии логически должно предшествовать историческим исследованиям каждый раз, когда необходимые для них документы написаны не на новом или легко понятном языке. Допустим теперь, что документ понятен. Принимать его законным образом в соображение можно только установив его подлинность, если она не установлена уже раньше окончательным образом. Для проверки достоверности и происхождения документа необходимо знание и уменье рассуждать. Иначе говоря, рассуждают, исходя из некоторых положительных данных, представляющих собою сгруппированные результаты предшествовавших изысканий, которые невозможно импровизировать, а нужно знать. На самом деле, отличить подлинную грамоту от подложной часто было бы немыслимо для самого опытного логика, не знающего обычаев той или иной
74
канцелярии, в то или иное время, или черт, общих всем грамотам известного рода, подлинность которых не подлежит сомнению. Он был бы вынужден, подобно первым ученым, путем сравнения громадного числа сходных документов, самостоятельно устанавливать черты, отличающие несомненно подлинные свидетельства от сомнительных, прежде чем высказаться по частному случаю. Во сколько же раз облегчается его труд, если существует целый ряд доктрин, сокровищница накопленных наблюдений, целая система выводов, добытых учеными, делавшими некогда, переделывавшими и проверявшими сравнения, которыми он вынужден был бы заниматься сам! Такой свод доктрин, наблюдений и выводов, способный облегчить критику дипломов и грамот, существует: это дипломатика. Итак, мы скажем, что дипломатика, наряду с эпиграфикой, палеографией, филологией (Sprachkunde1) служит одной из вспомогательных дисциплин исторических изысканий.
Существуют, впрочем, и другие вспомогательные дисциплины, кроме эпиграфики, палеографии, филологии (Sprachkunde) и дипломатики с ее добавочными отраслями: хронологией и сфрагистикой. Неосновательно было бы, на самом деле, предпринимать критику еще не критикованных литературных документов, не будучи знакомым с выводами, добытыми лицами, критиковавшими раньше документы подобного рода; совокупность этих выводов составляет особую научную дисциплину, носящую название „литературной истории" (Histoire littéraire)2. Критика вещественных документов: произведений архитектуры, скульптуры, живописи, всевозможного рода вещей (оружия, одежды, утвари, монет, медалей и т.д.) предполагает основательное знание наблюдений и правил археологии и ее отдельных отраслей: нумизматики и геральдики.
Теперь мы имеем возможность обсудить с некоторою пользою, что, собственно, следует понимать под именем