Богач, бедняк

повернулась к Гретхен. — Ты работаешь вместе с мистером
Тинкером, — сказала она. — Может, ты там чем-то отличилась?
— Может, они обнаружили, что я стащила кирпич? — насмешливо
предположила Гретхен.
— Ну ни одного дня в этой семье никто не может
продемонстрировать свою вежливость! — обиделась мать. Она пошла
на кухню за кофе. По ее опущенной, сутулой спине казалось, что вот
идет воплощение женского мученичества.
На лестнице послышались тяжелые шаги Джордаха. Он вошел в
гостиную с абсолютно ничего не выражающим лицом.
— Том, — сказал он, — спустись в пекарню.
— Мне не о чем говорить с Тинкерами, — возразил Томас.
— Они хотят что-то тебе сказать. — Джордах повернулся и снова
стал спускаться с лестницы. Томас недоуменно пожал плечами. Он то
одной, то другой рукой вытягивал себе пальцы. Обычный его жест
перед дракой. Встал, пошел вслед за отцом.
Гретхен нахмурилась.
— Не знаешь, что все это значит? — спросила она Рудольфа.
— Должно быть, какая-то неприятность, — мрачно ответил он.
Он понимал, что на свидание к Джулии теперь обязательно
опоздает.
VII
В пекарне на фоне голых пустых полок и прилавка с мраморной
крышкой черного цвета оба Тинкера — один в темно-синем костюме, а
второй в блестящей черной сутане священника — были похожи на
двух воронов, принесших с собой беду.
Все же я его убью, это точно, подумал Томас.
— Добрый день, мистер Тинкер, — сказал он, одаривая его своей
невинной детской улыбочкой. — Добрый день, отец!
— Сын мой, — напыщенно, с важным видом произнес священник.
— Вот скажите ему сами, скажите то, что рассказали мне, —
вмешался Джордах.
— Нам все известно, — сказал священник. — Клод признался во
всем своему дяде, что вполне естественно, на мой взгляд, и верно.
Признания влекут за собой покаяние, а покаяние — прощение.

— Поберегите этот ваш вздор для воскресной школы, —
раздраженно бросил Джордах. Он прижался спиной к двери, словно
намеревался никого не выпускать из пекарни.
Томас молчал. На его лице появилась едва заметная вызывающая
улыбочка, такая, которая играла у него на губах всякий раз перед
дракой.
— Надо же! Зажечь на холме крест, — возмущался священник, — в
такой день, день, который посвящен памяти наших славных парней,
павших в боях, в такой день, когда я читал торжественную мессу за
упокой их душ у алтаря в своей церкви, и это несмотря на все
испытания, нетерпимость, через которые пришлось пройти нам,
католикам, несмотря на постоянно предпринимаемые нами усилия,
чтобы к нам достойно, как к таким же людям, относились наши
заблудшие соотечественники, и вот вам, пожалуйте, такой подлый акт,
совершенный кем бы вы думали? Двумя католиками! — Он печально
покачал головой.
— Мой сын не католик, — поправил его Джордах.
— Но его отец и мать рождены в лоне католической церкви, —
возразил священнослужитель. — Я навел предварительно справки.
— Ты это сделал или не ты? Признавайся! — взорвался Джордах.
— Я, — признался Том. Ах, этот сукин сын, трус с желтой кожей,
этот негодяй Клод!
— Ты отдаешь себе отчет, сын мой, в том, — продолжал
священник, — что случится с твоей семьей и семьей Клода, если
только кто-нибудь узнает, кто поставил на горе этот крест и кто его
зажег?
— Нас изгонят из города, — сказал взволнованный мистер
Тинкер, — вот что произойдет с нами. В этом не может быть никаких
сомнений. Твой отец не сможет продать ни одной буханки хлеба в этом
городе, понимаешь? Население все припомнит: что вы — иностранцы,
немцы по происхождению, даже если бы вам и очень хотелось, чтобы
они забыли сей прискорбный факт.
— Ах, ради бога! — воскликнул Джордах. — Опять все эти
красные, белые, голубые, серо-буро-малиновые…
— Против фактов не попрешь, — грубо сказал мистер Тинкер. —
Нужно смотреть фактам в лицо, не увиливать. Могу представить вам
еще один. Если только Бойлан узнает, кто устроил пожар на

территории его поместья, кто сжег его сарай, то он нас затаскает по
судам, будет нас постоянно преследовать, до конца жизни. Он наймет
такого ловкого адвоката, такого опытного сутягу, который представит
этот заброшенный сарай как великую ценность, какой больше нет
нигде по всей стране, от Порт-Филипа до Нью-Йорка! — Он погрозил
кулаком Тому. — И у твоего отца в кармане не окажется ни одного
завалящего цента. Вы с Клодом — несовершеннолетние. И
ответственность за вас несем мы. На это дело можно ухлопать
сбережения…
Том заметил, как стали сжиматься в кулаки ладони отца. Казалось,
он испытывает непреодолимое желание схватить его, Тома, за горло и
задушить здесь же при всех.
— Успокойся, Джон, — сказал священник, обращаясь к брату. —
Не стоит так укорять парня, нельзя его злить, выводить из себя. Нужно
собрать сейчас весь наш общий здравый смысл, что-то придумать,
чтобы как-нибудь выкрутиться. — Он повернулся к Тому. — Я не
стану спрашивать тебя и пытаться узнать, по чьему это дьявольскому
наущению ты заставил Клода ввязаться в это ужасное дело, совершить
такой чудовищный поступок…
— Клод сказал, что это моя идея? — спросил Том.
— Такому мальчику, как Клод, — заступился за него
священнослужитель, — который вырос в христианской семье, который
ходит к мессе по воскресеньям в церковь, никогда и в голову не могла
прийти такая безумная затея.
— Ладно, — сказал Том. Он найдет этого негодяя Клода, найдет
как пить дать!
— К счастью, — продолжал священник в своем размеренном
григорианском тоне, — когда Клод пришел к своему дяде, доктору
Роберту Тинклеру, тот был дома один, и их никто не видел. Дядя
оказал мальчику первую помощь, заставил во всем признаться, а потом
отвез домой на своем автомобиле. По Божьему соизволению, его не
заметили. Но у Клода серьезные ожоги, и ему придется не снимать
повязки недели три, никак не меньше. Нельзя было его прятать в доме,
пока он окончательно не выздоровеет. Всякое могло случиться: могли
возникнуть подозрения у горничной, мальчик-разносчик мог случайно
увидеть его с перевязанной рукой, какой-то дружок из школы мог
навестить его, посочувствовать…

— Боже праведный, Энтони! — взмолился Тинкер. — Да опустись
ты на землю, сойди, наконец, с кафедры для проповедей. — Лицевые
мышцы его конвульсивно дергались, глаза налились кровью, он сделал
большой шаг к Тому. — Мы отвезли этого маленького негодяя в Нью-
Йорк и там посадили на самолет, вылетающий в Калифорнию. В Сан-
Франциско у него есть тетка, и он будет у нее, пока не заживут ожоги и
не снимут бинты. Потом мы отправим его в военную школу. Он вряд
ли вернется в наш город, пока ему не исполнится девятнадцать лет. И
если твой отец понимает, что нужно предпринять ему в этом случае, то
пусть не мешкая выпроваживает тебя из города, только так можно
избежать серьезных неприятностей. Пусть отправляет тебя подальше
из города, туда, где тебя никто не знает и никто не станет задавать
провокационных вопросов.
— Не беспокойтесь, мистер Тинкер, — сказал Джордах. — К
вечеру и духа его здесь не будет.
— Так-то оно лучше, — с угрозой в голосе проговорил Тинкер.
— Ну ладно, все. — Джордах открыл дверь. — Вы мне оба надоели
уже до чертиков! Убирайтесь-ка отсюда!
— Теперь мы можем уйти, — сказал священник. — Думаю, мистер
Джордах сделает все, что нужно. — Тинкеру не терпелось сказать
последнее слово. — Вы еще легко отделались, все вы. — И вышел из
лавки с недовольным видом.
Джордах закрыл дверь, посмотрел на Томаса в упор.
— Ты на волоске подвесил над моей несчастной головой острый
меч, ты, говнюк! Думаю, ты кое-что заработал. — Одним прыжком
добравшись до Томаса, он с размаха опустил на него свой тяжелый
кулак. Томас зашатался. Потом инстинктивно, оттолкнувшись от пола,
нанес ответный сильнейший удар правой прямо в красноватый висок
отца. Такой сильный, что Том не помнил, чтобы когда-нибудь так
сильно бил. Джордах все же устоял на ногах. Не упал, но лишь
выбросил вперед обе руки и пошатнулся и, не веря собственным
глазам, уставился на сына. В холодных голубых глазах Тома застыла
ненависть. Он, улыбнувшись, опустил руки по швам.
— Ступай очухайся, — бросил Томас с презрением. — Твой сынок,
твой мальчик больше не станет бить своего дорогого отважного
папочку.

Джордах, размахнувшись, ударил сына еще раз. Левая щека Томаса
сразу же раздулась. Лицо покраснело, стало злым, похожим на густое
бордово-красное вино. Томас стоял перед отцом, ничего не
предпринимая, только улыбался. Джордах опустил кулаки. Этот
последний удар имел для него чисто символическое значение —
ничего больше. Как глупо. Бессмысленно. Ну и сыновья у меня! —
подумал он, чувствуя, что у него закружилась голова.
— Ладно, все кончено, — сказал он. — Твой брат отвезет тебя на
автобусе в Крафтон. Оттуда первым же поездом поедешь в Олбани. В
Олбани пересядешь на другой, в штат Огайо. Будешь жить у дяди. Он
о тебе позаботится. Я позвоню ему сегодня. Пусть он встретит тебя. Не
вздумай собирать вещички. Я не хочу, чтобы тебя увидели с чемоданом
в руках. — Он отпер двери пекарни. Том вышел, щурясь на
воскресное, веселое солнце.
— Подождешь здесь, — сказал Джордах. — Я пришлю к тебе
брата. И прошу тебя, никаких сцен с матерью, понял? — Он, закрыв
дверь на ключ, похромал домой.
Только после того как отец ушел, Томас ощупал опухшую щеку.

жүктеу/скачать 4,7 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: