Богач, бедняк

Глава седьмая
I
Прозвучал автомобильный гудок, и Том выбрался из грязной ямы
из-под «форда», который ремонтировал. Вытирая на ходу руки
ветошью, подошел к «олдсмобилю», остановившемуся у одной из
бензоколонок.
— Полный, — сказал мистер Герберт, их постоянный клиент —
агент по продаже недвижимости, который скупал земельную
собственность вокруг гаражей по низким, военного времени ценам, а
сам терпеливо ждал наступления послевоенного бума. Теперь, когда
капитулировали и японцы, его машина все чаще стала появляться у
гаража. Он покупал бензин на заправочной станции Джордаха за
талоны, приобретенные на черном рынке, которые продавал ему
Гарольд Джордах.
Томас, отвинтив крышку бака, вставил в него пистолет, нажал на
спусковой крючок. День был жаркий. Запах от бензина поднимался
невидимыми волнами вверх от бензобака. Томас вертел головой,
стараясь не дышать бензиновыми парами. Из-за этой работы у него
теперь каждый день болела голова. Эти немцы травят меня, объявили
мне химическую войну, думал он, особенно теперь, когда война
закончилась. Он считал своего дядю стопроцентным немцем, но
относился к нему не так, как к своему отцу, тоже немцу. Естественно, у
него был заметный немецкий акцент, а его две бледнолицые,
белокурые дочки выходили по праздникам в своих платьицах, сшитых
по баварской моде. Вся семья пожирала кучу сосисок, копченой
ветчины с острым немецким соусом. В доме целыми днями звучали
песни Вагнера и Шуберта, которые без устали, постоянно крутили на
проигрывателе, так как миссис Джордах обожала музыку. Она просила
Томаса называть ее тетей Эльзой.
Томас работал в гараже один. Его напарник, механик Койн, болел
всю неделю, а второй механик уехал по вызову. Было два часа дня, и
Гарольд Джордах все еще торчал дома, расправляясь со своим
традиционным ланчем: Sauerbraten mit Spätzle
[17]
и тремя бутылками
светлого вина Миллера… После этого обычно следовал приятный

краткий сон наверху, на большой кровати рядом с его толстушкой
женой, чтобы, не дай бог, не переработать и не нажить
преждевременный сердечный приступ. Томаса вполне устраивало, что
горничная дала ему пару бутербродов и немного фруктов в мешочке,
чтобы он подкрепился на работе, в гараже. Чем меньше он видел
домочадцев своего дяди, тем больше они ему нравились. Их общества
ему вполне доставало, так как он жил в их доме. Ему выделили
крохотную комнатушку на чердаке, где он лежал по ночам, потея от
жары, ибо железная крыша дома ужасно накалялась за день от
палящего солнца, особенно летом. Ему платили пятнадцать долларов в
неделю. Его дядюшке Гарольду повезло. То, что произошло с этим
сгоревшим крестом на холме в Порт-Филипе, было ему на руку.
Бак он залил под завязку, повесил пистолет, надел картуз и вытер
бензин, разбрызганный на заднем крыле. Протер тряпкой ветровое
стекло, взял у мистера Герберта четыре доллара тридцать центов, плюс
еще чаевые от него — десять центов, щедрая душа.
— Большое спасибо, — бросил он заученную фразу благодарности,
глядя, как «олдсмобиль» выезжает с заправки в сторону города. Гараж
Джордахов стоял на окраине, и поэтому к ним постоянно заезжали
транзитные машины. Томас вошел в контору, пробил чек на кассе,
положил деньги в нижний ящик. Он закончил грязную работу под
«фордом», и теперь делать ему было решительно нечего, хотя,
конечно, если бы дядя оказался сейчас рядом, он наверняка нашел бы
для него чем заняться. Мог заставить мыть туалеты или надраивать
хромированные, сияющие кузова выставленных на площадке для
продажи подержанных автомобилей. Томас лениво подумал, не взять
ли ему деньги из кассы и не податься отсюда куда-нибудь подальше.
Он нажал клавишу «нет продажи» и заглянул в ящичек кассы внизу.
Вместе с четырьмя долларами и тридцатью центами Герберта там
лежало десять долларов и тридцать центов. Когда дядя Гарольд уходил
на ланч, он забрал с собой все выбитые чеки, оставив в кассе пять
однодолларовых бумажек и один серебряный доллар монетой, если
вдруг придется давать сдачу. Дядя никогда не стал бы владельцем
гаража, площадки для продажи подержанных автомобилей и
бензозаправочной станции, не считая каждый цент. Деньги, как
известно, любят счет.

Томас сегодня еще ничего не ел. Взяв свой пакет с едой, он сел на
кривоногий деревянный стул в тени у стены гаража, наблюдая за
бойкой торговлей. Нельзя сказать, что эта картина оставляла его
абсолютно равнодушным. Автомобили на площадке — длинные, с
диагональными боками — очень похожи на большие морские корабли.
Весело трепещущие флажки над ними были знаком о заключенных
сделках. За дровяным складом, по диагонали через дорогу, начиналась
чересполосица земельных, словно смазанных охрой, участков
фермеров. Если сидеть спокойно, не делать лишних движений, то жара
становится вполне сносной, а отсутствие поблизости дяди Гарольда
создавало ощущение полного благополучия.
На самом деле никак нельзя сказать, что он несчастен в этом
городе. Нельзя грешить против истины. Городок Элизиум в штате
Огайо был, конечно, меньше по размерам его родного Порт-Филипа,
но зато куда более процветающим, и в нем полностью отсутствовали
трущобы, не было никаких признаков всеобщего запустения и тлена,
которыми отличалась окружающая среда его родного города куда ни
кинь взгляд. Рядом находилось небольшое озерцо с двумя отелями,
открытыми 
летом; 
сельские 
коттеджи, 
которыми 
владели
состоятельные люди, приезжавшие сюда из Кливленда. Поэтому у
этого городка был всегда свежий, празднично-курортный вид. Это
впечатление усиливали красивые, модные магазинчики, рестораны и
разные зрелища, такие, как выставки племенных лошадей и регаты,
устраиваемые для небольших лодок на местном озере. У всех жителей
Элизиума, казалось, водятся деньжата, и этим он сильно отличался в
лучшую сторону от Порт-Филипа.
Томас, порывшись в пакете, вытащил из него бутерброд, аккуратно
завернутый в вощеную бумагу. Бутерброд с ветчиной, салатом и
помидором, с толстым слоем майонеза, на очень свежем куске ржаного
хлеба. С некоторых пор горничная Джордахов, Клотильда, начала
вдруг подавать ему вкусные сэндвичи, причем каждый день разные,
заменив ему порядком надоевшую диету из копченой болонской
колбасы на толстых кусках хлеба, с которой ему приходилось мириться
первое время. Тому стало чуть стыдно за свои грязные, все в масляных
пятнах руки с грязными, черными ногтями на этом тщательно
упакованном санитарно-чистом бутерброде. Вот почему Клотильда не
могла выносить такую неприглядную картину, когда Томас уплетал ее

бутерброды. Клотильда была приятной, милой женщиной лет двадцати
четырех из французской части Канады. Она работала с семи утра до
девяти вечера и раз в две недели по воскресеньям получала выходной.
У нее были большие, печальные черные глаза и черные волосы. Ее
смуглый цвет кожи на фоне белоснежной формы служанки ставил ее
значительно ниже на социальной лестнице по сравнению с агрессивно-
белокурыми Джордахами, будто она родилась на этот свет только для
того, чтобы быть их служанкой.
Она также неизменно оставляла для него кусок пирога на кухонном
столе, когда после обеда он выходил побродить по городу. Дядя
Гарольд с тетей Эльзой не могли долго выносить его присутствия в
своем доме, в общем так же, как и его, Тома, родители. Поэтому ему
приходилось часто уходить из дома, бродить по улицам. Вечерами
нечем было заняться. Он мог сыграть за какую-то команду в футбол
при искусственном свете в парке, сходить в кино, выпить после сеанса
содовой, а также искать встреч с девушками. У него не было друзей,
которые могли бы задать ему неприятные вопросы по поводу его
жизни в Порт-Филипе. Он старался быть со всеми окружающими
подчеркнуто вежливым. Он даже ни разу не подрался с того времени,
как приехал в этот город. Пока ему с лихвой хватало своих
неприятностей. Но, несмотря ни на что, он совсем не считал себя
несчастливым человеком. Теперь он был далеко от родительской
опеки. Такую разлуку с ними считал он благословением божьим для
себя. К тому же теперь у него была собственная кровать и не было
никакой необходимости делить свою лежанку с братом Рудольфом, —
это обстоятельство действовало весьма благоприятно на состояние его
нервов. Отпала необходимость ходить в школу. Какое счастье! Он был
не прочь поработать в гараже, хотя дядя Гарольд был ужасным
занудой, постоянно суетился и о чем-то беспокоился. Тетя Эльза, как
заботливая квочка, постоянно угощала его стаканами апельсинового
сока, считая, что его худоба — это следствие плохого питания. В
общем они были неплохие люди, хотя, конечно, недотепы. Их дочери,
по сути дела, никогда с ним не сталкивались.
Никто из старших Джордахов толком не знал, почему его отослали
прочь из дома. Дядя Гарольд как-то попытался выяснить, в чем дело,
но Томас объяснил ему все очень расплывчато, в конце концов
признавшись, что во всем виноваты его более чем скромные успехи в

школе, что, конечно, не было прегрешением против истины, и, по его
словам, отец хотел как можно быстрее от него избавиться, хотел,
чтобы он сам, своими руками стал зарабатывать себе на жизнь. Дядя
Гарольд был не против. Он считал делом высоконравственным, если
родители посылают своего ребенка в другой город, подальше от себя,
чтобы он сам научился зарабатывать деньги. Однако его удивляло, что
Томас вообще не получал писем от родителей. После того короткого
разговора по телефону, когда Аксель днем в воскресенье внезапно
позвонил ему и сообщил, что к нему едет Томас, больше никаких
звонков из Порт-Филипа не раздавалось. Гарольд Джордах был
человеком семейным. Очень сильно, сверх меры любил своих дочурок,
никогда не скупился на подарки жене, чьи деньги, прежде всего,
позволяли ему вести безбедное существование в Элизиуме. Беседуя с
Томом об Акселе Джордахе, дядя Гарольд обычно тяжело вздыхал,
сетуя на разные темпераменты братьев.
— Мне кажется, Том, — говорил он, — что все дело в его ранении.
Он очень трудно, болезненно переживал свое увечье. И оно лишь
высветило темную сторону его характера. Как будто, кроме него, никто
и никогда не получал такой раны!
Но с Акселем Джордахом он всецело разделял одну идею.
Немецкий народ, по его твердому убеждению, сильно страдает от
своего ребячества, и развязать войну ему ничего не стоит. «Как только
заиграет военный оркестр, они начинают маршировать. Что
привлекательного в этом? — искренне удивлялся он. — Ползать по
грязи, когда фельдфебель орет на тебя как безумный, спать под
холодным дождем, вместо удобной теплой кровати с женой, допускать,
чтобы по тебе палили из ружей совершенно чужие люди, и потом
считать себя счастливыми, если доживут в своем поношенном мундире
до старости, когда под рукой не окажется даже ночного горшка, чтобы
помочиться? Ну, война хороша для крупных промышленников, таких,
как Крупп, которые делают пушки и спускают на воду военные
корабли, но маленькому человеку что она, такая война, дает? — Он
пожимал плечами. — Возьмите Сталинград, на кой черт он кому
сдался? — Несмотря на то что дядя Гарольд был немцем, немцем до
мозга костей, он старался избегать всех немецко-американских
движений. — У меня нет ни на кого зуба! — убеждал он всех. Ему
нравилось быть таким, каким он был, и его нельзя было ничем

заманить в любую ассоциацию, которая могла, по его мнению, лишь
скомпрометировать его. — У меня нет ни на кого зуба, — убеждал он
всех. — Ни на поляков, ни на французов, ни на англичан, ни на евреев,
ни на кого, даже на русских. Любой желающий может прийти ко мне и
купить автомобиль или десять галлонов бензина на моей бензоколонке
и если к тому же он платит мне настоящими американскими
долларами, то такой человек — мой друг».
Томас тихо и безмятежно жил в доме дяди Гарольда, строго
соблюдая все установленные в нем правила, но жил так, как ему
хотелось. Иногда его раздражали придирки главы семьи, которому не
нравилось, если Томасу вдруг приходила в голову мысль отдохнуть
несколько минут на работе, расслабиться. Но он, конечно, был ему
очень благодарен за священное убежище, предоставленное ему.
Убежище, правда, временное. Том знал, что рано или поздно он
покинет этот гостеприимный дом. Но пока спешить было некуда.
Он хотел было уже запустить руку в пакет за вторым сэндвичем,
как вдруг увидел «шеви» 1938 года выпуска, принадлежащий двум
девочкам-близнецам. Машина приближалась. Она, сделав поворот,
подкатила к бензоколонке. Томас увидел, что в ней сидит только одна
из двойняшек. Он так и не мог разобрать, кто именно: то ли Этель, то
ли Эдна. Он их трахнул обеих, как и большинство его сверстников в
городке, но до сих пор их постоянно путал.
«Шеви», чихая мотором и ужасно скрипя, остановился. Родители
девочек просто купались в деньгах, но они твердо считали, что старый
автомобиль вполне подходит двум шестнадцатилетним девчонкам,
которые пока за всю свою недолгую жизнь еще не заработали ни цента
сами.
— Привет, близняшка, — сказал Том, чтобы не ошибиться и не
попасть впросак.
— Привет, Том!
Двойняшки — привлекательные, отлично загоревшие шатенки с
прямыми волосами и маленькими, пухленькими, плотно обтянутыми
узкими брючками попками. Если бы только не знать, что они
переспали со всеми парнями в городе, то можно было бы с
удовольствием появиться с ними где угодно.
— Ну-ка назови меня по имени, — сказала, поддразнивая его,
девушка.

— Ах, да ладно тебе, — лениво ответил Том.
— Если не назовешь меня по имени, — настаивала на своем
девочка, — то я поеду на другую бензоколонку, заправлюсь там.
— Можешь ехать, подумаешь! — равнодушно сказал Том. —
Деньги все равно не мои, дядюшки.
— А я хотела пригласить тебя на вечеринку, — сказала
близняшка. — Сегодня вечером мы собираемся поехать на озеро,
приготовили хот-доги на всю компанию, купили три ящика пива. Но
никуда я не стану тебя приглашать, если не скажешь, как меня зовут.
Том широко улыбался, стараясь выиграть время. Он смотрел на
«шеви» с открытым верхом. Судя по всему, девушка ехала купаться. На
сиденье лежал белый купальник.
— Я просто подтрунивал над тобой, Этель, — сказал он, быстро
сообразив, что перед ним именно она, так как у Этель белый
купальник, а у Эдны, насколько он помнил, голубой. — Я отлично
знал, что это ты.
— Ладно, налей три галлона, — сказала Этель. — За то, что верно
догадался.
— Я и не догадывался, для чего мне это? — сказал он, снимая
пистолет с крючка. — Твой образ навечно отложился у меня в памяти!
— Что-то не верится, — сказала Этель. Она, разглядывая гараж,
недовольно сморщила носик. — В какой ветхой развалюхе тебе
приходится работать, — пожалела она его. — Могу поспорить: такой,
как ты, парень вполне может найти для себя работу получше. Стоит
только поискать. Например, в офисе.
Когда он познакомился с ней, он рассказал, что ему девятнадцать,
что он закончил среднюю школу. Однажды в воскресенье вечером она
сама подошла к нему на берегу озера, после того как минут пятнадцать
он выкаблучивался на трамплине для прыжков в воду. Они
разговорились.
— Мне здесь очень нравится, — сказал он тогда. — Я такой
человек, большой любитель природы. Терпеть не могу сидеть дома.
— Разве я этого не вижу? — фыркнула она. Они трахнулись в лесу,
прямо на земле, на одеяле, которое она всегда возила с собой в
багажнике. Он так же трахнул ее сестру Эдну, на том же месте и на том
же одеяле, хотя свои сексуальные подвиги он совершал в разные
вечера. Близняшки, как и все в их семье, были пропитаны духом

дележа, причем дележа равного, чтобы никого не обидеть. Конечно, в
основном только из-за них, этих смазливых девочек, Том торчал в этом
Элизиуме и работал в ветхом гараже своего дяди. Интересно, что же
он будет делать зимой, когда все леса в округе будут завалены
глубоким снегом?
Он завернул крышку бензобака, повесил на крючок пистолет. Этель
протянула ему доллар, но талонов на бензин у нее не оказалось.
— А где же талоны?
— Ты удивлен, конечно, удивлен, — сказала она, улыбаясь. — Все
вышли!
— Нет, они должны быть у тебя.
Этель обиженно надула губки:
— И это после того, что мы сделали друг для друга? Неужели ты
думаешь, что Клеопатра требовала за свои услуги от Антония талоны
на бензин?
— Но она не покупала у него бензин, — возразил Том.
— Какая разница? — не унималась обиженная Этель. — Мой
старик приобретает талоны у твоего дяди. Из одного кармана — в
другой. К тому же не забывай, идет война!
— Война закончилась.
— Да, но только что.
— Ладно, прощаю, — сказал Том. — Только потому, что ты
красивая девушка.
— Ты считаешь, что я красивее Эдны? — спросила она.
— На все сто процентов!
— Я передам ей твои слова.
— Для чего? Для чего обижать людей, какой смысл? — возразил
он. Ему совсем не нравилась идея сократить свой гарем наполовину
из-за такого абсолютно ненужного обмена информацией.
Этель заглянула в пустой гараж.
— Как ты думаешь, люди могут заниматься любовью вон там, в
этом гараже?
— Возьми на заметку сегодня на вечер, — посоветовал ей Том.
Она хихикнула.
— Очень приятно испробовать все на свете. Хоть раз, — заявила
она. — У тебя есть ключ?

— Найду. — Теперь он знал, чем он будет заниматься холодной
зимой и где именно.
— Ты не хочешь бросить эту развалюху и поехать со мной на
озеро? Я знаю там одно местечко, где можно купаться голыми, как
дикари. — И она соблазнительно заерзала на скрипучем кожаном
сиденье. Две девушки из одной семьи, и обе такие сладострастные.
Просто забавно! Интересно, что думают о них отец с матерью, когда
вместе с дочерьми идут в церковь в воскресенье утром?
— Не забывай, я — работяга, — ответил Том. — Поэтому я просто
необходим промышленности. Вот почему я не в армии.
— Очень хотелось бы, чтобы ты был капитаном, — сказала
Этель. — Ужасно люблю раздевать капитанов в постели. Одну
латунную пуговичку за другой. Одно удовольствие! Я бы расстегнула с
большим удовольствием и твою ширинку, чтобы выпростать твой
кинжал.
— Убирайся отсюда, — сказал Том, — пока сюда не пришел мой
дядя и не спросил меня, взял ли я у тебя талоны на бензин.
— Где мы встретимся вечером? — спросила она, заводя мотор.
— Перед библиотекой. В восемь тридцать. Идет?
— Восемь тридцать, мальчик-любовник, — сказала она. — Я буду
лежать на жарком солнце весь день, думая о тебе и страстно
вздыхая. — Помахав ему на прощание, нажала на педаль газа, и
машина рванула с места.
Том сидел в тени на сломанном стуле. Интересно, размышлял он,
разговаривает ли его сестра Гретхен в таком игривом тоне с Теодором
Бойланом? Сунув руку в пакет, извлек оттуда второй сэндвич,
развернул его. Он был завернут в сложенный вдвое лист бумаги. Том
развернул обертку. На ней увидел написанную карандашом
аккуратным почерком старательной школьницы фразу: «Я люблю
тебя». Том разглядывал признание. Он сразу узнал, чей это почерк.
Клотильда всегда предварительно составляла список всего, что ей
нужно заказать по телефону, и хранила этот список на полке в одном и
том же месте на кухне.
Том тихо присвистнул и громко прочитал фразу: «Я люблю тебя».
Ему совсем недавно перевалило за шестнадцать, но голос у него
по-прежнему оставался высоким, как у мальчишки. Ничего себе:
двадцатипятилетняя женщина, с которой он, по сути дела, и парой слов

не обмолвился! Осторожно сложив оберточную бумагу, он сунул ее в
карман. Долго смотрел на поток машин, едущих быстро по дороге к
Кливленду. Потом неторопливо стал есть сэндвич с беконом, с
веточкой зеленого салата, помидорными кругляшками, обильно
политыми острым майонезом.
Он знал, что сегодня вечером он на озеро не поедет ни за какие
копченые жареные сосиски.

жүктеу/скачать 4,7 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: