Курс лекций по истории Восточных философий (ориентософии). Том первый. Протософия: учебное пособие. Брянск: Издательство ООО ид



Pdf көрінісі
бет26/73
Дата07.04.2022
өлшемі1,75 Mb.
#138361
түріКурс лекций
1   ...   22   23   24   25   26   27   28   29   ...   73
Байланысты:
Shevchenko Vostochnyie filosofii
English 14

разделения вод на пресные и соленые. Нигде в 
шумерских текстах мы не найдем такого предбытия
которое было бы непоименованным. А это означает, что 
в середине II тыс. до н.э. произошел тот переход 
сознания от функционализма к вербализму и 
логоцентризму, которого мы долгое время не 
чувствовали 
вследствие 
принадлежности 
нашей 
культуры к культу слова, а не действия» [
Емельянов, 
2015: 133
]. 
Истина для месопотамского интеллектуала не есть 
предмет осмысления – она очевидна. Мудрость не есть 
предмет обретения, как в Египте, она вообще не 
соотносится с 
научением
… она дар, способность 
божества

которой он может поделиться, а может и не 
поделиться. Человек может гордиться ученостью, но не 
обладанием мудростью или истиной. Вообще говоря, 
истина - это прерогатива божества

и Человек может 
лишь с гордостью констатировать факт передачи этого 
дара от Бога к Нему, Человеку – не более того. И если в 
случае с Египтом мы

если и не фиксировали 


~ 80 ~ 
систематизированной протософии, то с высокой 
степенью достоверности могли предполагать ее 
наличие. Пусть наличие предфилософии фиксировалось 
и для элиты элит, пусть оно и было «засекречено», но 
оно было, причем было ищущее и находящее. Но в 
случае с Месопотамией установка на отделение 
Человека от постижения и узнавания истины 
свидетельствует о невозможности системы протософии 
в изучаемой культуре и цивилизации. Данный факт
впрочем, не исключает появления время от времени 
носителей ярко выраженного протофилософского 
мировоззрения, проходящих по реестру особенности и 
исключительности для культуры Месопотамии. Это 
отдельные интеллектуалы

преодолевшие указанные 
барьеры на пути к протософии, они – мелькнувшее 
отражение так и не созданной философии, предвестники 
того, что исчезло, не успев родиться. 
В этом смысле великолепен и беспрецедентен 
текст XI в. до н.э.,
составленный Вавилонским жрецом-
заклинателем Эсагилкиниуббибом. Текст представляет 
собой поэму из 27-ми одиннадцати строчных строф. 
Каждая строка в строфе начинается с одного и того же 
клинописного знака, а все вместе они образуют 
акростих: «Я – Эсагилкиниуббиб, заклинатель, чтущий 
бога и царя» 
[Вавилонская теодицея]
. В своей основе 
поэма несет итог тысячелетней шумеро-аккадской 
литературной 
традиции 
на 
тему 
«Страдания 
невиновного». Однако данный текст не монолог, не 
плач, не молитва-жалоба, а изысканный диалог 
Страдальца и Невиновного. Он необыкновенен в своей 
искренности, убедительности аргументов, стройной 
композиционной системе доказательств и тягой к 


~ 81 ~ 
запредельному смыслу происходящего. Это, пожалуй, 
образец так и не состоявшейся массовой протософии 
Месопотамии, единичный образец так и не родившейся 
традиции. Быть может

тоска по так и не обретенному 
знанию мировоззрения сыграла с поэмой удивительную 
историческую шутку. Текст прожил более 10 веков. Его 
все еще читали и переписывали во времена Цезаря
Августа, Христа. К этому тексту филологи древней 
Месопотамии составляли комментарии, анализировали 
и осмысливали литературные этюды поэмы. 
По своему объему работа
Эсагилкиниуббиба куда 
как меньше поэм Гесиода или Гомера, но по 
насыщенности 
эмоциями, 
богатством 
смысла, 
серьезными вопросами и, буквально,
тотальной борьбой 
против Мифа – куда как философичней. Не говоря уже о 
том, что записана она была на столетия раньше своих 
эллинских «конкурентов». Во многих отношениях 
поэма 
не 
только 
преодолела 
и 
буквально 
аннигилировала 
Миф, 
поэма 
в 
образе 
Друга 
продемонстрировала знакомство с развитым чувством 
религиозного стремления автора вслед за Мифом 
преодолеть и это

еще
только оформляющееся мировоззрение. Для 
автора текста, по сути, идет борьба протофилософского 
и проторелигиозного начал, притом, что окружающее 
его социокультурное информационное пространство 
насквозь мифологично. 
Друг 
в 
формате 
активного 
богословия 
осмысливает несправедливость, а Страдалец совершает 
тот же процесс мысли, но тропой «стихийной» 
протософии. Один из звенящих аккордов, с трудом 
мыслимый интеллектуалами Месопотамии, совершенно 


~ 82 ~ 
не понятный мудрецам Египта, только спустя 6-7 веков 
могущий быть понятыми протофилософами Китая и 
Индии, прозвучал с неувядаемой силой: 
«Дом хочу бросить… 
Имущества да не возжелаю… 
Жертвы богу презрю, попру божьи меры. 
… 
Тропой пойду, в даль заберусь я; 
… 
Буду голодным бродить, буду по улицам рыскать. 
Точно убогий, внутрь войду… 
Далеко благо…»
(Вавилонская теодицея XII 133-143). 
Эсагилкиниуббиб видит и понимает разницу 
между искусной мыслью и ложным результатом при 
игнорировании стандартов процесса разумения (которое 
видимо

поясняется термином «мудрость»). Пожалуй, 
это одно из первых гносеологических замечаний о 
важности процессуальности мыслительного акта: 
«Мыслям искусным твоим ты заблудиться 
позволил. 
… изгнал ты мудрость. 
Разумное ты презрел, установленное опоганил.»
(Вавилонская теодицея XХ 212-214). 
С другой стороны, нарастая

идет параллельно 
дискурсу протософскому - дискурс проторелигиозный. 
Более того, временами он достигает уровня очень 
развитого, 
мистически 
насыщенного,
вполне 


~ 83 ~ 
сформировавшегося 
религиозного 
мировоззрения 
последующих столетий: 
«Что твой успех, если божьей воли не ищешь? 
У влачащего божье ярмо достаток скромный [но] 
верный. 
Найди благое дыхание бога, - 
И что за год утратил, восстановишь тотчас».
(Вавилонская теодицея XХII 239-241). 
«Видят, да не поймут божью премудрость люди!»
(Вавилонская теодицея XХIV 261). 
Египет верил в смерть и жизнь после смерти, а 
Шумер, Аккадец, Вавилонянин верили в бога в рамках 
жизни и за пределами смерти. В Египте люди 
рождались из слезы бога, а в Шумере они были 
слеплены из глины и крови пьяными богами! Слишком 
разные 
были 
настрои 
культуры, 
разные 
психологические 
типы… 
Египет 
смог 
создать 
протософию,
веруя в смерть, а Шумеру надобно было 
сначала поверить в справедливую жизнь. Видимо все 
духовные силы Месопотамии уходили на преодоление 
той дикой и рвущей душу установки о рождении 
Человека в пьяном угаре из глины и крови.
Месопотамия вышла из Мифа в эпоху эллинизма с 
развитым религиозным чувством, которому ни к чему 
были философские искания, слишком дорогим и 
выстраданным было ощущение «своей» религии

приобретшей 
черты 
доброжелательности, 
справедливости и сострадательности к человеку. Велик 
путь от Пьяных разбойников до Бога, сострадающего 


~ 84 ~ 
тебе. На этот путь надобны все силы культуры. 
Египтянину такой нужды не было, Осирис сам 
возрождался из мертвых, возродит и умерших людей, 
ведь изначально человек - это его слезы. 
Эсагилкиниуббиб с присущим гениям остротой 
увидел всю мерзость, свершающуюся
в мире и в душах 
людей Месопотамии. Все их осмысление на уровне 
трагической сострадательности и милосердия он вложил 
в уста протофилософа (Страдалец) и в уста верующего, 
эксперта богослова (Друг). Друг оказался убедительней, 
а его аргументы более близки и важны для культуры 
Месопотамии. Протософия так и осталась в горестных 
сентенциях Страдальца Вавилонской теодицеи. 


Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   22   23   24   25   26   27   28   29   ...   73




©engime.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет