Филологический факультет
Гиярова Е.Е. (Москва). Творчество Ивайло Петрова 1960‑1980-х годов
жүктеу/скачать 0,8 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Карцева З.И. (Москва). «Женский штурм» в болгарском романе последнего десятилетия
Гиярова Е.Е. (Москва). Творчество Ивайло Петрова 1960‑1980-х годовИвайло Петров (р. 1923) современный болгарский прозаик. Многие тематические и жанрово-стилистические тенденции болгарской литературы 60–80-х годов ХХ века нашли талантливое, нестандартное воплощение в его прозе. Следуя общим тенденциям развития болгарской литературы 60–80-х годов, писатель сохранил свою индивидуальность, которая проявляется в новых, необычных ракурсах традиционной проблематики, новых стилевых и жанровых решениях. Наиболее известные произведения Петрова – повесть «Нонкина любовь» (1956), роман «Мертвая зыбь» (1961), повесть «Прежде чем я родился и после этого» (1972), роман «Облава на волков» (1982–1986) – относятся к так называемой деревенской прозе, одному из направлений, оформившихся в болгарской литературе в 60-ые годы, хотя их проблематика выходит далеко за пределы данной темы. Если других писателей-«деревенщиков» больше интересуют последствия насильственного внедрения реформ в сельском хозяйстве в Болгарии ХХ века, то Петрову принадлежит единственное в болгарской литературе художественное свидетельство трагедии насильственного проведения кооперирования. Размышления о судьбах села, его прошлом, корнях нации выливаются в постановку проблем экзистенциального плана. Петров не только стремится осветить события национального масштаба – обобществление земли как причина ухода старого села и миграции, но и затронуть ряд вопросов экзистенциального, нравственно-философского плана: поведение человека в кризисной ситуации, темные стороны человеческой души, границы свободы личности, мера ответственности человека за общество и другие. Представления писателя о личности и окружающем мире довольно сильно менялись в ходе эволюции его прозы: от идеализации в повести «Нонкина любовь» и романе «Мертвая зыбь» – до признания двойственности человека и неисправимости мира в повести «Прежде чем я родился и после этого» и романе «Облава на волков». С этим связано и изменение его точки зрения на произошедшие преобразования общественного устройства. В романе «Облава на волков» Петров рассуждает о возможностях преобразования общества через социальные реформы. Любое изменение миропорядка «извне», любая искусственно навязанная идея, ограничивает человека. Автор часто прибегает к библейской мифологии, чтобы показать бессмысленность обезличивания. Писатель исследует безграничные возможности личности, отвергающей общепринятые нравственные императивы. В его взглядах прослеживаются параллели с творчеством Ф.М. Достоевского. Писатель рассматривает народное мифотворчество и фольклор как основу мировоззрения героев, которая остается неизменной в любые временные периоды. Петров – мастер парадоксов, иронического подтекста. Для него ирония – не просто элемент стиля, а точка зрения на мир. Он – один из немногих болгарских авторов, позволивших себе смеяться над жизнью патриархальной деревни. В творчестве Петрова отражены основные жанрово-стилевые особенности болгарской прозы 60–80-х годов в целом: жанровые трансформации болгарского романа, лиризация и, в особенности, циклизация прозаических форм, путь прозы от малых лирических форм к крупным эпическим. Писатель блестяще раскрывает новые возможности цикла и соединения в романе лирического и эпического начал. В его творчестве преобладают формы «Я» повествования. Расширить охват изображаемой действительности, показать ее более объективно, не отказываясь при этом от субъективного рассказа-исповеди, писателю помогают циклические формы. Повесть «Прежде чем я родился и после этого» и роман «Облава на волков» – новый и уникальный опыт соединения лирических и эпических форм в циклизированном повествовании. К 90-м годам Петров «закрыл» для себя «деревенскую» тему и связанную с ней обширную и значимую для страны проблематику. Однако она по-прежнему остается открытой страницей в болгарской истории и литературе, каждое следующее поколение будет по-своему прочитывать ее и, может быть, находить в ней полезные жизненные уроки. После 10 ноября 1989 года в Болгарии произошли кардинальные политические изменения, которые не могли не повлиять на литературный процесс. Писатели получили возможность обращаться к ранее запрещенным темам и проблемам. Проза 90-х годов потребовала от авторов новых подходов, новых взвешенных оценок, а зачастую и иной художественной формы. Обретение свободы слова застало писателей неподготовленными. Сказалась некоторая «усталость», исчерпанность прежней актуальной проблематики и тематики (в том числе и «деревенской»), а также уход из жизни целого ряда талантливых авторов (Э. Станев, П. Вежинов). В творчестве Петрова в 90-е годы тоже чувствуется некоторая растерянность, он ищет другую арену для своих художественных устремлений. Писатель обращается к недавнему прошлому (первые послевоенные годы), пишет небольшую повесть «Смертный приговор» (1991) и начинает работу над многотомным романом «Бароновы» (1997). Трудно сказать, как творчество И. Петрова будет развиваться дальше. 90-е годы для него все же кризисный период, для которого характерен мучительный поиск новых тем и свежих художественных решений. Болгарская литература наших дней находится на пути решения новых задач, а достигнутые ею значительные успехи в предыдущие десятилетия вселяют уверенность в ее творческие силы и большие возможности. Карцева З.И. (Москва). «Женский штурм» в болгарском романе последнего десятилетияИменно так критик М. Кирова назвала появление в 2001 году в болгарской печати сразу нескольких ярких, нетрадиционных, камерных романов, написанных авторами-женщинами. В основном это были дебюты: «Эмине» Т. Димовой, «Госпожа Г.» Э. Дворяновой, «Фани на опасных дорогах свободы» Р. Марковой, «Синяя лестница» Е. Алексиевой и «Каталог души По» М. Станковой. В 2002–2003 годах к ним добавились романы Р.Цановой, М. Корабеловой, А. Стамболовой, З. Ефтимовой и др. Строго говоря, столь массированное наступление «женской прозы» – отнюдь не только болгарское явление. И в России мы стали свидетелями самовыражения наших «grandes dames» (М. Ремизова) современной романистики – Т. Толстой и Л. Улицкой, а также представительниц «среднего стиля» (Е. Датнова) женского письма. У всех на слуху и удачливые А. Маринина, Д. Донцова, Т. Устинова, популярные авторы криминальных бестселлеров. Есть у нас и совсем юная «писательница» И. Денежкина, представляющая (вместе с С. Шаргуновым) так называемый «новый, аутентичный реализм» – «субъективную», «искреннюю» документалистику, в «прямых зеркалах» которой отражается жизнь современной молодежи «как она есть», точнее – как она видится И. Денежкиной. И в России, и в Болгарии тут же заговорили о «женской прозе», ее специфике, ее связях с феминистской литературой и критикой, ратующей за «женское начало» в литературе, направленное против материального логоса и фаллоцентрической культуры и выступающей за «женский», т.е. интуитивно-бессознательный способ осмысления мира, за востребованность духовности и телесности современной женщины и их выход из «сферы молчания». Яркие романы Э. Дворяновой («Госпожа Г.»), Т. Димовой («Эмине»), Р. Марковой («Фани на опасных дорогах свободы») и А. Стамболовой («Всё как обычно») появились в самом начале нового столетия далеко не случайно. После довольно продолжительной паузы, знаменовавшей завершение литературного века, уже почти «переболевшего» пост-соцреализмом, поздним модернизмом, неоавангардизмом, соц-артом, постмодернизмом, аутентизмом и Интернет-литературой; после исторической и эпистемологической пустоты эпохи постмодерна, равнодушно и безжалостно оставившей нас наедине со своими бедами и комплексами, после состояния «тяжелого похмелья» (П. Дойнов) настал, наконец, момент долгожданного освобождения «от чувства тревоги и пафоса, от иллюзий и безутешности, от апокалиптических ожиданий и просветленного отчаяния»2, пришло время повышенного интереса к новым бытийным и экзистенциальным пластам жизни, раскрывающим сущность человека в мире и в истории. Если прибавить к уже названным «женским» сочинениям не менее яркие романы А. Попова, Б. Минкова, В. Зарева, Д. Киркова, Л. Станева, С. Цанева, И. Голева и многих других, то, пожалуй, можно согласиться с болгарскими критиками, утверждающими, что болгарская проза «вроде бы приходит в себя» (Р. Леонидов), а роман по праву становится в Болгарии «королем литературных жанров» (П. Дойнов). И отрадно, что в этом внушающем надежду потоке женские романы, к счастью, не затерялись. Как скажет критик С. Чолева, «…женщины написали настолько хорошие романы, что мужчинам не оставалось ничего другого, как их признать»2. В самом деле, мы стали, наконец, свидетелями прихода в болгарскую литературу «новой романной волны», видимого оживления жанра, обратившегося к старой/новой теме поисков (и защиты) себя, своего «я», своей идентичности. Онтологическая по своей сути, проблема самоидентификации, поисков идентичности – вне всякого сомнения, была и остается центральной в болгарском обществе последних 10-15 лет (причем по всему спектру: от этнической, языковой, религиозной, социально-государственной до экзистенциальной, личностной, гендерной). Общество, нация, государство, личность мучительно ищут себя в современном пространстве. Вопросы «кто мы?» и «кто я?» очень популярны и в литературе, переживающей «муки самоидентификации» и воспринимающей самоидентификацию «я» как протест против полного и всеобъемлющего контроля над индивидуумом в эпоху глобализма. Вообще-то, идентичность – это соотнесение себя: с этносом, нацией, языком, культурой, полом, с самим собой, т.е. некими установками базовых состояний традиции, с матрицами канона. Однако новая болгарская «женская проза» воюет и за освобождение линости женщины из-под власти обстоятельств – путем погружения в интимно-телесную и духовную сферу частной жизни; она ищет первичное, восстанавливая таким образом гендерную идентичность женщины. Но идентичность – это еще и «суверенитет тайного пространства» человека (Св. Игов), его «тайна». И заниматься поисками этой тайны – значит отстаивать право на свое «я» перед лицом нового мира, право быть собой в ситуации и среде, ставящей под угрозу или сомнение целостность человеческой личности и ценность жизни вообще. Героини всех четырех романов – глубоко несчастны. Провоцируемые этой враждебной к ним средой, убеждающей в иллюзорности, несбыточности земного счастья, они ищут за реальной видимостью мира его скрытый смысл – тайны Бытия, Вечности. Как за спасением, они погружаются в любовь или творчество, надеясь хотя бы здесь постичь единство духа и тела. И не найдя его, убедившись в кратковременности этого состояния блаженства в страсти и искусстве, убегают… в мистику, иллюзию, сказку; в маргинальную грязь современного города; в смерть, освобождающую, наконец-то, их души от раздражающих, мучительных для них оков телесности, от тоски, одиночества и безнадежности. Новые романы привлекают прежде всего своей проблематикой – экзистенциальной, философской. Авторов интересуют онтологические основы личности женщины в экзистенциях враждебной ей современности. Одиночество, отчуждение, невостребованность вынуждают ее бороться: искать, отстаивать, собирать из осколков рушащейся жизни себя, свою идентичность. Эта главная проблема напрямую связана с новым пониманием женщины своей сущности – в единстве духовности и телесности, которого никому из героинь этих романов так и не удалось найти. Не помогла ни любовь, ни искусство. Гармония, земное счастье недостижимы – и трагический финал предопределен. Характер проблематики повлиял и на форму этих романов, структура которых прежде всего соотносится с характером экзистенциального «исчезновения» героинь, с метафорой «бегства». Эскейпизм, как следствие очевидной невостребованности духовной и телесной сути женщин, стал структуроопределяющим отличием всех этих романов, повествующих о реальных или иллюзорных, почти мистических исчезновениях своих героинь в их скитаниях «по опасным дорогам» жизни. При этом все подробности «бегства» героинь этих камерных романах вплетены в их исповедь, «поток сознания», ставший в большинстве из них основной формой великолепной повествовательной техники. Все болгарские критики, успевшие отреагировать на появление новых женских романов, отмечали их антитрадиционность – в самом широком смысле: новизну проблематики и поэтики, а также оригинальное использование мистического, иллюзорного, трансцендентного (причем показательно, что победу на поле сражения за душу героинь одерживает именно мистика, сказка, иллюзия). Интересный факт: эти новые романы – вне болгарской традиции, вне болгарского канона. Как заметила М. Кирова, здесь «нет и намека на фольклорную образность и стилистику», нет и «реминисценций из мифологического арсенала балканского региона». Эти тексты «навязчиво отчуждены от болгарских традиций в прозе»3. В рамках рассуждений о традиционности/нетрадиционности новой болгарской женской романистики принципиально важным представляется и вопрос о ее отношении к канону феминистскому, о связях с европейской «женской прозой». Так случилось, что с появлением этих романов болгарская «женская проза», проскочив в своем развитии этапы и феминистского радикализма, и идеологического эмансипаторства, и модного родового (гендерного) бунта, сразу вышла на позиции ПОСТ-феминизма – и это при очевидном отсутствии какой-либо традиции феминизма в женской прозе. К тому же эта проза, более или менее осознанно отказавшаяся от нормативных моделей традиционного эстетического и психологического переживания, характерного для феминистской литературы, обладает рядом особенностей, которые, как полагает М. Кирова, «выталкивают» ее за пределы расхожих представлений о «женской литературе» (это, в частности, «тихое» вызревание в болгарской женской прозе перемен, далекое от несколько инфантильной позы «бунтарского порыва», изначально свойственного феминистской литературе и так заметное, например, в «скандалах» очень агрессивной современной болгарской женской поэзии). Да и повышенный интерес к особенностям «женского начала» и «женского письма» вполне мог быть самостоятельным, спонтанным и естественным у болгарок, память которых на генетическом уровне сохранила воспоминания о месте женщины в ориентальском балканском мире, о том, как трудно давалась ей свобода от непробиваемых (и к тому же подкрепленных реальной властью мужчин) стереотипов патриархальной цивилизации и патерналистских устоев общества, которые «тихо» или «агрессивно громко» разрушаются теперь, буквально на наших глазах. В заключение заметим все же, что даже шумный и заслуженный успех болгарской «женской прозы» последних лет не дает нам права на ее вычленение из общего потока литературы. Да, у женщин-авторов есть свой «ареал» – свои темы, свои больные вопросы. Но их произведения, в конечном счете, вполне укладываются в общую, внушающую оптимизм панораму «всечеловеческой» литературы, вновь, на новом витке истории обратившейся к экзистенциальным вопросам Бытия. Литература 1. Дойнов П. Литература в междувековието // Литературен вестник.20-26.03.2002. 2. Цит. по: http://www.newpublicity.org/debat_bg.htm. 3. М. Кирова. В сянката на канона или женското писане на 90-те години // Литературен вестник.11.07-17.07.2001. жүктеу/скачать 0,8 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|