ИсторИя русской лИтературы XVIII века 1700–1750 е годы
жүктеу/скачать 2,89 Mb. Pdf көрінісі
|
Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века.
| Клубков П. А.
Грамматика // Три века Санкт-Петербурга. Т. 1: Осьмнадцатое столетие. Кн. 1. СПб., 2001. С. 275–277. 64 Там же. С. 276. 65 Евтюхин В. Б. «Российская грамматика» М. В. Ломоносова // Три века Санкт-Пе- тербурга. Т. 1: Осьмнадцатое столетие. Кн. 2. СПб., 2001. С. 250. 66 Щерба Л. В. О служебном и самостоятельном значении грамматики как учебного предмета // Щерба Л. В. Избранные работы по русскому языку. М., 1957. С. 11. 67 См. об истории русской риторики XVII – XVIII вв.: Вомперский В. П. Риторики в России XVII – XVIII веков. М., 1988; Аннушкин В. И. Русская риторика: исторический аспект. М., 2003. С. 64–245. 250 251 к красноречию…», 1748) представляет собою, как уже говорилось выше, не только лучшее порождение русской риторической мысли, но и одно из крупнейших явлений всей европейской классической риторической традиции за всю многовековую историю ее существо- вания. В контексте нынешних наших рассуждений особо важным оказывается как раз систематизаторский характер ломоносовской риторики, причем систематизаторский сразу в двух отношениях: «Краткое руководство к красноречию…» последовательно и стройно излагает основные положения европейской риторики в их систем- ности, а кроме того (и это наделяет сочинение Ломоносова совер- шенно исключительным значением), оно соединяет все отвлеченные риторические построения с современной ему речевой деятельностью. Видя в риторике (красноречии) «искусство о всякой данной материи красно говорить, и тем преклонять других к своему об оной мнению» 68 , Ломоносов демонстрирует возможности такого «красного говорения» именно на русском языке; его риторический трактат раскрывает убеж- дающие потенции именно русского языка, а не языка вообще, аб- страктно-универсального, как то было в русской риторике предше- ствующих эпох. Это достигается, во-первых, указанием на конкрет- ные языковые факты, при помощи которых возможно достижение той либо другой цели: например, в главе 2 («О течении слова») вто- рой же части («О украшении»), размышляя об общих проблемах речевой композиции, в том числе и на звуковом уровне, Ломоносов, не ограничиваясь общими рассуждениями, дает характеристику фо- немному составу русского языка и последующие рекомендации о возможных сочетаниях фонем и риторических эффектах таковых сочетаний. Во-вторых, отвлеченные построения и дефиниции неиз- менно сопровождаются предельно выразительными примерами, яв- ляющимися плодами собственного творчества Ломоносова (как ори- гинального, так и переводного) и опять-таки наглядно демонстри- рующими выразительные возможности русского языка 69 . 68 Ломоносов М. В. Сочинения. Т. 3. СПб., 1895. С. 84. 69 Среди подобных иллюстраций оказываются некоторые выдающиеся ломоносовские произведения, например «Вечернее размышление о Божием величестве при случае ве- ликого северного сияния», перевод знаменитой оды Горация «Я знак бессмертия себе воздвигнул» (30 ода III книги) или же пример развернутого силлогизма (логическое до- III книги) или же пример развернутого силлогизма (логическое до- книги) или же пример развернутого силлогизма (логическое до- казательство бытия Божия) в § 271. Между примерами подобного рода и теоретически- ми положениями «Краткого руководства…» возникают глубокие семантические противо- речия, принципиально обогащающие смысл ломоносовского трактата. См. об этом: Бухаркин П. Е. Риторическое смыслообразование в «Вечернем размышлении о Божием величестве при случае великого северного сияния» М. В. Ломоносова: между однознач- ностью логики и полисемией языка // XVIII век. Сб. 24. СПб., 2006. С. 35–56. Оставаясь в собственно языковом регистре литературной культу- ры середины 1730 — конца 1760-х гг, надо заметить, что описывае- мая нами склонность к систематизации не исчерпывалась граммати- ками и риториками, а могла проявляться и в других формах — таких, как уже упомянутые «Речь в Санктпетербургской Императорской Академии Наук» В. К. Тредиаковского (1735) или же первая из «Двух эпистол…» Сумарокова. Более того, кодифицировать предполагалось не только язык, но и все словесное искусство (например, жанровую систему), о чем свидетельствует вторая сумароковская эпистола. До некоторой степени и реформа русского стиха, переход от силлабики к силлаботонике (см. § 5 настоящей главы) был продиктован систе- матизаторскими увлечениями: силлаботоника — более системная (с ритмической точки зрения) речь по сравнению с силлабикой. IV . Второй путь усовершенствования нового художественного языка пролегал в несколько иной культурной плоскости; он был свя- зан со специфическими формами организации литературной жизни, которые Г. А. Гуковский определил как литературные состязания 70 . В них выдающийся ученый справедливо увидел одну из оригиналь- нейших черт литературной культуры середины XVIII столетия. Суть данного явления заключалась в следующем: несколько ав- торов предлагали свои решения одной и той же эстетической задачи; решения эти, естественно, отличались друг от друга, однако это не препятствует взаимосоотнесенности создаваемых в ходе состязания произведений. В своей совокупности они помогают выявить выра- зительные возможности новой литературной системы, сопоставить их между собой, возможно, даже и оценить. Причем сталкивались «не личные дарования, не индивидуальности мастеров слова, а ре- шения проблем, вообще — теоретические и эстетические концепции сами по себе, вне зависимости от взаимоотношений авторов в лите- ратуре. <…> Состязание — это некий эксперимент, которому, оче- видно, приписывался характер доказательности, эксперимент, по- добный тем, какие применяются в опытных науках. <…> Все это в плане характеристики эстетического мышления данной эпохи ука- зывает на возможность абсолютного эстетического бытия произве- дения в сознании эпохи, т. е. бытия произведения не проецирован- 70 См.: жүктеу/скачать 2,89 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|