ИсторИя русской лИтературы XVIII века 1700–1750 е годы
жүктеу/скачать 2,89 Mb. Pdf көрінісі
|
Бухаркин П. Е. История русской литературы 18 века.
| Николаев С. И
. «Повесть о Лукиановом осле» в кругу переводных античных па- мятников Петровской эпохи // XVIII век. Сб. 17. СПб., 1991. С. 141. сие мучильныя и сладкия исцеления и умертви меня по моему из- волению», «я клянусь тебе главою своею и добрым сердцем», «ангел мой» 57 . Не тревожат контрасты в изображении любви и автора «Ги- стории о... Александре...». IV. Недостаточная структурированность художественных текстов Петровской эпохи — если рассматривать данную проблему на ма- териале повестей — проявляется и в перепадах их ритмической организации: прозаическое повествование перебивается стихотвор- ными фрагментами — теми любовными ариями, о которых уже упоминалось и через которые передается внутреннее переживание героев. Как известно, мировая литературная практика насчитывает не- малое количество произведений, соединяющих в себе стихотворное и прозаическое начала. На самой границе петровского времени в русской литературе располагается одно из них — «Езда в остров любви» В. К. Тредиаковского. Однако двуплановость таких текстов, как правило, обусловлена тем или другим художественным зада- нием. Так, в случае с Тредиаковским данный архитектонический принцип нес глубокую эстетическую нагрузку: «Стихотворные вставки зачастую не продолжают повествование, но, нарушая его линейность, воспроизводят уже описанную в прозе сюжетную си- туацию. Таким образом... вымышленная действительность освеща- ется сразу с двух равноправных точек зрения — поэтической и прозаической» 58 . Это позволяет Тредиаковскому решить одну из важнейших для него задач — «оформление дихотомического деления поэзии и про- зы как эстетических категорий» 59 . Ничего подобного в петровских повестях обнаружить невозможно: чередование стихов и прозы не направлено там на решение какой-либо отчетливо осознанной ли- тературно-языковой задачи и посему лишено внятного художествен- ного смысла. Оно производит впечатление случайного — как и поч- ти все в литературной культуре того времени. Это относится, в частности, и к изображению литературного героя, мотивированности его мыслей, слов и поступков. Как раз мотиви- рованности герои петровских повестей лишены; их действия неред- ко трудно объяснимы и мало согласуются друг с другом. Это, в част- 57 Николаев С. И. Указ. соч. С. 144–147. 58 Кузнецов В. А., Тредиаковский // Три века Санкт-Петербурга. Т. 1: Осьмнадцатое столетие. Кн. 2. СПб., 2001. С. 411. 59 Там же. 118 119 ности, очень заметно в «Гистории о... Василии Кориотском...», кото- рая является красочным иллюстративным примером. Например, едва ли не основная причина, по которой Василий отказывается от со- блазнительного предложения остаться в «Галандии», заключается в его почитании престарелого отца: «А как урочный термин пришел, чтоб ученикам матросам маршировать в Санктпетербурх, в Россию, то все матросы поехали, а Василия Кориотского оной гость (у кото- рого российский матрос жил и которому чрезвычайно успешно по- могал в торговле. — П. Б. ) нача просити, чтоб в Россию не ездил, понеже он, гость, его Василея возлюбил яко сына роднаго. Но токмо он, Василий Кориотский, нача от гостя проситися в дом ко отцу для свидания и объявил ему, что отец его в великой находится в древ- ности» 60 . Однако, когда после многих приключений Василий вместе с Ираклией, убежав от разбойников, попадает в Вену, он забывает о горячем своем желании увидеть отца: наслаждается дружбой с це- сарем, проводит время в общении с Ираклией, даже и на арфе вы- учивается играть. Но в «Российские Европии» его не тянет. Причем, и это самое характерное, перемены в его намерениях никак не объ- ясняются: мотив любви к родителям, столь важный для характери- стики героя в начале повести, просто исчезает — и все. По существу, то же самое видим, обратившись к функционированию некоторых фольклорных по происхождению мотивов, восходящих к волшебной сказке и часто встречающихся в «Гистории...». Так, избрав Василия атаманом, разбойники вручили ему ключи от погребов и чуланов, запретив открывать один из них: «Потом реша (сказав. — П. Б. ) ему: „Господин атаман, изволь с нами идти до некоторго чулана“. И так к тому чулану приидоша и ключи ему даша от него, точию реша ему: „Господин атаман, изволь ключи принять, а без нас в оной чулан не ходить; а ежели без нас станешь ходить, а сведаем, то тебе живу не быть“. Видев же Василий оной чулан устроен зело изрядными кра- сками и златом украшен, и оны сделаны в верху онаго чулана, и рече им: „Братцы молодцы, изволте верить, что без вас ходить не буду и в том даю свой пороль“» 61 . Оставшись один, он тут же наложенный запрет нарушает, обнаруживая в этом «изрядно украшенном» чулане Ираклию, которую сразу же полюбил. Как известно, в волшебной сказке нарушение запрета, как правило, оказывается мощным толч- ком к развитию событий; в «Гистории...» же ничего не происходит: заимствованный от сказки мотив не становится функцией действую- 60 Русские повести XVII – XVIII вв. С. 110. 61 Там же. С. 114. щего лица 62 — он не играет никакой роли в дальнейшем развитии сюжета. Опять-таки возникает ощущение случайности, несведен- ности различных тенденций к общему знаменателю, слабой струк- турированности. жүктеу/скачать 2,89 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|