Глава 9 Оглушен, ранен, предположительно

Тем временем я думал, что умираю от жажды, и мое высушенное
горло заставляло меня идти вперед, к воде и к безопасности. Итак, я
сделал свой первый шаг, догадываясь, что мне придется взобраться
где-то на 150 метров, если считать прямо вверх, и гораздо большее
расстояние, проходя этот путь зигзагом, как и положено подниматься
на гору.
В темноте я пошел вперед, двигаясь наверх. Я пристегнул ружье к
ремню, чтобы у меня было две свободные руки для опоры, но едва мне
удалось подняться на первые шесть метров, уходя немного вправо, я
сильно поскользнулся. Это было страшно, ведь наклон подо мной был
почти отвесный и шел ко дну долины.
В моем состоянии я, скорее всего, падения бы не пережил, но мне
каким-то образом удалось пролететь всего лишь три метра. Потом я
снова поднялся и опять начал нащупывать себе дорогу, стоя лицом к
горе и судорожно хватаясь за все, что попадалось под руку.
Потребовалась бы бензопила, чтобы отрезать меня от этой скалы. Я
знал, что если упаду, то пролечу пару сотен метров и погибну от удара
о землю. Это помогало сосредоточиться.
Я продолжал двигаться, в основном боком, хватался за камни,
ветки и лианы – за что только можно было ухватиться. Время от
времени из-под меня сыпались камни и ломались ветки, которые не
выдерживали моего веса. Думаю, что шумел сильнее, чем армия
талибов во время своих маневров. Я шел уже пару часов, и вдруг мне
показалось, что сзади кто-то есть. Я говорю «показалось», потому что,
когда действуешь в абсолютной темноте, не используя зрения вообще,
все остальные чувства функционируют на пределе, особенно обоняние
и слух. Не говоря уже о шестом чувстве, которое есть у козы, зебры и
антилопы. Оно предупреждает травоядных животных о присутствии
хищника.
Но я не был уязвимым. И уж точно не был травоядным. Но тогда я
находился в самом центре среды обитания жутких хищников. Эти
дикие головорезы и ублюдки были повсюду вокруг меня и, насколько я
знал, приближались ко мне.
Я лег, прижался к камням и застыл, не двигаясь. Потом я снова
услышал звук – отчетливый хруст сучка или ветки. По моим оценкам,
он доносился сзади, с расстояния метров в двести. Мой слух был на

пределе в этой невероятно тихой высокогорной местности. Я мог бы
разобрать и пердеж козла за километр от меня.
И тут я услышал этот звук еще раз. Только не козла, а хруст ветки.
Я был абсолютно уверен, что за мной кто-то идет. Черт! Луна еще не
вышла, и я ничего не мог разглядеть. Но это не мог быть настоящий
талиб. Они годами крали снаряжение у русских, а потом и у
американцев. Вообще все, что у них было, они украли, кроме того, что
купил для них бен Ладен. И в запасах у них определенно было
несколько пар приборов ночного видения. В конце концов, русские
были пионерами в оборудовании такого типа, и мы знали, что
моджахеды многое украли у них, когда выгоняли Советскую армию из
Афганистана.
Присутствие невидимого афганца для меня было очень плохой
новостью и слабой поддержкой для остатков моей силы духа. Я думал,
что меня преследовала целая группа убийц, способных меня видеть,
хотя я их видеть не мог. Ну что ж, ситуация хреновая для любого
солдата. Я решил двигаться дальше и надеяться, что по мне не
откроют огонь. Когда доберусь до вершины, тогда и прищучу их. Как
только увижу этих ублюдков. С первыми признаками зари я займу
позицию под какими-нибудь кустами, где никто меня не сможет
увидеть, и тогда разберусь со своими преследователями, как только
они подойдут на расстояние выстрела. Однако я так хотел пить, что
думал – умру прежде, чем наступит тот час.
Я испробовал уже все: ломал тонкие ветки и пытался высосать из
них сок, обсасывал траву, когда находил ее, надеясь поймать несколько
капель горной росы. Я даже пытался выжать свои носки, чтобы хоть
вкус воды почувствовать. Нет ничего ужаснее смерти от жажды.
Поверьте. Я это испытал.
Темнело все сильнее, но я начал различать звуки редких вертолетов
над горами, обычно летающих довольно высоко. И когда я слышал
этот звук рядом, то тут же включал свои огни и радиомаяк, пытаясь
привлечь внимание, как мог – я все еще был ходячим сигналом
тревоги. Но меня никто не слышал. Мне начинало казаться, что никто
не верит, что я жив. И это была очень грустная мысль. Здесь вообще
очень тяжело кого-либо найти, даже если на поиски в эти бесконечные
горы отправить всю базу «Баграм». Но если к тому же все считают
меня мертвым, это точно конец. Я испытывал чувство абсолютной

безнадежности. Но хуже всего было то, что я ослаб, испытывал дикую
боль и понял, наконец, что никогда не доберусь до вершины горы.
Может быть, мне бы это и удалось, но левая нога, искалеченная
взрывом той гранаты, не выдержала бы такого подъема. Я мог лишь
продолжать бродить вправо-влево от горы, безуспешно бороться с
отвесным уступом, спускаться, подниматься и надеяться, что у меня
еще есть шанс. Я все еще истекал кровью и все еще не мог говорить.
Но все прекрасно слышал. Я слышал своих преследователей, слышал,
как они переговариваются между собой. Помню, еще подумал, что это
очень странно, ведь обычно они движутся в абсолютной тишине.
Помните пастухов? Я не слышал, как первый из них подошел, до тех
пор, пока он не оказался всего в метре от меня. Они всегда
передвигаются мягкой поступью, эти худые и маленькие люди без
лишней ноши – даже без воды.
Когда афганцы путешествуют, они несут только свое оружие и
патроны, больше ничего. Один парень несет воду на всех; второй –
запасные патроны. Таким образом главные силы двигаются очень
быстро, очень мягко. Они прирожденные охотники, могут найти след
даже на самой сложной местности и выйти прямо на жертву.
Конечно, в том случае, если они преследуют одного из своих.
Преследовать 
огромную 
стокилограммовую 
тушу, 
которая
поскальзывается на каждом шагу, падает, ломает ветки и вызывает
целые оползни из непрочной земли, как я – это, наверное, мечта
афганских следопытов. Даже я понимал, что шансы оторваться от них
приближались к нулю.
Может быть, эти переклички, которые я слышал, были
ненастоящими командами. Может быть, это были взрывы сдержанного
смеха над моими ужасными успехами в скалолазании. «Подождите,
пока рассветет, – думал я, – наши шансы быстро станут равными». Это
при условии, что они не застрелят меня первыми, еще в темноте.
Я продолжал огибать гору. Далеко внизу виднелся свет пары
фонарей, и мне казалось, что я вижу мерцающее пламя огня. Должно
быть, это был самый край долины, и теперь я хоть немного
представлял, где находится ровная земля. На самом деле у меня было
впечатление, что место, где я стоял, представляло собой плоскую
поверхность, хотя это было не так. Я остановился на минутку, чтобы
посмотреть вниз, в долину, в надежде приметить хоть какой-нибудь

признак присутствия моих врагов, но я все еще не видел почти ничего,
кроме фонарей и костра, и все это находилось внизу, в полутора
километрах от меня.
Я еще раз собрал силы и шагнул вперед. За короткую долю
секунды я понял, что шагнул в бездну. Просто упал с горы, и теперь
летел по воздуху, а не катился по земле. Я упал на уступ с ужасающим
стуком, от удара перехватило дыхание. Потом я покатился через
поросль молодых деревьев, пытаясь зацепиться за что-нибудь и
остановиться.
Но я двигался слишком быстро, еще и набирал скорость. Я
беспомощно упал с очередного выступа скалы, который под конец
выровнялся на несколько метров, и это позволило мне замедлить
падение. Наконец я остановился на краю еще одной пропасти, которую
скорее ощущал, чем видел. Я лежал, ловя ртом воздух, целых двадцать
минут, до смерти испугавшись, что могу быть полностью парализован.
Но нет. Я мог стоять. И при мне все еще была винтовка, хотя
стробоскоп где-то потерялся. Теперь предстояло вернуться туда, откуда
я упал. Чем ниже расположение на этой горе, тем меньше у меня
шансов на спасение. Надо идти вперед, так что пришлось снова
подняться на ноги.
Я карабкался, поскальзывался и все равно полз еще два часа до тех
пор, пока не вернулся примерно в ту точку, откуда сорвался. Теперь
было около двух часов ночи, и я шел вверх уже довольно давно, может,
шесть или семь часов. Боль становилась просто дьявольской, но я все
еще чувствовал левую ногу, и это приносило небольшое облегчение.
Армия талибов все еще шла за мной. Их было хорошо слышно, и
чем выше я взбирался, тем громче слышал, будто они ждали меня
наверху. Теперь их было определенно больше, чем два часа назад. Они
были повсюду, все больше и больше людей отправлялись на мои
поиски, где-то метрах в семистах от меня начали лаять собаки. Я уже
слышал шум ручья, в который приземлился вчера днем. На берегах его
лежали тела моих друзей. Несмотря на дикую жажду, я не мог
заставить себя пойти на поиски ледяного течения, несущегося вниз по
скалам. Это была единственная вода на Земле, которую я не мог пить,
вода из ручья, который протекал рядом с телами Майки, Дэнни и Акса.
Надо найти другой источник.

Компаса у меня не было, только наручные часы, и пришлось
осуществлять навигацию по звездам, которые, к счастью, вышли из-за
тяжелых высоких облаков, теперь тающих на горизонте. Я нашел
Большую Медведицу и проследил за длинным изгибом ее ковша до
правого угла, где он загибается наверх, указывая прямо на путеводную
звезду. Это Полярная звезда. Нас обучали этому еще в BUD/S.
Если повернуться лицом к ней и вытянуть левую руку под
правильным углом, то в этой стороне, куда я направлялся, будет запад.
Думаю, что в этот момент я страдал галлюцинациями: на меня
навалилось очень странное чувство, когда не можешь отличить
реальность от сна.
Как и большинство «морских котиков», я уже испытывал подобное
раньше, под конец адской недели. Но сейчас я почти сходил с ума.
Словно одинокое загнанное животное в дикой стране, я двигался
вперед и пытался притвориться, что мои друзья все еще живы. Я
придумал, что мы идем строем, что Дэнни карабкался справа от меня,
Акс – слева, а Майки, выкрикивая указания, – сзади.
Я представлял, что они здесь, только увидеть их не мог. Думаю, я
уже достиг предела своих сил, но продолжал напоминать себе об
адской неделе. Я продолжал убеждать себя, что это была просто еще
одна адская неделя. Я выдержал тогда, а значит, смогу выдержать и
сейчас. Что бы ни приготовили для меня эти ублюдки, я могу с этим
справиться. Я это переживу. Может быть, у меня уже шарики за
ролики и заехали, но я все еще офицер SEAL. Не буду отрицать тот
факт, что я постепенно терял присутствие духа. В какой-то момент мои
преследователи притихли, а я внезапно набрел на большое дерево, под
которым лежала пара больших бревен. Я заполз под одно из них и
отдохнул немного – просто лежал на земле и испытывал к себе чертову
жалость.
В голове снова и снова крутился один из стихов Тоби Кита,
ставший классикой кантри и вестернов «Американский солдат».
Помню, что лежал и тихо напевал слова, ту часть, где говорилось, что,
возможно, я умру: «Я буду носить этот крест с честью»…
Я пел эти строки всю ночь. Даже не могу передать словами,
сколько они для меня значили. Но могу точно сказать, что именно
такие, казалось бы, жалкие вещи, как слова песни, могут придать сил и

заставить двигаться вперед. Тем не менее факт оставался фактом:
я понятия не имел, что мне делать дальше.
Мне пришло в голову, что я могу просто остаться здесь – это место
станет моим последним рубежом. Но я быстро отказался от этой
стратегии. В голове я все еще был верен последней просьбе Акса:
«Останься в живых, Маркус. И скажи Синди, что я ее люблю». Да и
чего хорошего я смогу сказать Синди Аксельсон, если меня разорвет
на части на склонах этой Богом забытой горы? И кто тогда узнает, что
сделали мои друзья? Как яростно и смело они сражались?! Нет. Теперь
это было моей обязанностью. Я должен был выбраться и рассказать
нашу историю.
Здесь было тепло и уютно, я очень устал, но жажда гнала меня
вперед. Решил, что на фиг это все, подтянулся наверх и продолжил
идти, спотыкаться, то есть использовать по назначению этот
маленький клочок ровной земли. Было около шести утра, только
начинало светать. Я знал, что через шесть часов солнце будет точно на
юге, но здесь оно вставало настолько высоко, прямо над головой, что
определять по нему направление было довольно сложно. Помню, я
размышлял над тем, в какой жопе окажусь в следующий раз, как увижу
дружественную Полярную звезду.
Почти тут же я оказался на тропинке, которая тянулась в моем
направлении. По утоптанной земле я понял, что ею довольно часто
пользовались, а значит, придется двигаться с большой осторожностью.
Тропинки часто и почти неуклонно ведут к людям, так что довольно
скоро я увидел в отдалении дом, даже, наверное, три или четыре дома.
С этого расстояния было сложно сказать.
Моя первая мысль была о водопроводном кране или хотя бы о
колодце. Если придется, я вломлюсь в одно из этих примитивных
строений и избавлюсь от его жителей, а потом смогу промыть раны и
попить. Но по мере приближения я увидел, что эти четыре дома
расположены очень близко друг к другу. Чтобы добраться до воды,
вероятно, надо будет убить человек двадцать, но для меня это было
слишком. Я решил двигаться дальше в надежде в скором времени
наткнуться на реку или горный ручей.
Но нет. Солнце стояло высоко, воздух становился все жарче. Я
продолжал идти еще в течение четырех или пяти часов, а
галлюцинации становились только сильнее. Я хотел спросить у Майки,

что нам делать. Но рот и горло не слушались меня, я едва мог двигать
пересохшим языком, который теперь накрепко прилип к нёбу. Я
боялся, что если попытаюсь им двинуть, то оторву вместе с кожей.
Даже не могу описать эти чувства. Мне срочно нужна была вода.
Каждая кость в теле молила об отдыхе, но я знал, что если
остановлюсь, то усну, а потом умру. Я должен был продолжать
двигаться. Это звучит несколько странно, но та жажда, которая меня
мучила и почти убивала, была также огромной силой, двигавшей меня
вперед на всем этом длинном и отчаянном пути.
Помню, я подумал, что так высоко в горах воды нет, и решил идти
обратно вниз, на холмы, где ручей может водопадом течь из скалы, как
обычно и бывает в горах. Высоко надо мной на высоких пиках гор все
еще лежал снег. Он же должен таять, Господи помилуй! И вся
растаявшая вода должна куда-то деваться. Мне только оставалось ее
найти.
Я спустился на уровень пониже и оказался в великолепном зеленом
лесу. Он был настолько красивым, что я подумал, что это может быть
мираж. Здесь рос мягкий папоротник, почву устилала высокая зеленая
трава, тенистые вечнозеленые деревья тянулись к небу, аромат сочной
и бурной горной поросли стоял повсюду. Боже правый, где-то здесь,
внизу, должна быть вода.
Я часто делал паузы, усиленно прислушиваясь, чтобы уловить звук
бегущего ручья. Но вокруг стояла тишина, звенящая, беспощадная
тишина высокогорья, не нарушенная звуком машин, и не было
загрязненного воздуха, а на окружающем пейзаже – ни одного
поворота бетонной дороги. Здесь нет ни автомобилей, ни тракторов, ни
телевидения, ни радио, ни даже электричества. Ничего. Только
природа – такая, какой она была уже тысячи лет в этих землях
ужасающей красоты и яростной ненависти.
Не поймите меня неправильно. Склоны все еще были очень
крутыми, я прокладывал себе дорогу через лес и через глубокие
горные каньоны. Большую часть пути я просто полз на четвереньках,
пытаясь хоть как-то облегчить боль в левой ноге. Честно говоря, я
действительно думал, что уже почти погиб. Я был полон отчаяния,
боялся просто потерять сознание и умолял Бога мне помочь.
Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что
Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня…

Это, конечно, Двадцать третий псалом (католический перевод. –

жүктеу/скачать 2,07 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: