Книга третья перевод анатолия кима алматы ид «жибек жолы»
жүктеу/скачать 0,82 Mb.
|
Путь абая 3-конвертирован
| Эй ты, черноногий сынок, не спи! Нашу пшеницу клюют воробьи!..
Рыжеволосая девчонка Жамал, несущая полный подол ко- лосьев, так и норовила задеть кого-нибудь своими насмешками. Тараторила: «Вот он, черноногий! И этот черноногий! А ты со- всем черноногий!» – и наезжала плечом на маленького Усена. Малыш Усен, рассердившись, крикнул: Ты сама черноногая! Дети засмеялись, а Жамал выбежала вперед, обернулась и, пятясь по дороге задом наперед, подняв выше подол рубахи, стала показывать всем свои тоненькие ровные ноги. Они оказа- лись намного светлее, чем у остальных. Ну и у кого ноги черней? – приставала она к Усену. Пристыженный, Усен, глядя на свои дочерна загорелые ноги, шел молча, надувшись от обиды. Лишь коротко проворчал в сторону Жамал: Омай, какая озорная девчонка! Так, с веселыми шутками, с песнями возвращались с полей дети жатаков. Приблизившись к своему аулу, состоявшему из множества убогих юрт, детвора была поражена необычайной картиной. Перед аулом, возле колодца Тайлакпая, стоял длинный ка- раван крытых повозок. Первым заметив их, семилетний Рахим- тай воскликнул: Е! Это не казахи! Ойбай, это же русские, я знаю! Вон, ходят их беловолосые «матушке»! Я знаю от дедушки! Это они! Остальные дети тоже увидели, остановились, насторожен- но взирая на чужой караван. Повозки стояли, задрав оглобли. Кони выпряжены. На повозках устроены кибитки. Всюду ходят длинноволосые, длиннобородые мужики. Женщины с непокры- тыми головами, лишь на плечи некоторых накинуты были куцые платочки. Не похожие на казахских женщин, одетые по-другому. Возле них бегают дети, такие же светловолосые мальчишки и девчонки. Маленькие жатаки оробели и, боязливо оглядываясь, робко переступая босыми ногами, неуверенно побрели мимо карава- на к своему аулу. Самые младшие, испугавшись, стали всхли- пывать и, не смея повернуться к пришельцам спиной, ступали задом наперед. Рахимтай, самый смелый из ребятишек, начал их стыдить: – Чего боитесь? Это же люди, орыс называются! Смотрите совсем такие, как мы… Дармен-ага ездил к ним, зерно от них привозил. У них есть хлеб, могут нас угостить… А если будете их бояться, они обидятся и рассердятся! Успокаивая малышей, Рахимтай пошел впереди них. Длинный караван был составлен из крестьянских телег. Про- сторная стоянка у колодца Тайлакпая была известна зелены- ми лугами, множеством источников и колодцев с самой чистой водой, которой с избытком хватало для всего огромного аула некочевых жатаков. Из шестидесяти очагов поселка вблизи того места урочи- ща, где остановился крестьянский обоз, расположилось около половины домов, – в трех слободках, очагов по двенадцать- пятнадцать в каждой. И самый большой колодец с питьевой водой находился в середине между этими слободками. У этого колодца как раз и разбил лагерь русский обоз. Коней выпрягли и пустили попастись. В разных местах задымили костры, на ко- торых готовилась пища. По летнему теплу, многие из мужиков, баб и детей ходили по лагерю босыми, давая ногам подышать, и простоволосыми. Маленькие же степняки, увидев взрослых босых джигитов и женщин с непокрытыми головами, были бесконечно удивлены. Стоянка у колодца Тайлакпая находилась рядом со столбо- вой дорогой, поэтому остановка русского обоза переселенцев на этом месте не была каким-то особенным событием. Но дети впервые видели русских людей, и их так было много, – это про- извело на казашат огромное впечатление. Юрта старухи Ийс находилась как раз по ту сторону обозной линии, и маленькие Асан и Усен, вместе с Рахимом и смешли- вой девчонкой Жамал, вчетвером направились через обозный лагерь. Вдруг из-под одной повозки выглянул лохматый, боро- датый мужик, прятавшийся там, в тени, и, увидев детей, несу- щих пшеничные колосья, весьма заинтересовался этим и стал подзывать их: Эй, ребятки, постойте, подите сюда! Никак, пшеничка у вас? Знать, она растет здесь? Ну-ка, ребятки, покажите пшеничку-то! кликнул он по-русски. Маленькие степняки его не поняли. Тогда мужик, поднявшись, направился к ним, оцепеневшим со страху. С взлохмаченной, нечесаной гривой и бородою, огромного роста, с большой голо- вою, русский человек показался детям страшным и свирепым. Асан вскрикнул: «Бежим!» – но Усен и девчонка Жамал, остолбенев со страху, не в силах были сдвинуться с места. «Он хочет поймать нас!» – захныкала девчонка, и малыш Усен за- хныкал, глядя на приближавшегося косматого великана. По- нимая, что им не убежать от него, малыши стояли на месте и плакали. Но тут он увидел, что дети испугались его, – и лицо его раздвинулось в широкой, доброй улыбке. Не бойтесь, касатики! Я ведь что? Пшеничку только хочу посмотреть. – И мужик показал рукой на торбочку Рахимтая, набитую колосьями. И только тут, немного придя в себя, сме- лый Рахим выпрямился и, тоже улыбнувшись робко, сказал по- казахски: Это наша пшеница. Тогда русский мужик, подав знак рукой, мол, «постойте тут», быстро сбегал к телеге и вернулся обратно к детям, неся полную шапку сухарей. Это были сухари из белого хлеба. Увидев это, казашата несколько успокоились и стали с большим доверием смотреть на косматого мужика и прислушиваться к нему. Видя, что его все равно не понимают, русский мужик осторожно взял с полы рубашонки Усена горсть колосьев, потом насыпал туда сухарей. Он раздал поровну сухари и остальным трем – Асану, Рахиму, Жамал. Это совсем успокоило и обрадовало детей, они стали весело улыбаться. Вам сухарики, а я хочу посмотреть, какая растет пшеница в этих краях, – бормотал себе под нос мужик и большими, силь- ными руками стал растирать пшеничный колос. От большой арбы с кибиткой подошли две пожилые женщи- ны, без головных платков, и стали заговаривать с детьми на ло- манном казахском: Сють, сють бар? (Молоко есть?) В их руках появилось по половине большого калача. Быстро сообразив, что предлагается обмен калачей на молоко, Рахим- тай и Асан закивали головами и в один голос ответили: Сут бар! Сут бар! У бабушки есть молоко! Айда, сут бар, вон наш аул… После переговоров дети повели русских женге к аулу. Глядя на них, догадавшись, что происходит, со всех концов обоза ста- ли подбегать и другие русские женге. Вскоре, возглавив целую группу русских женщин, дети повели их за собой к своему аулу. Вслед за ними зашагал лохматый мужик, к нему присоедини- лось еще несколько пожилых крестьян из обоза. Все с усами, и бородами, закрывающими рты, они продолжали казаться де- тишкам страшноватыми, диковинными. Последовавшие вслед за детьми и женщинами мужики были вожаками в обозе переселенцев. Старшим из них был косма- тый, громадный Афанасьич, который первый заговорил с деть- ми. С ним вместе пошли с богатырской грудью, широкоплечий Федор и сухощавый, хмуроватый на вид, с глубоко посаженны- ми глазами, седобородый старик Сергей. Приведя целую толпу чужедальних путников в аул, дети раз- бежались по домам, взахлеб рассказывая взрослым: Просят молока… Взамен обещают дать хлеба. Сукар дадим, говорят. Бабушка, дай им молока! В ауле жилищ много. Кое-где хозяйки выносили молоко, по- том смешивались в толпе с русскими простоволосыми женщи- нами. Среди русских особенно выделялась баба средних лет, крупнотелая, со множеством мелких морщин на лице, статная, с властным видом, большими руками и огромной грудью. По сравнению с другими она выглядела более загорелой, смуглой. Все обращались к ней почтительно, называли ее «матушка Да- рья». Именно эта Дарья повела с казашками более непринуж- денный, чем остальные, разговор и первою стала обменивать хлеб, сухари на айран и свежее молоко. Меники-сеники, твое-мое! – уверенно заговорила она, счи- тая, что объяснила по-казахски все очень понятно и хорошо. Старуха Ийс и жена Базаралы – Одек, и жена Даркембая Жа- ныл, глядя на Дарью, добродушно улыбались, – и действитель- но ее отлично понимали. Старуха Ийс сказала по-казахски: Берите молоко даром. Вы ведь гости! Некоторые бабы стали вытаскивать деньги и совать в руки хозяйкам аула. Однако Жаныл, воркующе засмеявшись, стала отмахиваться и отрицательно покачала головой. Не нужно денег… ойбай, зачем деньги! Разве мы торговцы, чтобы за молоко деньги брать! – говорила Жаныл и снова маха- ла руками, показывая, что гости все могут забирать даром. Поясняя делом, Жаныл стала наливать в кувшин русской женщины молока из ведерка с носиком, одновременно отталки- вая ее руку, протягивающую деньги. Жок! Жок! – говорила она, продолжая качать головой. – Нет! Нет! Ты погляди! А сами-то бедные!.. И денег не берут. Это у них, должно быть, так заведено. Нас считают гостями. Кыргызы, слышь, любят гостей. Добром встречают. Так ли, нет, моя ми- лая? – обратилась Дарья, ласково глядя на старую Ийс. Жаныл, Одек тоже налили русским молока, но ни хлеба, ни денег не взяли за это. Бородатые мужики, одобрительно покачивая головами, со- глашались со словами Дарьи. Однако у них были свои серьез- ные вопросы, которые надо было задать. Афанасьич сделал попытку заговорить по-казахски: Аул казах джигит есть? Что говорит этот человек? Ты поняла что-нибудь, Одек- апа? – спросила Жаныл у жены Базаралы и выжидательно за- мерла, в некой растерянности. Кажется, он спрашивает, где наши мужчины, – предполо- жила Одек. Афанасьич утвердительно закивал головой. Этот человек знал жизнь в казахской среде. Год назад побывал ходоком на Жетысу, прожил там некоторое время, затем вернулся домой, и сейчас вел переселенцев на заранее им обследованные ме- ста. Афанасьич научился понимать и кое-как изъясняться по- казахски. Женщины, теперь сообразившие, чего хотят чужаки, сказали Афанасьичу, что в юрте лежит больной Базаралы, и он говорит по-русски. Вспомнили, что где-то в ауле должны быть Даркем- бай и Абылгазы. Назвав мужчин аула по именам, осмелевшая Одек, махнув рукой, позвала за собою русских людей: Айда за мной! Джигит там! Когда трое переселенцев ушли вслед за Одек к юрте Базара- лы, то пожилые женщины в белых жаулыках, молодые келин в платках и дети – единой толпой с пришелицами пошли по аулу. На ходу казашки и русские разглядывали друг друга, и каждая сторона на своем языке выражала вслух свои впечатления. Ойбай, у них даже старые байбише ходят с непокрытой головой! Как же так? – удивлялись казашки. Проходя мимо юрт, мимоходом заглядывая в распахнутые двери, русские женщины также выражали свое удивление уви- денным. Господи, бедность-то какая! – говорила пожилая Дарья, опытным взглядом быстро оценивая крестьянское благосостоя- ние очагов. – Юрточки у них рваные, латаные… Внутри один хлам, обстановки никакой. Одежонки сносной на детишках нет… Видя возле юрт сидящих у наружных очагов старух или мо- лодых келин, прожаривающих в широких казанах зерно, русские бабы жалостливо качали головами и говорили: Неужто еда у них – одна пшеница? И масла, видать, ни капли нет! Готовят постно, всухую! Скоромного, видать, ничего не едят, кроме молока! Видно же – впроголодь живут. Бедуют! А денег не берут! Такая вот кыргызская деревня, значит! И здесь нищета, почище чем у нас под Пензой! Будь оно все проклято! – вдруг резким, жестким голосом прокляла кого- то Фекла, баба такая же крупная и могучая, как Дарья, но мо- ложе нее. Нищета, бабы, везде одинакова. Что у них, что у нас. Толпа женщин и детей подошла к юрте Базаралы. Здесь со- брались и русские мужики, и жатаки из аула – Даркембай, Кан- бак, Токсан, Жумыр. Усадив гостей, аульчане окружили их коль- цом и вели с ними разговор с помощью Базаралы. Он все еще был прикован к постели болезнью. Болел База- ралы, как сам себе определил, ревматизмом, который казахи называли «куян». Все внутри у него было в порядке, грудь не болела, только поясницу разламывало, не давала она двинуть- ся с места. Он лежал и, приподняв голову с подушки, переводил Даркембаю то, что говорил Афанасьич. Его он называл «Апа- нас». Выехав из Семипалатинска, мы, должно быть, заблуди- лись. Нам бы держаться казенного тракта, с верстовыми стол- бами, с пикетами, а мы направились по этой дороге. Теперь по- могите нам, выведите на столбовой тракт, выделите человека, а мы заплатим. Вступил в разговор Даркембай: Человека мы найдем, придадим к вашему обозу… Да вот, хотя бы Канбака возьмите, он сейчас ничем не занят… Пусть поедет, к началу жатвы вполне успеет вернуться. Увидев, что Канбак выразил свое согласие, трое переселен- це, поблагодарив хозяев, договорились об оплате за услугу. Апанас… кайда пайдом? – напрягшись и припомнив рус- ские слова, спросил Даркембай. Куда мы едем? – отвечал Афанасьич. – Семирек… Семи- рек едем. Какой Семирек? – не понял Даркембай. – Может быть, Аки- рек? – старик имел в виду известное стойбище у соседнего рода Сыбан. Лепса… Лепса… – начал пояснять Афанасьич, и только сейчас у Базаралы прояснилось. Он имеет в виду Лепсы… – и переспросил у мужика, – Леп- сы, Шубарагаш, Капал? Да, да, Капальск… Лепса, Капальск… Е-е! Да они же в Семиречье едут, в Жетысу! Астапыралла! Это же на краю света! А сами-то откуда едут? На вопрос Базаралы об этом, Афанасьич широко махнул ру- кой и ответил: Россия, россейские мы. Я из-под Пензы. Сергей из-под Тамбова. Через Базаралы было выяснено, что люди кочуют из самой глубинки России и находятся в пути уже два месяца. Даркембай, сочувственно покачав головой, задумался на не- которое время, потом спросил: Почему переселяетесь? Ведь там же ваши места, где вы родились и жили. Что за напасть заставила вас откочевать с родины ваших предков? Поняв вопрос старого казаха, русский старик Сергей отве- тил: Там было нам совсем худо… Голодали мы. Что, земли было мало? У кого-то земли было много, вдоволь, а у нас ее было с ладонь! – стал отвечать Афанасьич-Апанас и показал свою рас- крытую руку. – А бедованья было – с этот мой зипун! – И Апанас растянул в стороны полы своего кафтана. Это рассмешило Базаралы. Даркембаю перевел слова Апа- наса. Старый жатак тоже посмеялся, затем сочувственно про- молвил: Апырай! Бедняга, как он метко сказал… Да, лучше не скажешь, – прогудел низким грудным голосом Абылгазы. – Это и есть бедность… Когда достатка с ладошку, а нужды – с целый чапан. Апанас опять невесело пошутил: В твоем доме, хозяин, не такое ли богатство? Сам видишь. А нужды, пожалуй, еще больше, чем у тебя, – шуткой ответил Базаралы. Я решил переселяться, когда нужды навалилось больше, чем даже этот твой дом со всеми его бедами, – завершил Афа- насьич и смолк. Теперь вижу, парень, что и у тебя достатка с ладонь, а нуж- ды – выше крыши... Базаралы посмотрел на Апанаса с нескрываемой симпати- ей. Барекельди! Да он же из богатырского племени! Шутит, гля- дя суровой правде в глаза. Этот с пути истинного не собьется. Не будет трепать лживым языком: мол, «мы потомки великого народа». Сказав это, Базаралы откинулся на подушку и полежал мол- ча, что-то обдумывая. Наконец, принял решение, подозвал к своей постели байбише Одек, Даркембая и Абылгазы. При побеге с каторги, пробираясь через Сибирь, мне при- шлось съесть немало русского хлеба-соли, – начал он, обра- щаясь сразу к троим. – Благодаря помощи таких вот бедных, полунищих людей, которые прятали у себя и кормили меня, я остался жив и добрался до родных мест. Теперь они у меня в доме, утомленные дорогой, измученные путники. Их печаль, их слова из самой души – мои слова! Есть у нас с Одек несколько овечек из раннего приплода. Думал, сохранить на тот случай, когда зайдет в мой дом очень дорогой гость, тогда и зарезать их. И сейчас, пожалуй, настал такой случай. Следует зарезать ско- тину и пригласить путников. Абылгазы, вели пригнать скотину и займись делом! – распорядился Базаралы, и все присутствую- щие молчаливо одобрили его. Одек тем временем поставила чай. Базаралы сказал Апа- насу, чтобы они теперь никуда не торопились, а свободно рас- полагались, как гости. Базаралы дал еще несколько коротких распоряжений. Сна- чала, поговорив с Апанасом, из всего обоза в тридцать чело- век пригласил еще пятерых стариков. Поручил сходить за ними Федору. Потом, обратившись к Токсану, Канбаку и остальным, сказал: Покажите им наши посевы. Мы же толком не знаем, как сеять хлеб, лучше всего управляемся с граблями. А вот Апанас и его люди – настоящие пахари и сеятели. Они не жалуются, что на земле работать тяжело, они жалуются только на то, что «земли маловато». А мы плачем – «ох, работы невпроворот!» Поведите их на посевы, пусть посмотрят землю. Хорошенько разузнайте у них, как пахать, как сажать семена, – наставлял Базаралы своих жатаков. Апанас с Сергеем сами загорелись посмотреть местные поля. Днем они беседовали с Базаралы, который подробно рас- сказывал о бедствиях своего рода, о насилии властей, об уни- жениях со стороны богатых баев. К вечеру русские переселен- цы во главе с Афанасьичем побывали на полях жатаков. Свои делянки показали им Даркембай и Абылгазы. Старик Сергей, самый умудренный в крестьянском деле земледелец, разглядывал богато уродившийся хлеб и толь- ко удивленно покачивал головой. Апанас же, в свою очередь, тоже удивлялся богатому урожаю, видя совершенно неумелую, дурную обработку земли. Апанас поднял с поля огромный ком ссохшейся земли, показал Даркембаю и Абылгазы: Джаман! Плохо! – крикнул он. – Джалкау! Ленивый! Вы ле- нивые! Невесело улыбаясь, он бросил на землю глиняный ком, уко- ризненно покачал головой. Ругал хозяев поля и Федор – Шодыр, как звали его казахи, человек могучего телосложения, с необъятной грудью и широ- чайшими плечами. И духом он был такой же сильный, характер имел цельный, прямой. Он ткнул кулаком в бок Абылгазы, джи- гита такого же могучего, как и сам Шодыр, и, не все понимая из того, что выкрикнул «по-казахски» Афанасьич, повторил за ним: Джаман! Джаман! – и смачно сплюнул на землю. – Чего уж там джаман! Плохо! Ох, как плохо сеете! Абылгазы! Тебя, парень, бить надо! – гудел он и потряхивал за плечо новоявлен- ного земледельца, в недалеком прошлом охотника с беркутами, следопыта и от рождения – боевого джигита, воина. Но, несмотря на скверную вспашку и неумелый сев, на всех двадцати делянках жатаков поднялся и вырос небывалый уро- жай. Хлеб стоял ровный, густой. Русские крестьяне долго стоя- ли на краю поля, любовались им. Каждый из них растирал зем- лю в руках, разглядывал, даже нюхал ее, словно драгоценную муку. Позже, когда переселенцы Апанас, Шодыр и Сергей верну- лись в юрту Базаралы, они долго указывали на многие упуще- ния и недоработки в обработке земли неумелыми земледель- цами. Земля вспахана на мелкую глубину. Плохо обработали ее бороной. Однако ваш Бог милостив! Одарил-таки щедрым урожаем за ваши ленивые труды, – подшутил Апанас. Говоря о том же, седой старик Сергей продолжил шутку: Видать, землица плодородна! Воткни в нее вон ту оглоблю, так вырастет из нее телега! Базаралы такими словами довел до своих земляков выска- зывания своих гостей: «Не истинными своими трудами вы получили такой уро- жай, а благодаря щедрости Кудая. Плодородная сила земли так велика, что стоит воткнуть оглоблю, из нее вырастет целая арба!» Абылгазы и другие кочевники-крестьяне признали в душе правоту гостей, но вслух виниться не стали. Однако от их имени взялся объяснять причины Базаралы: Вот послушайте. На шестьдесят домов всего две бороны у нас. Для многих коней гужей не было, впрягать не могли в сохи. Лошади никуда не годились, после зимы исхудали, еле стояли на ногах. Чтобы пахать, приходилось впрягать верблюдов, даже стельных коров. Откуда тут быть хорошей пахоте! В этот вечер, угостившись на славу, попрощавшись с Базара- лы, мужики-переселенцы толпой возвращались к своему обозу, громко обсуждая прошедшую встречу с неожиданными друзья- ми. Крестьяне собирались рано на рассвете тронуться в путь. Проводником к ним должен был приехать Канбак. Он взялся вы- вести их на верстовую дорогу, сопроводить караван до самого Джетысуйского – Семиреченского тракта. Канбак обещался на рассвете подъехать к обозам. Даркембая вечером не было в доме Базаралы. Тому была причина. Показав русским свои посевы, Даркембай, садясь в седло, бросил взгляд за дальний взгорок со стороны Ойкудука и вдруг увидел приближавшиеся от Малого Каскабулака табу- ны лошадей. Встревоженный, Даркембай оставил возле полей Абылгазы с гостями, а сам скорее отправился навстречу завид- невшимся вдали табунам. Стояла уже предвечерняя пора. Табуны выгоняли на водо- пой, потом в ночное. Неторопливо продвигались косяки неже- ребых кобылиц. Двигались лошади неспешно, на ходу паслись. Шли рядом, не смешиваясь, табуны разных аулов. Возле табу- нов не видно было табунщиков и караульщиков. Только один молодой джигит и попался на глаза Даркембаю – дневной та- бунщик. К нему-то и подскакал старик. Айналайын, джигит! Здесь недалеко находятся посевы жа- таков. К жатве приступят через несколько дней. Упаси бог, что- бы ночные пастухи задремали и выпустили лошадей на поля бедняков! Шырагым, светик мой, передай другим табунщикам – ради Аллаха, не допустите потравы! Молодой джигит заверил, что он поставит в известность об этом всех других табунщиков. Сам он, по виду, вполне сочув- ствовал волнению старика и обещал ему, что потравы не до- пустят. Даркембай уже ночью вернулся домой. Тем временем, в час вечернего водопоя джигит передал просьбу старого жатака всем табунщикам, сидевшим кружком у родника, передал и Азимбаю. Тот, мгновенно ощетинившись, посерев лицом, стал подробно расспрашивать его о разговоре, как будто держа в голове какой-то недобрый умысел. И вскоре, скомандовав самолично, погнал лошадей в ночное, – направ- ляя табуны в сторону тех отлогих взгорий, где располагались богарные посевы жатаков. На этот раз Азимбай выехал в ноч- ное сам. По обыкновению, в теплую пору осени он выезжал в ночное вместе со своими ровесниками – конюхами, табунщи- ками. Аулов рода Иргизбай у этих родников было в эту осень немало, и оттуда сыновья баев, такие же владетельные и знат- ные, как Азимбай, также сами выходили с косяками нежеребых лошадей в ночное. Сегодня многим из них он послал весточку: «Садитесь на ко- ней, выезжайте в ночное, наскачемся вдоволь, есть чем повесе- литься». И в сгущающихся сумерках с десяток больших табунов потянулось в сторону отлогих холмов предгорий Шолпан. Азим- бай в ночное взял с собой только двух джигитов, то же самое сделали и другие байские отпрыски – Мусатай, сын Акберды, Ахметжан, сын Майбасара, молодые сыновья Осера – вздор- ный крикун Мака и забияка Акылпеис, а также вор и конокрад Елеусиз из Таншолпана. Итак, более десятка байских сыновей сошлись в ночном на равнине Каскабулака. При них были нукеры, бессловесное ору- жие, живые шокпары, готовые действовать в любую минуту по велению хозяина. В эту ночь Азимбай, созвавший своих друзей, замыслил не- доброе. Жатаки, которых всей душою ненавидел Азимбай, рас- хвастались, что у них вырос небывалый урожай: «Нынче жатак будет завален пшеницей». Голодранцев следовало хорошенько наказать… К полуночи табуны были подогнаны к пастбищам близ ко- лодца Тайлакпая. Дни и ночи напролет перетиравшие в зубах сухую, жесткую степную траву, кони почуяли свежую зелень лу- говой отавы и в молчаливом возбуждении двинулись вперед. Возглавлял ход тысячного табуна Такежана гнедой с белой от- метиной во лбу, могучий вожак. Словно наверняка зная, что ско- ро ожидает их небывалое великое кормление, жеребец выша- гивал, не задерживаясь, высоко подняв голову на крутой шее. Увидев это, Азимбай отъехал из табуна в сторону, подозвал к себе других молодых мырз. Оу, теперь мы можем отдохнуть. Слезайте с седла, поле- жим на травке. У коней нет пут, слов они не разумеют. Пойдут своими ногами туда, куда захотят. Мы им мешать не будем. А наутро их всех соберем! – сказал Азимбай и зловеще засмеял- ся, тем самым открывая для своих дружков, что он задумал. Все они молчаливо одобрили. Лишь один из молодых нуке- ров Такежана осмелился сказать: Е, а ведь там посевы! Жалко ведь… На что Азимбай, сначала обложив джигита матом, отозвался руганью: Ты! Лежи себе и помалкивай! Из-за каких-то там посевов наши кони не должны пастись, что ли? Кичливый Ахметжан и горластый Мака также стали ругать- ся. Тайири! Нашли себе занятие – граблями махать, землю ца- рапать! Наши предки никогда такой пакостью не занимались! распалился Мака. Стыдно жить рядом с этими жатаками! Выселить бы их куда-нибудь, проходимцев! – поддержал его Ахметжан. Е, надо им сказать: «Негоже рыть землю, как собака ла- пами, накликая беду!» И пару раз сделать так, чтобы их дело пошло псу под хвост, – они и сами откочуют, куда подальше! – сказал Азимбай, сойдя с коня и развязывая пояс. Остальные последовали его примеру. Освободив коней от узды, расседлав, пустили их попастись. Сами, положив седла под головы, улеглись на землю. Не то, чтобы откочевать, – побредут пешочком эти голо- дранцы, которые сейчас жужжат у нас под ухом, покоя не дают! добавил свое Акылпеис. Выразив удовлетворение глубоким вздохом, Азимбай про- бормотал что-то, потом тихо засопел, погрузившись в сон. Остальные вскоре тоже уснули. Но мирный ночной сон их по истинному значению был страшнее поджога, ужаснее дневно- го преступления, совершаемого над слабыми, беспомощными людьми. Этот спокойный сон десяти молодых баев вскоре дол- жен был породить неслыханную жестокость, – хуже убийства человека или грабежа мирного аула. А что же ночной табун, отпущенный пастись на свободе? Конь – воистину благородное существо, не умеющее замыш- лять зло!.. Знали бы эти славные, добрые животные, что сейчас их превратили в орудие вражды и ненависти, в беспощадный степной пожар… Табуны коней широко разошлись по хлебным полям, представляя собою тысячеголовое прожорливое чудо- вище, надвинувшееся необъятным черным телом на высокие хлеба и грызущее своими неисчислимыми зубами хлеб надеж- ды голодных стариков и детей. Впереди табуна по-прежнему находился могучий вожак с белой звездочкой на лбу, и это бе- лое пятно светилось в темноте, как единственный глаз чуди- ща, вторгшегося в поле. Темно-гнедой гигант-жеребец, словно вождь, привел на влажные от ночной росы густые хлеба двад- цати делянок тысячное войско нежеребых кобылиц и годова- лых стригунков. Но было что-то воровское в поведении коней, совершающих потраву на ночном хлебном поле. И жеребцы, и кобылицы косяков, и юные стригунки – пожирали хлеба, не издавая ни единого звука. Не было слышно даже обычного пофыркивания лошадей, пугливого ржания жеребят. Порою в темноте звучало лишь утробное конское храпение, выражав- шее полное довольство от столь обильной еды. Казалось, кони переговариваются между собой об этом. Одни поедали только вершки злаков, обрывая колосья, дру- гие опускали свои головы и хватали пшеницу за середину сте- бля, выдергивали целый пучок из земли. А молодые кобылы и годовалые стригунки, впервые увидевшие такую пищу, хватали зубами у самых комлей и выдергивали стебли с корнями, с зем- лей. Слегка пожевав свежую соломку, они выплевывали ее на землю и втаптывали туда копытами зрелые колосья. Но, несмо- тря на огромное ночное кормление, над полем стояла тишина. Но вот прошло время, и кони насытились. Входившие в поля с одного края, широкой лавой, они оказались где-то на их сере- дине. Молодые упитанные жеребцы, наевшись до отвала, на- чали играть. Теперь они не старались беречь тишину, а с визгом наскакивали друг на друга, лягались, начали носиться по полю. Некоторые стригунки, расшалившись, валились на землю и пе- рекатывались с боку на бок. И нежные колосья, накануне днем бережно обойденные руками детей, теперь оказались на зем- ле, втаптываемые тяжелыми копытами лошадей... Люди из переселенческого обоза, поднявшись на рассвете и приготовившись тронуться в путь, ждали проводника Канбака. Он же, не сразу найдя свою лошадь, далеко ушел от дома и немного задержался. Выйдя на пригорок возле посевов, Канбак увидел весь творившийся на них ужас – и беспамятно завыл, зарыдал в одиночестве. В это время из аула в сторону полей направился Даркембай, поднятый с постели смутным беспокойством. Вслед за ним на дороге появилось несколько старух, среди них Ийс. Они реши- ли набрать немного пшеницы к утренней трапезе. Когда толпа старых людей вышла за край аула и направилась к полям, вдруг они увидели стремительно несущегося навстречу им человека. Он кричал, подвывая, в нем узнали Канбака. И все поняли, что случилась какая-то беда. Вскоре толпа с криками устремилась назад к аулу. Из двух соседних жатакских слободок выбегали навстречу люди. Аулы сразу наполнились криками и плачем детей, которые первыми чуют большую беду. Отчаянно ревя, цепляясь за подолы, дети бежали вслед за матерями. Громкие крики и плач, отчаянные проклятия, угрозы звучали над аулом. Изверги! Чтобы Кудай вас покарал! Смерти мало для этих зверей! В огне сгореть бы вам, иргизбаевским отродьям! Проклятые! Чтобы все кони ваши сдохли! Чтобы умылись слезами ваши потомки! Захлебнитесь, кровопийцы, слезами сирот! Это же враги! Только лютые враги способны на такое зло- действо! К Базаралы пришли Даркембай, Канбак, Абылгазы и другие мужчины. Ярость и гнев переполняли всех. Базаралы лежал одетым, словно собрался в дорогу. Но встать с постели он не мог. Исхудавшее лицо его было безжиз- ненно бледным. Долго он не мог вымолвить ни слова. Когда вошли главенствующие джигиты аула, он укрепился духом и непреклонным голосом сказал: Бедный мой народ! Чтобы кровью умылся твой враг! Но хватит причитать и плакать! Придите в себя, несчастные! Абыл- газы, а ты что согнулся весь? Очнись скорее! Обведя решительным взглядом круг крепких джигитов перед собой, Базаралы приподнял голову с подушки, превозмогая боль. Возьмите поводья-уздечки, арканы-веревки и, пока кони еще на потраве, поймайте тридцать самых лучших лошадей и приведите сюда, – стал он распоряжаться. – Жа! Сегодня такой день, когда уже не поймешь, – лучше быть живым или мерт- вым… Нам отступать некуда. Двадцать делянок было у нас, на шестьдесят очагов. Каждая делянка стоит полторы лошади. Значит, кун за потраву всех делянок составит тридцать лоша- дей. На две семьи – одна лошадь. Это самое меньшее, на что мы пойдем, когда будем судиться. Идите быстрей за лошадь- ми! Они нам еще очень скоро могут пригодиться. Думаю, дело не обойдется без драки. Абылгазы, идите захватите лошадей! Если вы этого не сделаете, то больше не называйте себя людь- ми! Даркембаю такое решение пришлось весьма по душе. Бы- стро собрав людей, кинулся к полям, – и вскоре тридцать креп- ких коней стояли на привязи возле юрт жатаков. Не расхола- живаясь, ожидая худшего, Даркембай распорядился оседлать захваченных лошадей. Это произошло так быстро, что над аулом еще не перестал звучать шум отчаяния, женские причитания и детский плач. Пришли в аул Апанас и остальные русские мужики, долго ожидавшие проводника Канбака, так и не дождавшиеся его. Они услышали крики людей из аула и решили проверить, что случилось. Зайдя в дом Базаралы, узнали обо всем. Весть об ужасной беде, свалившейся на гостеприимный аул, дошла до обоза. Не было предела возмущению у переселенцев, услы- шавших страшное и для них слово – «потрава». Искреннее чувство жалости, горячее сопереживание вызвала эта весть в крестьянских душах. За потраву наказание большее полагается, чем вы назна- чили, – сказал Апанас. – Баев, владельцев скотины, надо су- дить. Мы напишем бумагу в суд, все подпишемся! Русские люди еще были в ауле, когда прискакали туда много- численные верховые. Это были молодые мырзы, хозяева табу- нов, совершивших потраву. Возглавляли их Азимбай, Ахметжан. Вместе с баями были их нукеры и табунщики. На их запястьях висели длинные соилы, концами волочившиеся по земле. Они ворвались в аул с воинственными криками. Улегшиеся ночью спать, чтобы не останавливать табун, мо- лодые баи проспали до самого рассвета. И мырза Мака, про- снувшись первым, поднялся на ноги и увидел, как ловят и уво- дят с потравленных делянок лошадей. В панике заорав: «Аттан! Аттан!» – Мака разбудил товарищей, и они увидели, как гонят целый табун коней. В ту же минуту, вскочив в седла, Азимбай и его люди поска- кали по близлежащим аулам Иргизбая – собирать дружину для нападения на Жатак. Собрали человек сорок, и все, вооружив- шись соилами и шокпарами, полетели к аулу жатаков, чтобы устроить в нем жестокий погром. До самого аула неслись безостановочно, прискакали быстро. Хотели с ходу показать свою силу, нагнать страху. Ворвавшись в первый, стоявший на его пути аул, Азимбай, сидя в седле, рявкнул во всю глотку: Е! Жатак! Выходи! Кто из вас смелый? С разных сторон аула к нему вышли Абылгазы, Даркембай, Канбак, Токсан и другие. Как только они показались, Азимбай крикнул, стараясь придать голосу самый повелительный тон: Сейчас же отвязывайте моих лошадей! Базаралы из своей юрты слышал эти крики, но выйти наружу он не мог, не в силах подняться с постели. Мучаясь страшной болью, стиснув зубы, несколько раз попытался встать, но по- бедить боль не смог. В его доме находились русские, Афанасьич, Федор, Сергей, когда раздался шум набега, конский топот снаружи. Прискакали, должно быть, виновники потравы! Это они, господа баи! Пойдем, ребята, посмотрим, послушаем! Все трое вышли из юрты и отправились пешком по аулу. Между тем в словесной перепалке схватились Даркембай и Азимбай. Даже лютые враги так не поступают! – кричал гневно ста- рик. – Ты что наделал? Заставил слезы проливать голодных детей и стариков, всполошил бедный люд, словно горных ку- ропаток? Даже во время нашествия калмыков не было такой жестокости и такого подлого удара в спину! А ты сам-то чист? Скотина не понимает слов, идет туда, куда ее гонят, или туда, куда сама захочет. Так вы что? Решили прикинуться ско- тиной? Прекрати трепать языком! Отвязывай моих лошадей! Заговорил Абылгазы: Будете возмещать за потраву? Или на вас писать жалобу? Азимбай занес камчу для удара, вскрикнув: Вот тебе возмещение! Ударить он не успел, ибо охотник Абылгазы как барс кинулся на него и в прыжке перехватил плеть, рванул на себя и вырвал ее из рук бая. Ответно замахнулся ею на Азимбая, но в этот миг на голову Абылгазы обрушился удар соилом, который нанес Акылпеис. Это был тот момент, с которого началась всеобщая ожесточенная схватка. На седого старика Даркембая посыпались удары камчи. Били соилами. Завопили женщины, дети, стоявшие в дверях юрт. Абылгазы, отмахиваясь плетью от наседавшего на него Акылпеиса, громовым голосом крикнул: «Аттан!» И вдруг из-за каждой юрты выбежало множество жатаков, вооруженных кто куруком – арканом на длинной палке, кто соилом или шокпа- ром. Оказалось, что Абылгазы заранее подготовил пешую за- саду, ожидая прибытия в аул врагов. Раздались яростные крики: Бей! Круши! Среди атакующих были и те, что ходили в набег вместе с Ба- заралы и Абылгазы, – отчаянные, бесстрашные джигиты. Абылгазы сначала отбивался сразу от нескольких верховых, кружившихся возле него, но, почувствовав, что враги одолева- ют, отступил и быстро побежал, пригибаясь, по узким проулкам между жатакскими лачугами. Навстречу бежали еще жатаки из засады. Подбежав к своему дому, Абылгазы схватил шокпар, засунутый в ограду, вскочил на гнедого коня из тех, которых они захватили, и ринулся в бой. Он вылетел навстречу погромщикам Азимбая, которые, дер- жась вместе, крутились посреди аула и расправлялись с пе- шими, дрались с конными жатаками. Последних было вдвое меньше, чем карателей, которых прискакало около сорока сои- лов. Абылгазы с устрашающим криком вломился в самую гущу схватки, взмахивая черным шокпаром и нанося резкие, точные удары. Он упорно прорывался к Азимбаю. Даркембай еще в самом начале схватки был исхлестан плетьми и брошен на землю. С окровавленной головой, он был поднят Одек, которую выслал к нему Базаралы, и она отвела старика домой. Увидев в раскрытую дверь, как расправлялись с Даркембаем, лежавший на корпе Базаралы с досадой вскри- чал: О, Кудай! Кудай! Лучше бы ты забрал меня, чем обрекать на такие муки! – и, с трудом перевернувшись на грудь, пополз к двери. Одек, к тому времени вернувшаяся домой, попыталась оста- новить мужа, но он сурово прикрикнул на нее: Отойди! Умру в схватке с врагом. Подай мне шокпар! Выдернув черную дубинку из-за решетки кереге, жена пере- дала мужу. Волоча его за собой по земле, Базаралы с криками ярости выползал наружу. Бей! Круши! Растаскивай их, бей насмерть! Месть! Месть! – страшным голосом кричал Базаралы, лежа на земле. В юрту к Даркембаю, сидевшему с окровавленной головой на полу, откинувшись спиной на решетку кереге, вбежал его ма- лолетний сын Рахим. Кинулся к старому отцу, припал к нему и горько заплакал. Вслед за Рахимом вбежали в дом внуки Ийс, Асан и Усен. Молча, со слезами на глазах, остановились братья возле раненого агатая Даке и плачущего у него на груди друга. Еще в начале, на улице, когда какие-то люди начали изби- вать отца, Рахимтай бросился к нему с криком: «Не трогайте его! Ему больно!» Но мальчика оттащили женщины. Старый отец прижимал сына к груди и успокаивал его: Свет мой ясный, не плачь, не бойся, айналайын! Раны мои пустяки, баурым! Старик подозвал ближе малышей-сирот Исы, плачущих от жалости, нежно погладил каждого по голове. Малыши послуш- но подставляли его рукам свои обритые гладкие макушки. Перестав всхлипывать, Рахимтай сказал: Отец, я вырасту и тоже дам соилом по голове этому пло- хому Азимбаю! Асан с чувством поддержал друга: Подождите, проклятые, вы еще увидите, как мы вырастем и отомстим за нашего агатая! В это время жутковатый шум уличной битвы вдруг прибли- зился вплотную к юрте Даркембая. Схватки шли посреди аула, прямо во дворах и в дверях юрт, защищаемых хозяевами. Се- редина большого жатакского аула стала единым полем битвы. Конники с дубинами в руках сшибались на проулках, кто-то из них вылетал из седла и грохался оземь. Это мог быть налетчик- иргизбай, мог быть и жатак, захвативший верхового коня. Всюду звучали крики, проклятия, боевые возгласы: Держись! Не отступай! Бей! В землю вгони! Не жалей их! Круши всех до конца! Такие крики все яростнее звучали со стороны иргизбаев, вид- но, они начали одолевать. И тогда Базаралы, с великим трудом поднявшись на ноги, поддерживаемый женой Даркембая, Одек, стоял на месте и, не в силах приблизиться к врагу, размахивал над головой шокпаром, зычно давая команды своим джигитам. Не отступай! Стаскивай их с коней! И в эту тяжелую для жатаков минуту к ним пришла неожи- данная могучая помощь. Переселенцы во главе с «Апанасом», бывшие с утра у Ба- заралы, увидели набег потравщиков на аул бедных земледель- цев, быстро прибежали назад к обозу, стоявшему наготове в путь. Афанасьич, Федор и старик Сергей разбежались по своим обозам. Выпрягай коней! Пойдем на помощь! – разлетелось по обозу. Этих слов было достаточно. Переселенцы быстро выпрягли лошадей, сняли с телег по оглобле и, вскочив на своих саврасок и гнедух без седел, понеслись в сторону гостеприимного аула. Могучие Дарья и Фекла, а вместе с ними и те бабы, что были вчера в кошмяном поселке у киргизов, услышали доносившиеся оттуда крики, плач женщин и детей, – и не смогли удержаться похватали топоры, лопаты, вилы и тоже побежали помогать своим мужикам. Взяв оглоблю наперевес, поперек седла, могучий Федор первым ворвался в аул и подскакал на своем мерине к юрте Базаралы, где дрался Абылгазы сразу с несколькими против- никами. Увидев огромного бородатого русского, Акылпеис понял, что это помощь жатакам, и рванулся на коне навстречу ему. По боевой степной выучке хотел нанести удар в висок, но про- махнулся и попал противнику по плечу. Федор, разминувшийся с ним, повернул назад свою лошадь и, широко размахнувшись оглоблей, шарахнул ею Акылпеиса в поясницу. Тот пошатнул- ся, но удержался в седле. После этого силач Федор пошел орудовать оглоблей, бил всех подряд, без всяких затей, для верности нацеливая удар по пояснице. И от его чудовищных ударов оглоблей противник не мог удержаться в седле, мгно- венно слетал на землю. Только один громадный Акылпеис, ко- торого Федор ударил впопыхах, усидел на коне. Прискакали и другие русские мужики, вместе с Афанасьи- чем, сходу втянулись в битву. И в рядах жатаков, которых на- летчики изрядно потрепали и начали теснить и загонять в юрты, раздались ликующие крики: Аттан! Русские! Орыс пришли! Айналайын, орыс! Бисмилла! Счастья вашим детям! Похватав палки, из юрт выскочили женщины, старухи и с во- инственными криками бросились на помощь своим мужчинам. Русские же мужики разошлись вовсю и, тесня вместе с жа- таками погромщиков, в боевом воодушевлении, грянули побед- ное: «Ура! Ур-ра!» Подоспели Дарья, Фекла и еще несколько смелых женщин из обоза, с дрекольем в руках, стали набрасываться на добротно одетых верховых, верно полагая, что это и есть враги бедного аула. Визгливые бабьи голоса выкрикивали непонятные каза- хам слова: Антихристы! Звери окаянные! Лихо пролетая на коне между ними, верткий Мака огрел по спине Феклу. Она же не испугалась, живо метнулась вперед и схватила его коня под уздцы. Ах ты, сукин сын! Вот ужо проучу тебя, анчихрист! – и дю- жая Фекла перехватила Мака за пояс. Омай, чего это она никак не отцепится! – в страхе завопил Мака. В следующий миг Фекла одной рукой стащила его с седла. Так и «не отцепилась» от поверженного наземь Мака и пово- локла его за шиворот. Затем швырнула на землю и, приподняв юбку, принялась босой пяткой месить вопящего Мака по голове, приговаривая: Сукин сын! Вор, барантач! При этой невиданной картине казахские женщины словно с ума сошли от восторга. Ойбо-ой! Ты погляди на Шоклу! Шокла! Ты ему пяткой рот заткни! Так кричали и хохотали казашки, забыв про свое горе. И даже маленький Усен, заплакавший со страху, глядя на свирепую битву взрослых, стоя в дверях и выглядывая из-за бабушкиной юбки, – сразу перестал плакать и звонким голосом возвестил позор Мака: Вот, так тебе! Получи! Так тебе и надо, проклятый враг! Восхищенная, как и другие казашки, подвигами Феклы, поза- бавленная словами внучонка, стояла в дверях своей юрты ста- рая Ийс и весело смеялась. И это она смеялась впервые с того времени, как умер ее единственный сын Иса. Она даже крикнула неузнаваемым повеселевшим голосом: Айналайын, Шокла! Всяких благ тебе и твоим детям! И от твоих детей пусть тебе будет одно благо! Иншалла! Теперь и по- мирать будет легче, увидев подобное! Есть же такие люди! С прибытием русской помощи ватага Азимбая была изряд- но потрепана, часть ее растащена, свергнутые с седел погром- щики валялись по дворам. Их привели в полную непригодность женщины, аульные и русские, обезоружившие их и позорно вы- поровшие плетями. Сражение переместилось к самой юрте Базаралы. Десять мырз держались вместе, все еще были на конях. На них наседа- ли конные жатаки и Афанасьич со своими людьми, на обозных сивках и саврасках. Базаралы крикнул зычным голосом: Истребляй нечисть, всех до единого! Налетай, беднота! Бей жирных собак! Он все порывался кинуться в бой. Набежало еще много пе- шего жатакского воинства, иргизбаев стеснили в кучу. Обруши- вая на них удары соилов, шокпаров и таранные тычки оглобель русского обоза, молодых мырз стали сшибать на землю, одного за другим. И Базаралы продолжал поддерживать ратное усер- дие жатаков криками: Истребляй собак! Никого не упускай! Навались дружно! Сразу со всех сторон! Одним из первых был выбит из седла бай Ахметжан. Вто- рым – задиристый Акылпеис, третьим – драчун и вор Елеусиз, успевший с самого начала схватки, воспользовавшись неожи- данностью нападения, избить в кровь многих жатаков. Когда Абылгазы и его боевики увидели свой явный успех, они пошли в яростное наступление, – и трусливые мырзы кинулись в бег- ство. Однако Шодыр-Федор только разохотился, он все метил схватиться с главным, Азимбаем, но конь под тем был намного резвее, чем буланка под Шодыром, и ему удавалось ускольз- нуть от лохматого, бородатого великана. Вот и сейчас, когда Федор-Шодыр открыто рванулся к нему, Азимбай пригнулся к шее своего коня и дунул прочь от аула жатаков. За ним понес- лись его боевики, явно поредевшие в своем составе. Шодыр и Абылгазы долго преследовали их. Но иргизбаи не дали их догнать. Конь под Абылгазы оказался слишком жирен, не мог выдержать долгой скачки. Не очень быстроногим оказал- ся и конь Шодыра. Еще в начале схватки с русскими коварный Елеусиз заметил, что главная опасность таится в этом борода- том русском батыре, решил подпортить ему коня – ударом шок- пара в висок. Буланчик на землю не пал, но в дальнейшем все заметней убавлял в своей прыти. Итак, выдворив иргизбаев за гряду холмистого пригорья, задав им страху, Шодыр и Абылгазы вернулись в аул. К их возвращению в ауле уже были пойманы и привязаны все вражеские кони, носившиеся без седоков. Самих же на- летчиков, кое-как пришедших в себя, Базаралы приказал по юртам не разбирать, а выгнать их из аула и пешком отправить восвояси. У жатаков раненых также оказалось немало. Домочадцы пе- ревязали им раны, утешили лаской и дали покой. Сегодняшняя схватка показала обездоленным людям, что их объединенная ярость страшна для наглых владетелей степи. Конечно, жатакам помогли устоять перед богатыми мырзами русские переселенцы, такие же бедняки и люди труда. Но как бы там ни было, в руках у них осталось больше тридцати от- борных коней, которые вполне могут возместить нанесенный земледельцам урон. Своим произволом богатые иргизбаи воз- вели вину и долг перед жатаками, долг же платежом красен. Накоротке обговорив, Даркембай, Базаралы, Абылгазы стали успокаивать людей, вселяя уверенность в полной своей право- те перед всеми законами – царскими и степными. А если у кого голова разбита – не беда, сохранилась бы только эта голова под шапкой. Вот и моя старая голова разбита. Но ведь жив остался! И вы не робейте! Крепитесь, жатаки! Впе- реди еще немало схваток! Даркембай обошел все три слободы большого жатакского аула, призывая в будущем действовать столь же сплоченно, как и сегодня. В двух-трех юртах варили мясо и угощали русских друзей. Апанасу, Шодыру, Дарье, Фекле и всем, кто помог отбиться от безжалостного и жестокого нападения богатых иргизбаев, вы- ражали благодарность и стар, и млад. Во всех домах было мно- го смеху, живых воспоминаний о недавних событиях. Особенно много было смеха, восторгов по тому случаю, как дюжая Фекла отпинала верткого Мака. Его пинают в голову, а он вопит со страху: «Чего это она никак не отцепится от меня!» – веселились женщины. Весь этот день от изгнанных противников не было ни слу- ху ни духу. Апанас и Базаралы, переговорив, составили бума- ги – свидетельские показания о потраве. Подробно расписали о площади посевов, об их урожайности, о том, как они были растоптаны и потравлены тысячными табунами байских аулов. Были перечислены поименно все десять баев, кому принад- лежали табуны. После чего было подробно описано, как после потравы, в отместку за задержанных на потраве лошадей, их хозяева устроили разбойное нападение на аул земледельцев. Посторонние люди, проезжие переселенцы, ставшие неволь- ными свидетелями, от своего имени написали «приговор» Се- мипалатинскому уездному начальству обо всем увиденном. Под свидетельством подписались все мужчины и женщины из переселенческого обоза. Составленные в двух экземплярах, документы были вручены жатакам, и Апанас наказал, чтобы один экземпляр был отправлен в город, а второй они держали при себе. Наконец, сказав, что им уже больше задерживаться негоже, переселенцы стали готовиться в путь. Получивший кровавые раны в голову, Канбак все равно не отказался проводить обоз. На проводы обоза к колодцу Тайлакпая пришли люди со всего аула. Прощание было шумным, трогательным. Всем не хотелось расставаться. Благодарности с обеих сторон не пере- ставали звучать. Только в сумерках тронулся обоз. Хорошо понимая, что байские аулы не пощадят их, не оставят в покое, земледельцы-жатаки собрали всеобщий сход и на нем приняли два решения. Первое – написать «приговор» о потраве и нападении и отправить его вместе со свидетельством русских переселенцев в Семипалатинск. С бумагами ночью должен был выехать расторопный джигит по имени Серкеш, у которого в го- роде были хорошие знакомые, знавшие нужных людей. Следующим решением было – Даркембаю и Абылгазы не- медленно ехать к Абаю, из первых уст сообщить ему обо всем, что случилось. Послав гонцов в две разные стороны, аул стал ждать. Когда Даркембай и его спутник добрались до аула Абая, у того в доме еще не садились за вечернюю трапезу. В гостях очага Айгерим находились трое – Абай, Магаш, Дармен. После того, как прозвучал салем с обеих сторон, Айгерим велела раз- вернуть дастархан и подать кумыс. Для полной уверенности Абай послал на поля жатаков Мага- вью и Дармена. Они должны были точно определить размеры нанесенного ущерба, обойдя все двадцать делянок. И обна- ружили: на всех участках хлеб потравлен, пшеница повалена, колосья втоптаны копытами в землю. Зерно на всех полях со- брать уже было невозможно. К тому же, хлеб был потравлен еще недозрелый. Джигиты вернулись и доложили Абаю: Уничтожено все подчистую. Перед их поездкой Абай наказывал джигитам: к жатакам не заходить. Надо было оставаться в стороне, чтобы при разби- рательстве со стороны властей не было обвинений в сговоре и предвзятости от свидетелей. Именно на позициях стороннего свидетеля и решил держаться Абай. Когда Магаш и Дармен, вернувшись, подробно рассказали об увиденном, Абаю стало невыносимо тяжело. С острой горечью еще раз он ощутил отсутствие рядом Оспана. Сидя в унынии и молчании, Абай тяжко вздыхал и вспоминал покойного бра- та: «Он был моей силой, моей несокрушимой опорой. Порою в гневе бывал безрассудным, сам не знал, что творил. Но ему бы сейчас ничего не стоило приволочь сюда этих подлых мырз и для начала выпороть их плетями. Да так выпороть, чтобы мер- завцы запомнили это на всю оставшуюся жизнь. Он бы сказал: «Со зверями надо и поступать по-зверски». И в данном случае был бы совершенно прав. А я, печальник народа, увы, стою все там же, откуда начинал свою жизнь. Сражаюсь со злом, а оно, словно семиглавый дра- кон: срублю одну голову, на ее месте тут же вырастает другая. Куда, куда ведет меня моя одинокая дорога? Будет ли конец моим мучениям? Неужели в подобном тяжелом бреду и прой- дет вся моя жизнь? И не распознанной уйдет, отлетит какая-то главная мечта? А что мой народ? Избавлюсь ли я когда-нибудь от стыда за его слабость? До каких пор будет давить меня, под- катив комом к горлу, эта боль? Кто снимет с моего сердца ка- мень, от которого я изнемогаю?» Заметив особенно угнетенное состояние отца, Абиш под ве- чер намеренно пришел к нему один, чтобы говорить наедине. Оказалось, и Абай его ждал. Отец, на этот раз те, что совершили злое дело, все принад- лежат к нашему роду. Вам стыдно и вы мучаетесь, что зло ис- ходит от вашего старшего брата. И вы все переживаете молча в своем сердце… Но я, отец, хочу вам сказать вот что… – Абиш умолк, и отец, медленно подняв голову, выжидательно посмо- трел на сына, словно ожидая от него единственно верного со- вета и помощи. Вы всегда говорили, что будете защищать простых, добрых, кротких людей нашего края от злой воли богатеев и местных властителей. За это ваши враги и беснуются, выходят из себя. Те, что напали на жатаков, намеренно поступили так, чтобы за- деть и вас. Разве не так? Я соглашусь с тобой… Ваши постоянные слова: «я с народом»... – произнес Абиш и сделал паузу, словно не решаясь говорить дальше. Да, я не откажусь от них. Готов умереть, но буду стоять на этом. Считай, что в этих словах не порыв моей души, но твер- дая клятва… Если так, отец, то выходите на решительные дела! Вы мо- жете пробудить народ, подтолкнуть его к действию! В русском обществе все достойные люди, думающие о простом народе, принимают участие в его борьбе, себя не жалеют и ничего не жалеют! Поступки их самые решительные и открытые! Отец, вам бы тоже так поступить на этот раз! И что посоветуешь делать? Взяться за соил и садиться на коня? Абай усмехнулся: давал сыну знать, что время таких дел у него давно прошло. Но сын не был с ним согласен. Если понадобится, надо пойти и на это! – решительно ска- зал он. – Насилие и жестокость могут отступить только в том случае, когда получат решительный отпор. Базаралы, Даркем- бай и другие уже пошли по этому пути. Отец, вам нужно при- звать народ, чтобы он поддержал жатаков. К вашему призыву прислушаются все! Молча согласившись с сыном, Абай отпустил его, остался один и стал думать, на какие решительные действия он мог бы пойти. С этими раздумьями его и застал Даркембай. Разговор между ними был недолгим. Все было ясно – отступать теперь некуда, надо противнику противостоять до конца. Сейчас поешьте и возвращайтесь домой, аксакал. Какая беда ни свалилась бы на ваши аулы, я буду рядом с вами. Всю силу свою и все знания приложу к тому, чтобы защитить вас. Придав к ним трех человек вместе с Дарменом, Абай отпра- вил жатаков домой, наказав им: через шабармана постоянно оповещать обо всем, что происходит, что слышно и чего ждать прямо с завтрашнего утра. В это же время в ауле Такежана собирался сход представи- телей малых и больших родов Иргизбая. Прибывая в течение всего дня, они сходились, как большая волчья стая. На следующий день в аул жатаков прибыл бай Акберды. С ним было пятеро джигитов. Говорил он коротко, жестко, словно отдавал приказы: Сход Иргизбая повелевает: «Или сегодня вечером жатаки возвращают всех уведенных лошадей, а сами склонят перед нами головы, – или пусть выберут место схватки, которая долж- на состояться завтра утром. Все иргизбаи будут в седлах. Не явятся жатаки с повинной, – мы нападем на их аул, обрушим шаныраки, устроим погром». Акберды спешивался у юрты Базаралы. Оставив его в сторо- не, Даркембай, Базаралы и Абылгазы отъединились и перего- ворили между собой, совсем коротко. Возвратившись к Акбер- ды, от имени всех заговорил Базаралы: Эту бузу заваривали не мы. Мы только ответили, постояли за себя. И вот наш ответ: «Мы не станем ждать милости от тех, кто вырвал еду из наших ртов. Пусть захотят убить нас, но мы не умрем покорно, а погибнем, хватая их за ворот! Сами на них не пойдем, но если решатся напасть, то пусть попробуют. У нас слишком много людей, которым в тягость их существование. Смерти никому не миновать. Однако умирать будет веселее, если кое-кого удастся прихватить с собой на тот свет!» Иди и передай своим эти слова! Услышав такой ответ, иргизбаи опять поскакали во все сто- роны, всю ночь собирали большую дружину для нападения. По приезде в аул жатаков, Дармен остановился в лачуге ста- рухи Ийс. Туда заходили люди, которых он знал с детства, со многими был в дружбе. Еще в детстве сироту Дармена приюти- ли жатаки. Его друзьями были не только старшие, взрослые, как Даркембай-ага, Базаралы, но и более молодые джигиты и свер- стники – Абди, Канбак, Сержан. О, это были все стойкие люди, способные стиснуть зубы и преодолеть любую беду. Весело смеялись они над рассказом старой Ийс про то, как пинала босой ногой крикливого Мака русская баба Шокла. И даже в этом веселье джигитов Дармен видел, что уже пробуди- лось в них чувство уверенности в себе и достоинство. Даркембай рассказал ему, как вчера малыши Асан и Усен увидели его раненым, жалели его и плакали. Подозвав к себе Асана, Дармен приласкал его и, похлопывая по спине, настав- лял его: Айналайын, мальчик! Вырастешь, станешь хорошим чело- веком, настоящим джигитом! Твой отец Иса был батыром. И ты вырастешь, станешь таким, как он. Будешь добрым, щедрым и никого не будешь бояться! Недовольный тем, что говорят об одном Асане, его братишка Усен просунул голову под руку Дармена и, постучав ладошкой его по колену, выразил свой протест: Дармен-ага! А как же я? Думаете, только Асан может стать батыром? Я тоже буду джигит и батыр, как мой агатай Иса! – го- ворил Усен, глядя снизу вверх на Дармена сердитыми глазами. Дармен только теперь заметил, что и вправду малыш очень похож на отца: тот же нос, брови, глаза. Айналайын, Усентай, верно говоришь, ты обязательно бу- дешь батыр! Я хотел об этом сказать тебе отдельно, потом, бау- рым! Был бы жив Иса, – как бы он пригодился во вчерашней схват- ке жигитеков! Черный шокпар его пришелся бы к месту и в бу- дущей схватке, на которую вызывают иргизбаи жатаков. Узнав об этом, Дармен тотчас отправил гонца с сообщением к Абаю. Джигиты, приданные Дармену, несколько раз приносили сооб- щения Абаю-ага. Узнав о ночных сборах воинской силы иргизбаями, Абай не- медленно приступил к ответным мерам. Велел собраться у него Ерболу, Акылбаю, Магавье, находившихся рядом, и всех своих соседей. Поезжайте во все соседние бедные аулы, передайте лю- дям весть от меня. Пусть в эту ночь, до самого рассвета, бед- няки едут в аул жатаков и собираются там! Если кто сам не в состоянии добраться, пусть соберутся у меня, в моем ауле. Ир- гизбаев много, но бедного люда намного больше. В этом злодеи еще убедятся! Пусть бедняки вооружатся, чем могут, садятся верхом на любую скотину и прибудут в указанные места! Посланцы Абая разъехались – и в эту же ночь в предрассвет- ной темноте с Ойкудука, Киндикти, Корыка, Шолпана, Ералы по- тянулись через степь караваны бедноты. Кое-кто ехал верхом на лошади, другие оседлали верблюдов, ехали на быках. В ру- ках у этого разношерстного народа было исконное боевое ору- жие степи – шокпары, соилы, – и не было среди них ни одного богато одетого человека. Вот каким образом – неожиданно, сказочно, неисчислимо увеличилось войско сторонников жигитеков. Кода Базаралы узнал, как откликнулись люди на призыв Абая, то болезнь бы- лого каторжника словно отпала от него. Иргизбаи же к полудню следующего дня стали садиться на коней. И взрослые, и молодые мырзы были полностью воору- жены – теми же неизменными соилами и шокпарами. Тех, кто хотел в свое удовольствие помахать соилами, набралось чело- век сто пятьдесят. Среди мырза-баев были и те, которых изряд- но поколотили недавно у жатаков. Эти мырзы и баи опасливо осведомлялись, не остался ли в ауле обоз русских переселен- цев. Ибо в душе у каждого из тех, кто попробовал на себе силу ударов оглобли Шодыра, затаился непобедимый страх. Согласно вчерашнему посланию иргизбаев – «укажите место схватки…» – и в соответствии с тем, что место не было указано, густое конное воинство иргизбаев двинулось прямо к колодцу Тайлакпая. Будучи уже на подходе к аулу жатаков, нападающие плотно связали веревочки на ушах тымаков, взяли под мышки длинные дубины соилов. У жатаков, не имевших достаточного количества коней, во- инство, в большинстве своем, состояло из пеших вооруженных джигитов. Верховые же, готовясь к сражению, возвышались в седлах, зажав под мышками соилы или шокпары. Было мно- го верблюжьих всадников, которые тоже были готовы к схватке и стояли в боевом строю. Все разномастное воинство жатаков выстроилось на подходах к аулу, на пустыре прямо перед юрта- ми Даркембая и Базаралы. Малочисленность верховых конников, невзрачная разно- шерстность пеших бойцов, верблюжья кавалерия – вся эта пестрота казалась нелепой и смешной, – перед плотной лавой хорошо вооруженных всадников-иргизбаев, надвигавшихся на аул. Вдруг, в последнюю минуту, с той стороны, где за отлогими холмами находились посевы, – выехало на рысях около сотни вооруженных всадников. Они явно спешили к ополчению жата- ков, чтобы пополнить отряд бедноты. Когда сотня, набегавшая со стороны мелкой рысцой, доста- точно приблизилась к жатакам, среди скачущих впереди всад- ников люди узнали Абая. По всему бедняцкому ополчению грянуло вразнобой: Абай! Абай с нами! Иншалла, Абай! Всех благ тебе, родной! – с этими словами навстречу Абаю выбежал из пеших рядов Даркембай. Даке! Я с тобой! Пусть теперь сунутся к тебе враги! – гро- могласно крикнул Абай. И крик ликования народного прозвучал ему в ответ. Увидев прибывший на помощь жатакам отряд, иргизбаи в замешательстве стали придерживать коней, их стремительный натиск захлебнулся. Вперед выдвинулись Акберды, Такежан, Исхак, стали в крик переговариваться между собой: Кто это? Абай, кто же еще! Тайири! Потому и пролежал тихо, затаившись! Апырай! Что же это получается? Сыновья Кунанбая вышли друг на друга? – хриплым от ярости голосом прокричал Таке- жан, в сторону Абая. Абай спокойно тронул с места коня и двинулся навстречу ир- гизбаям. За ним следовал отряд конных жигитеков во главе с Абылгазы. Приблизившись к главарям Иргизбая, с Такежаном впереди, стоявшим в ожидании, Абай придержал коня и звуч- ным, отчетливым голосом произнес: Не зарывайся. Поворачивай назад. Если ты иргизбай, то перед тобой весь народ Тобыкты. Это и мой народ, мои родичи, мое племя. Не позволю тебе их губить, уходи, пока цел. Иначе ты, называющий себя сыном Кунанбая, будешь иметь дело со мной. Я тоже сын Кунанбая. В кучке всадников, сгрудившихся за спиной Такежана, раз- дались возмущенные возгласы: Омай! Какой позор! Этот Абай готов голову сложить ради жатаков! Не будем мы первыми начинать междоусобицу! – Этот вы- крик означал, что у нападавших пропало всякое желание сра- жаться. Заметив такое настроение у своих сородичей, Абай круто обрушился на них с обвинениями. Но в голосе, на лице его не было выражения ненависти. Если и проявлялся гнев, то это был гнев праведного судьи, произносящего суровый приговор. Эй, Иргизбай! Посмотри на этих людей! Они умрут, но не сдадутся! Я им посоветовал держаться до последнего! Если нач- нешь битву, кичливый Иргизбай, то проиграешь и опозоришься! Зачем тебе возвращаться домой с красной от крови тюбетейкой, с клеймом от камчи на заднице? Я велел этим людям, обижен- ным вами, встретить вас самым достойным образом, с оружием в руках! А сейчас немедленно уходите! Но прежде вышлите к нам трех переговорщиков! – заявил свои условия Абай. Никто от иргизбаев не решился ответить Абаю. В полном молчании главари стали поворачивать коней и удаляться в сто- рону своего воинства. Однако, отъехав на некоторое расстоя- ние, они остановились, накоротке переговорили и, выбрав из своего числа трех переговорщиков, отправили их назад. Это были Исхак, Акберды и Шубар. Увидев это, Абай слез с лошади, стал поджидать. Отступи- ли назад верховые жатаки из его сопровождения. Остались ря- дом лишь Даркембай и Дармен. Подъехавшие переговорщики, все родня Абаю и все младше него, заметно робели перед ним. Первыми почтительно отдали ему салем, сойдя с коней. Абай встретил их улыбкой, беззлобной, но убийственно ироничной. Абай еще не выходил против вас на боевом коне, с соилом в руках. Е! Думаете, что только вы одни джигиты! Но вы докати- лись до такой низости, что пришлось мне взять в руки оружие, сесть в седло. Ваше сегодняшнее гнусное намерение меня бы заставило из могилы выскочить! Астапыралла! Лучше бы мне не жить, чем видеть ваш позор, ваше бесчестие, это грязное бесчинство над бедными людьми. Не знать мне покоя, если не накажу вас! Исхак, Шубар! Первыми произнесите слова прими- рения! Сами назовите размер возмещения нанесенной потра- вы! Не смейте хитрить, лукавить, не выгадывайте! Говорите с людьми прямо, коротко и понятно! И все скажете вот тут же, на этом самом месте! – крикнул Абай властным, непреклонным голосом. Эти начавшиеся переговоры исподволь перешли в долгий спор, продолжавшийся до самого вечера. Однако на этот раз Абай, твердо решивший ничего не спускать своим бесчинствую- щим родственникам, не отступил ни на шаг. Согласно обоюдному решению, принятому уже в сумерках вечера, тридцать задержанных иргизбаевских лошадей остав- лялись в ауле жатаков – в возмещение потравы. Эти тревожные события, приведшие к кровавому столкнове- нию внутри родового существования тобыктинцев, не на шутку переполошили аулы Кунанбая. И все произошло перед самым началом годового аса по случаю кончины Оспана. 3
Рано утром в юрту Оспана приехал атшабар от исполняю- щего должность главы волости с целой кипой писем, казенных пакетов. Временным волостным по смерти Оспана был его за- меститель, кандидат в будущие волостные на выборах – Шаке. Его атшабар, молодой, долговязый, смуглый джигит Бегдалы, передавая бумаги Абаю, дал знать ему, что имеется некое уст- ное послание от самого волостного акима. В юрте Еркежан кроме нее находились и другие женщины, рядом с ними сидела зеленая молодежь – Пакизат, Аубакир. Магаш, сидевший рядом с отцом, подал знак атшабару: «мо- жешь говорить», после чего Бегдалы сказал: Абай-ага, аким велел передать послание прямо в уши вам, без посторонних. Абай молча накинул чапан, надел шапочку из белого кара- куля и вышел из юрты. Отошли в сторонку, присели на землю, Абай молча уставил на атшабара черные большие глаза. Абай-ага, Шаке наказывал мне особо сказать про бумагу, в которой приглашение вам в канцелярию уездного акима. Было еще и отдельное письмо волостному, в котором ему и толмачу приказано «обеспечить явку» Абаю-ага в город и «проследить за этим». Шаке велел передать: «Поскольку на Абая есть жало- бы в контору уездного главы, то мне думается, что усы сановни- ка обернуты в сторону жалобщиков»… Когда Бегдалы закончил говорить, Абай, все так же молча, поднялся с места и ушел в дом. Бегдалы остался на месте – в большом недоумении: «Ни единого слова не сказал! Или за мно- гие годы успел так притереться к городскому начальнику, что тот уже ему не указ... Или просто со мной не хочет говорить?» К тому времени как Абай вернулся в юрту, Абиш успел уже просмотреть всю почту, все казенные бумаги, как ему и поручил отец. Сын доложил ему: Есть бумага от Семипалатинского уездного начальника. Остальное – письма. Одно из них – от Федора Ивановича. Еще одно его письмо – для меня. Услышав о письме Павлова, Абай посветлел лицом, улыб- нулся. Но, вспомнив переданные ему атшабаром слова волост- ного Шаке, решил сначала прочитать послание от уездной кан- целярии. Попросил Абиша, чтобы он прочел, тут же переводя на казахский язык. Чтобы не привлекать внимания домочадцев, Абиш подсел поближе к отцу и вполголоса прочитал ему письмо на ухо. Уездный начальник пожелал в очном допросе получить от Ибрагима Кунанбаева ответы в связи с некоторыми последни- ми обстоятельствами. Именно этого требовала и канцелярия губернатора. Кроме того, напоминалось Абаю, что он признан виновником за срыв сборов по недоимкам. Это уже было из прошлого года: три раза Абай вызывался в город к уездному главе на допросы. Было заведено следственное дело. Теперь дело было передано в ведомство самого «жандарала» – и через уездного начальника предписывалось Абаю явиться в Семипа- латинскую канцелярию генерал-губернатора. Еще в прошлом году знакомый чиновник предупреждал Абая, что его дело за- требовано в Омск в генерал-губернаторский корпус. Пятого сентября на ярмарке в Карамоле состоится чрезвычай- ный съезд с участием Семипалатинского, Усть-Каменогорского, Зайсанского уездов. «Кунанбаев обязан туда явиться, отказ не- возможен». Федор Иванович писал, что ему стало известно: на Абая по- дано очень много жалоб. Сам Павлов побывал, по своим на- учным интересам, в нескольких уездах по Иртышу, вернувшись из поездки, узнал о жалобах на Абая. Говоря о них, Павлов писал: «Мне представляется, что степные сутяжники и губерн- ские чинуши хотят получить от вас, вместо священной жертвы Аполлону, – хорошую взятку! Но я хочу посоветовать вам, какое приглашение – от чиновника любого ранга – ни последует вам, не уклоняйтесь! Явитесь сами, говорите открыто и смело, как вам это свойственно. Уверяю вас: ваш авторитет среди людей степи очень высок. В этом я убедился, встречаясь с вашими со- племенниками в Зайсанском, Усть-Каменогорском уездах. При- знаюсь, это меня весьма порадовало, и польстило… Народ ваш с вами. При жизни нет памятника превыше этого. Ну а насчет всего остального, – мы с вами, кажется, хорошо понимаем, что жизнь – это вечное противостояние, борьба…» Прослушав письмо, которое прочитал ему Абиш, Абай испы- тал необычайное воодушевление и радость. Он словно пробу- дился от спячки, в продолжение которой неимоверная тяжесть кошмаров угнетала его, лишая его всякой радости жизни. Павлов словно крепко поддержал его под локоть, – как в про- шлом, – своим светлым чувством искренней дружбы, своими смелыми, умными мыслями. Его философия, высокий, мудрый взгляд на жизнь – все это, кажется, способно победить любое злое, все нехорошее в этой жизни. Дружба такого человека помогает подняться над подлостью, низостью, скверной окру- жающей действительности – и смотреть на все свысока. И эта дружба сейчас, в пору тяжкой душевной угнетенности, осветила душу Абая ярким светом надежды! Абиш зачитал и письмо Павлова, адресованное ему. В нем Федор Иванович писал о последних изменениях в своей жизни. Рухнула, наконец, разделявшая его и невесту Сашу стена, воз- веденная надзорными органами жандармерии: после многих лет запрета им разрешили жениться. Саша была сослана в одно и то же время с Федором Ивановичем из того же Харьковского университета. Пройдя через ужас тюрьмы и через все лишения каторжной жизни, Саша осталась стойкой революционеркой, не пала духом, в испытаниях еще больше окрепла. Находясь уже в ссылке, в Тобольске, они подружились, по- любили друг друга. В дальнейшем Павлов, прошедший уже че- рез две ссылки в Сибирь, подвергался еще нескольким пере- сылкам. И сейчас, в степи, в среде степной молодежи, отзывчивой на все хорошее, звучал пространный рассказ Абиша о любви двух русских ссыльных, о преодолении самых горестных, тяжких пре- град – ради того, чтобы любовь устояла и влюбленные могли, наконец, соединиться. Все оказалось пустяками, рассыпалось в прах перед силой этой любви, – рассказывал Абиш братьям и друзьям, в назидание им – и как пример стойкости духа этого замечательного русского человека. Магаш был удивлен: Может ли быть два наказания за одно преступление? За что Федора Ивановича сослали второй раз? После убийства царя Александра Второго на трон возвели Александра Третьего. Потребовали, чтобы все верноподдан- ные нового царя принесли ему присягу. Павлов тогда отбывал первую ссылку, и ему тоже полагалось принести присягу, но он отказался. Зачем, мол: я человек несвободный, молодость моя прошла в царской неволе, к тому же новый царь не освободил меня. Почему я должен давать присягу, если новый царь точно такой же, как и прежний? Вот после этого Федора Ивановича второй раз и сослали… Апырай! Чего же он, бедняга, говорил так неосторожно… Нет, он сказал то, что хотел сказать. Не многие значитель- ные русские люди тогда посмели отказываться от присяги. Но был такой хороший писатель – Короленко, который отказался, за что и был отправлен в Сибирь. Павлова из Тобольска пере- слали в Омск, оттуда – в Семипалатинск. Невеста Саша остава- лась в Тобольске. Ей не разрешили быть вместе с ним, царская власть надолго их разлучила. Когда же срок наказания у Саши кончился, она тотчас же приехала к нему в Семипалатинск. Не- давно они получили от жандармского управления разрешение на брак и обвенчались в церкви. Рассказ Абиша глубоко тронул его друзей. Все были восхи- щены верностью и силой чувств невесты Саши, которая выбра- ла себе столь необыкновенную судьбу. Приняв во внимание серьезность бумаг из уездной канцеля- рии, Абиш хотел поговорить об этом с отцом, но Абай предпо- чел вновь говорить о Павлове. Что могут знать всякие Оразбаи, строчащие жалобы на меня, о таком человеке, как Павлов? За кого они его принима- ют? Для них он – такой же вор, барымтач, как Саптаяк, Кусен, Мынжасар, Серикбай, которых эти нечестивые баи сами и при- крывают. Себя же они считают лучшими людьми, хотя не стоят и мизинца того же Павлова, которого называют вором и раз- бойником. Абай говорил энергично, с пробужденным былым огнем в глазах. Благослови Всевышний таких сыновей русского народа! Когда-то наша степь, – после нашествия джунгар, – измученная, обескровленная великим бедствием, пришла под покровитель- ство белого царя. Пришла со своим кротким, мирным народом, с беспредельными просторами степей. И первым послом степи в Россию был Алтынсарин… Я не связан с русскими узами сва- товства, не приобретал дружбу с ними за взятки. Но я доверил- ся искренней дружбе настоящего русского человека! Молчаливо впитывая в себя каждое слово отца, соглашаясь с ним, Абиш кивал головой. Нет большей награды за мои труды, если они поставят меня во главе каравана моего народа, направляющегося в сто- рону благодатного края. Но благо дается непросто, добро до- стигается через преодоление тягот, это должны знать все. Разве легко было тем из русских, которых мы знаем и любим? Чего только не пришлось испытать поэтам Пушкину, Лермонтову, ко- торых я считаю своими самыми первыми русскими друзьями. А Герцену? Чернышевскому? Даже наш друг Павлов и ему по- добные, мало кому известные русские люди, свою тяжкую долю воспринимают спокойно, без всяких жалоб, словно переданное им от предков наследство. Я, скорее всего, не доживу до тех дней, когда в нашу степь придет совершенно иная жизнь. Когда мы будем жить по новым законам, справедливым для всего народа. Когда страна наша станет полностью независимой. Если мусульманские мудре- цы столетиями обещают нам «конец света», «судный день», – то мне представляется, что будущее обещает нам «разумное грядущее», которое наступит «в недалеком счастливом буду- щем». Молодежь из круга Абая слушала своего учителя в глубоком молчании. Сегодня они усвоили одни из самых значительных его слов назиданий. Абай завершил свою речь. Достал и, встряхнув черную табакерку-шакшу, высыпал из нее на ладонь щепоть табаку. Заложив насвай за губу, молча оглядел добрыми глазами свое окружение. Дармен, Магаш, Какитай также молча перегляну- лись меж собой, и глаза их сияли радостью и благодарностью. Уже давно им не приходилось слышать от учителя таких горя- чих, значительных, страстных речей. Пусть исполнятся все добрые желания Федора Ивановича! Своим письмом он вдохновил Абая-ага, и мы услышали слова, каких не приходилось слышать уже давно! – воскликнул акын Какитай. Ага, ваши слова достойны того, чтобы записать их для гря- дущего… – сказал Абиш, учтиво подсказывая отцу, чтобы он пи- сал не только стихи… Весь круг молодых акынов согласился с Абишем – сверкаю- щими взглядами, кивком головы, порывистым взмахом руки. На что Абай ответил сдержанно: Не я первым сказал об этом. Абиш, ты же знаешь стихи Пушкина: жүктеу/скачать 0,82 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|