Книга третья перевод анатолия кима алматы ид «жибек жолы»
жүктеу/скачать 0,82 Mb.
|
Путь абая 3-конвертирован
БАЛЖАН ЖОСПАР — копия, Мадина диплом
| В скитаниях я одинок,
Нет друга, нет счастья ни в ком... Дни проходят за днями в этой жизни, и ничто не ново под луной. Беды, вражда, унижение, злоба изъедают сердца людей, как черви. А тут еще, словно стаи волков, налетают хищники, властители, вымогатели и грабят бедный народ, сея в нем страх и сумятицу… Не буду говорить о многих, чужих, но одним из главных виновников вчерашнего разбоя явил- ся не кто иной, как начальник нашей волости, мой младший брат Оспан. Выходит, за шиворот и в рукава насыпали мне зло, содеянное моим родным братом! Плюнули мне в самую душу мои же родственники! – Так сетовал Абай, обращаясь к своему другу Ерболу, и лицо у поэта было сумрачным, руки дрожали. И в эту минуту в дом вошел Оспан, которого позвал стар- ший брат. Абай не ответил на его салем. Удивленный Оспан не успел еще присесть на тор рядом с Ерболом, как Абай резко бросил брату в лицо: Эй, Оспан! Ты волостной голова, и я спрашиваю у тебя, где ты был вчера, когда враги грабили твоих людей? Астапыралла! О каких врагах ты говоришь, брат? Эти чиновные барымтачи вволю поиздевались над бедня- ками, ограбили голодных старух, – разве это не враги? И я сно- ва спрашиваю: где ты был вчера? Был на сходе родовых старшин в Сак-Тогалаке. Что, Оспан, у тебя мало своего скота? Зачем принес жертву волкам, – разрешил черные поборы? Для кого ты их собирал? Ойба-ай! Ты что? Разве я собирал для себя? Тебе мало, что дерешь с бедняков царский налог и недо- имки! Так ты еще и делаешь вид, что не знаешь, что карашыгын делят меж собой старшины, бии, толмачи и атшабары? Хочешь соврать мне: не знаю даже, для кого собирал? Ерзая на месте и колыхая всем своим гороподобным телом, Оспан потерянно мялся перед Абаем, робея перед ним боль- ше, чем перед уездным начальником. Оспан был напуган гне- вом старшего брата настолько, что не стал даже рассказывать про одно обстоятельство. Накануне сборов недоимок и налогов Никифоров нагрянул в его волостную контору в администра- тивном ауле и с самым грозным видом приказал, чтобы сборы недоимок и черного налога были проведены с применением са- мых жестких мер и в срочном порядке. Оспан начал было гово- рить, что народ ослаб от ежегодных податей и сборов недои- мок, но взглянул в лицо Никифорову и сразу опасливо смолк. А тот кликнул урядника Сойкина, и они вдвоем крепко насели на Оспана. Ты плохой волостной голова! Не способен даже собрать царские налоги! Да ты знаешь, что с тобой будет, если мы на- пишем на тебя жалобу самому губернатору? Да он тебя не- медленно снимет с должности да еще и отдаст под суд за твое противление сбору налогов! Так что подумай хорошенько! – го- ворил ему Никифоров. После этого Оспан сдался и послушно поставил подпись на решении о полном сборе налогов и недоимок, а также и чер- ных поборов. Однако когда пожаловался брату Такежану, что ему вовсе не по душе участие в таком деле, и он «хотел бы держаться подальше от всего этого», Такежан услужливо ему подсказал: Е! Зачем тебе присутствовать? Хватит того, чтобы вместо тебя будет бий, а с начальником разберемся мы с Жиренше! А ты уезжай в Сак-Тогалак, там ведь назначен сбор родовых аткаминеров. Именно так и поступил Оспан, тем самым избежал участия в налоговом разбое. А теперь рассказывать об этом было стыдно, и Оспан молчал, отводя глаза. Наконец буркнул не- внятно: Волостным стал я недавно, раньше никогда на этой долж- ности не сидел… Мне сказали, что будет сход аткаминеров в Сак-Тогалаке, мне надо его проводить. Ну, я и поехал туда. Как мне сказали, так я и сделал. Выходит, решил слопать свою долю, стоя в сторонке? Ойбай, говорю тебе, ничего я для себя не хотел! Эх, брат, почему ты мне не веришь, все городишь на меня всякую всячи- ну? Откуда мне было знать, что будут делать эти собаки? – мол- вив это, Оспан крепко выматерил неизвестно кого. Эй, выругай сначала самого себя! Апырай! Ты меня, батыр, совсем хочешь в землю вогнать! Лучше посоветуй, как исправить мне свою вину… Кого схватить за шиворот, чтобы недоимки заплатили? Взыщи, прежде всего, с богатых. Бедняков не трогай. По- способствуй тому, чтобы этим несчастным вернули все, что у них забрали. У кого брать скотину? Прежде всего, у себя самого. Потом у меня возьми. У Та- кежана. И возьми с тех, кто годами не платил своим работни- кам и «соседям» за их работу. Верни долги батракам, сиротам и старухам. Будь хоть ты честным человеком, Оспан! Разве мало в народе обиженных, плачущих, голодных? И немало тех, кто обворовывает несчастных и беспомощных, не замечая стонов и слез. Вот таких и наказывай! Как их наказать? Подскажи. Тебе приходится проводить родовые съезды. Преврати эти съезды в суды, карающие беззаконных насильников. Е! Это хороший совет! – возликовал Оспан. – А то ведь что получается? Ругаешь меня, душу из меня вытрясаешь, за ворот хватаешь, опомниться не даешь, – сам же толком не скажешь, что делать. Ну а теперь другое дело! Знаю я всех этих злыдней, о которых ты говоришь. Уж я теперь на них насяду, увидите! Оспан не будет держаться за должность волостного, а если ее лишусь, то пусть люди скажут потом: «Бедняга отдал все силы, пострадал за народ!» Ну а вы, злодеи, набившие сумки воров- скими деньгами, держитесь! Давить буду всех подряд, никого не пропущу! Сгребу в кучу самых знатных, самых спесивых – и враз обрушу удар на них! Абай смотрел теперь на брата потеплевшими глазами. Тот был полон решимости немедленно приступить к исполнению своих угроз. Пусть сбудется все, что ты сказал, Оспан, брат! Дай мне порадоваться, что мы с тобой родились от одной матери! А если с должности придется тебе уходить, – уйди достойно, как честный человек. Все ясно, будет с меня! Говорить больше не о чем. Я по- шел! – сказал Оспан. Огромный, грузный, он легко вскочил с места и вышел из юрты. ГОРЕЧЬ
К 1 ое-что в степной жизни давно удивляло Абиша, и сегодня, когда они с отцом отдыхали в уранхае, он решил, наконец, сказать ему об этом. Степь располагает человека к праздности, – начал он. – В городе жизнь совсем другая. Я и в себе это чувствую: сам становлюсь праздным… Абай рассмеялся: Это оттого, что здесь иное чувство времени. Степь как песня: ее не измерить в часах и минутах. Она тянется, словно караван верблюдов, движется, словно отара овец. Степь суще- ствует сама по себе, ей не нужно никакое измерение временем. Поэтому тебе и кажется, будто твои часы остановились. Да здесь не только часы, – сказал Абиш, – сама жизнь за- мерла без движения, на долгие века! Но Абай думал иначе о жизни в степи. Он возразил сыну: Здесь, как и всюду, есть праздные люди, но ты не из их числа. Не кори себя – ведь ты не работать сюда приехал, а от- дохнуть, успокоиться. Вот и не думай зря о своей праздности, лености. Но, в общем-то, вся жизнь здешних людей проходит в постоянном труде. Он почти незаметен, именно потому, что труд кочевников не измеряется часами, как в городе, у оседлых людей. Вот, к примеру, пастух – он просто работает весь день, от восхода до заката. Он живет вместе со своей отарой, забо- тится о ней. И ночью надо проследить за ней. Его собственный сон, завтрак или обед зависят от того, что надо сейчас овцам. Возьмем, например, тех, кто пасет лошадей и верблюдов, кор- мит и поит их. Все эти люди вкладывают много труда в свое кочевническое ремесло. Они всегда настороже, ни на миг не забывают о бедах, грозящих скоту на каждом шагу. Это бес- престанный труд, труд без перерывов, не различающий дня от ночи, тяжкий труд. Отец и сын уже не в первый раз заводили разговор о жиз- ни кочевников. Однажды они долго говорили о лихих людях, преступниках-барымтачах. Поводом к этому разговору послу- жило совершенно неожиданное обстоятельство: зашел как-то Абиш к отцу, а у него сидят трое угрюмых людей. Одного из них Абиш, вроде, помнил, да и тот почтительно поздоровался с ним. Одет он был бедно, не носил головного убора и сидел ниже других. С удивлением Абиш узнал в нем матерого барымтача, известного на всю округу вора. Двое других сидели повыше – худой чернявый джигит с впалыми щеками, но видом весьма решительным, и полная его противоположность – бородатый, спокойный старик с маленькими серыми глазками и большим носом. Последние были из рода Мурын в Тарбагатае и при- ехали сюда издалека, чтобы Абай рассудил их запутавшуюся тяжбу. Оказывается, местный барымтач угнал у людей Мурына целый табун вместе с вожаком-жеребцом. Вот уже месяц, как путники скитаются из аула в аул в поисках пропавшего скота, который они нажили якобы честным трудом, и теперь, наконец, настигли виновника. По их словам, вор, сидевший здесь, был хорошо известен среди аргынов и найманов. За последние пять лет он трижды угонял скот в Тарбагатае, что привело два рода к усобицам и взаимной барымте: теперь люди Мурын просто обязаны воро- вать скот тобыктинцев. «Пусть он вернет нам наш скот, – про- должали гости. – Мы обошли здесь многих известных людей, совсем извелись, сетуя перед ними о своей беде, но не нашли ни одного сильного человека из тобыктинцев, который бы сла- дил с этим шайтаном. И вот, пришли теперь к вам, полагаясь только на вас одного! Кто, как не Абай, может пресечь такую на- пасть? Если вы не найдете управу на этого пса, мы всем расска- жем, что тобыктинцы не могут сладить со своим разбойником. И тогда наши честные люди будут вынуждены стать барымтачами и воровать у тобыктинцев ответно!» Абай сильно рассердился, услышав такие речи, ему было стыдно и за свой род, и за самого вора, и он только что отру- гал его. Теперь Абай сидел молча, глядя на крупного, кряжисто- го барымтача. В тот момент и вошел в юрту Абиш. Отец вдруг улыбнулся и сказал сыну: Ты только посмотри на этого неугомонного вора! Его имя – Мынжасар1. Назвав его так, родители желали долгих лет жизни своему чаду. Как же они должны быть теперь несчастны! Их не- достойный сын даже имя свое предал горькой насмешке. Это позорище на весь наш род, на сам язык наш, если даже благо- родное слово не могло спасти этого человека от его злодея- ний… Абиш знал, что прошлой зимой Мынжасар обокрал еще не- сколько аулов, но нынешний волостной глава Оспан отобрал у него весь украденный скот и жестоко наказал вора. Мынжасара избили до полусмерти и бросили голым в степи, и он всю ночь пролежал в беспамятстве. Он мог заболеть или даже умереть от холода и побоев, но ни один человек не подошел, не пожалел его. Наконец Абай провозгласил свое решение: трое во главе с Баймагамбетом пойдут вместе с людьми из рода Мурын к Мын- жасару и отберут угнанный скот. Услышав слова Абая, Мын- жасар, который только что отпирался, врал, клялся Кораном и самим Всевышним, внезапно притих: он волком глянул на Бай- магамбета и молча вышел из юрты. Путники из рода Мурын не- возмутимо покончили с кумысом, который пили все это время, встали и удалились вместе с Баймагамбетом. Тем же вечером в доме Абая собрались его молодые дру- зья, и Абиш снова зашел к отцу. Все были изрядно разгоря- 1 Мын – тысяча, жасар – молодеть, обновляться, а также – жить долго. чены кумысом, громко разговаривали, спорили и шутили меж собой. В разгар вечера Абиш по какому-то поводу вспомнил о Ломброзо. Кто он, этот Ломброзо, – спросил Абай, – мудрый ли он человек? Абиш ответил, а затем поведал сидящим одну странную мысль, которую он прочел у Ломброзо: «Если человек украл или убил, то это значит, что он вор или убийца по своей природе, с самого своего рождения». Мысль несуразная, но знаменитый врач и ученый говорит, будто у всех разбойников какое-то особое строение черепа, даже телосложение. Выходит, их всех можно угадать заранее, потому что подобный человек рождается уже с явными пре- ступными наклонностями. Ни воспитание, ни семья, ни сама его жизнь, то хорошее или плохое, что он испытал, вовсе не имеют значения… Коль уж он родился злодеем, то неизбежно пройдет путем злодейства и злодеем умрет, – закончил Абиш. Внимательно выслушав сына, Абай лишь молча покачал го- ловой. Что ты об этом думаешь, отец? – спросил Абиш. Думаю, твой Ломброзо заблуждается, – не сразу ответил Абай. – Хоть он и ученый, но это его суждение не принесет лю- дям пользы. Да оно просто вредно! Я не буду рассуждать о лю- дях вообще, какие у нас у всех черепа, но даже Мынжасара, которого сегодня я сам и наказал, готов от этого Ломброзо за- щитить! Гости даже заерзали на месте – таким интересным казался начинающийся спор. Абай меж тем спокойно продолжал: Что заставляет Мынжасара идти на воровство? Разве он такой от природы? Вовсе нет. Все вы знаете, какой он сметли- вый, а уж храбрости ему не занимать. Кроме того, не по приме- ру нынешней молодежи, Мынжасар просто отчаянно честолю- бив! Вот почему он никогда не будет обивать пороги байского дома, как это делали его родители. Ведь работа на богатеев не просто тяжелый труд. Это, прежде всего, – унижение. Чисто по- человечески ясно, что гордые казахи, бедняки без гроша за ду- шой, терпят великое душевное страдание, когда голод и нищета заставляют их искать работу в чужих домах. Кем бы теперь был Мынжасар, не стань он вором? Таким же, как все его предки до последнего колена, сородичи с гордым огнем в груди, вы- нужденные принимать это нравственное унижение. Но как ему избавиться от нищеты и насилия, которое всегда сопровождает вековой наемный труд? Никак. Вот и стал Мынжасар вором, как видите, не только из нужды, но также из гордости. Абай помолчал, отпил кумыса и продолжал, несколько воз- высив голос: Да такому крепкому, сильном джигиту, как Мынжасар, под стать железо гнуть! Он не ленивец какой-то, не лежебока. Дума- ете, легко одному целый месяц идти в далекий Тарбагатай к му- рынам? Нет, это не ремесло лентяя – днем и ночью пробирать- ся крадучись, словно голодный волк, узнать холод, усталость и мучения, переживать опасности и, наконец, угнать целый табун лошадей! Так может вести себя только смелый и сильный чело- век. Где ж еще ему приложить свою силу в наших краях, если тут нет ни торговли, ни земледелия, ни фабрик и заводов? Как ему заработать на хлеб? Разве что и вправду пойти в слуги- малаи или пасти чей-то скот. Мынжасар, как и многие другие казахи, просто задавлен голодом, нищетой. Слушатели переглянусь: похоже, слова Абая задели их за живое. Именно оно – это безысходное, беспросветное существова- ние и толкает кочевников на воровство, – продолжал он. – Что и позволяет обвинить в преступных наклонностях сразу весь наш народ. Бездушные городские чиновники, чьего ума только и хва- тает на то, чтобы брать взятки, говорят: казах – барымтач, казах – конокрад, казаху только и надо – украсть. И жандарал, и каж- дый, кто сидит в конторе корпуса, бездумно этому верят. Они хоть раз задумались, отчего так происходит? Могут ли они хотя бы на миг понять горькую правду степи, которой правят? Нет, не посочувствовать, не разделить нашу боль! А просто узнать ис- тинное положение дел. Неужто одним лишь воровством полна казахская степь? Разве его не предостаточно и в других краях, где процветают города, а в городах – ремесла, фабрики и заво- ды? Разве мало на всем свете тюрем и каторг? Все они, всюду полны преступниками. Абиш неотрывно смотрел на отца. Это были сильные, сме- лые слова. Он сам не раз думал об этом холодными петербург- скими вечерами. Что там европейские лекари, мыслители? Что они знают об этой жизни, дороже которой нет ничего на свете? Меж тем отец продолжал: Я не говорю о тех достойных людях, которые жизнь поло- жат, чтобы бороться с этой жадной властью. Но ведь не только они сидят в далеких острогах, а больше – простые воры да раз- бойники. Не те же ли это самые Мынжасары, если задуматься? Не от тяжести ли жизни, не от ее несправедливости стали они Мынжасарами? Ну а цари да акимы только и знают, что судить и наказывать этих отчаявшихся людей. Нет ни сановника, ни закона, желающего понять, каковы истинные, глубинные причи- ны их преступлений. Вот почему мысль, высказанная Ломбро- зо, будто бы и с научных высот, меня рассердила! Если бы так сказал какой-нибудь бессердечный торе, это было бы ясно. Но к чему сей якобы просвещенный муж, да от имени самой науки, невежество пополняет невежеством, а жестокость – злом?! Так закончил Абай свою длинную и страстную речь. Пока он говорил, Абиш не раз менялся лицом, ерзал на месте, то ставил свой кумыс на дастархан, то снова брал его в руки, быстро под- нося пиалу к губам. И теперь, словно объясняя свои горячие, порывистые движения, он разразился внезапной шуткой: Итак, сегодня, на джайлау в ауле Оскенбая знаменитый врачеватель и философ Ломброзо получил самый тяжелый, са- мый сокрушительный удар в своей жизни. И нанесли ему этот удар двое: казахский акын – Ибрагим Кунанбаев и матерый ка- захский вор – Мынжасар, – торжественно объявил Абиш. Абай крепко обнял сына и прижал его к груди – он был рад столь вольной шутке. Абай давно заметил, как тяжело Абишу сидеть без дела в ауле. Дармен, также понимая это, посоветовал ему отправить сына куда-нибудь на несколько дней: пусть, например, съездит с друзьями посмотреть пещеру Коныр-аулие, что по ту сторону Чингиза. Посещение столь дикого и загадочного места должно бы помочь джигитам развеяться и отвлечься. Перед самым отъ- ездом Абиш зашел к Абаю, попить на дорогу кумыса. Сейчас же, собираясь в путь, он уже был в легком чапане и в тобык- тинском тымаке. Абай с нежностью посмотрел на сына и его душу переполнила отцовская гордость. Тут же вспомнились ему собственные, когда-то давно сочиненные стихи: жүктеу/скачать 0,82 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|