Книга третья перевод анатолия кима алматы ид «жибек жолы»
жүктеу/скачать 0,82 Mb.
|
Путь абая 3-конвертирован
БАЛЖАН ЖОСПАР — копия, Мадина диплом
| Когда в цепях ты уходил, Народ слезами проводил Тебя туда, где жизни нет… Но минул ряд тяжелых лет, Дошел до бога жар молитв:
Услышав грохот новых битв, Ты, словно лебедь, прилетел, На озеро родное сел… Оразбай, Жиренше и другие, присно с ними, восторженно зашумели, славословя певца: Уа! Хорошо! Барекельди! Молодец! Рахмет! Лихо взлетел! Лети дальше! Вдохновленный похвалами, импровизатор, выпрямившись, положив на колени инструмент, перешел на пение без сопро- вождения домбры. Кто был смелей, отважней вас, Базаралы и Балагаз? Два скакуна, два тигра, два Могучих и бесстрашных льва, Вы повергали в прах врагов! Всегда, батыр, ты был готов Вскочить на верного коня… Благословляла вся родня Того, кто был ее щитом. Скажи мне, плачут ли о том, Кто не привлек к себе сердца? Тебя ж, как брата, как отца, Оплакивал степной народ: «Где он, вернейший нам оплот?» Акыны пели о тебе, О яростной твоей борьбе И называли скакуном, Летящим, словно божий гром… И слышал я, что тот скакун Ворвался раз в чужой табун И кобылицу там познал, Что так ревниво охранял Кривой какой-то жеребец… Не помню, чей он был отец?.. При последних словах песни Жиренше ущипнул за ляжку сидевшего рядом Оразбая и закатился дробным хохотом. Все собравшиеся в доме знали, в чем смысл этих строчек, а те, для которых Нурганым, младшая токал Кунанбая (та самая «кобылица»), была ненавистна, даже подскочили на месте и радостно запереглядывались между собой, словно на их гла- зах беркут упал на лисицу и добыл ее. Но Базаралы мгновенно разгневался, ударом сверху нало- жил свою тяжелую руку на домбру акына и глухим, львиным рыком пригрозил: Не смей! Закрой рот… не смей обливать грязью Нурга- ным! Это бесценный для меня человек! Однако Арип, сын гордых Сыбан, не снес обидных для себя слов и в ярости мелкой мести резко отвел руку Базаралы от своей домбры. Частыми ударами пальцев заиграл на ней вступление. Потом запел, мстительно поглядывая на Базара- лы сверкающими глазами: Казался тулпаром, а оказался клячей худой… Не зря говорят, что в коне лишь порода ценна! Пусть прадед был бий, но отец – табунщик простой, И видим мы все, что коню – три барана цена!... Когда Арип закончил петь, люди вновь загалдели, рассыпа- лись в похвалах, со всех сторон снова зазвучало «Барекель- ди!», «Рахмет!». Будто речь шла не о только что созданной песне, еще не представшей ни на одном поэтическом состя- зании, а о знаменитом произведении знаменитого акына! Жи- ренше с довольным видом, для пущей важности цедя редкие слова, сказал: Вы слышали этого дерзкого певца? Так и шибает в самый лоб! От его беспощадных слов не уйти, как лисице не уйти от когтей беркута! А слова так и льются!.. Барекельди! Базаралы прекрасно понимал, что акын Арип решил на- чать во здравие, а кончить за упокой. Вначале ему хотелось угодить Оразбаю и слегка задеть Базаралы, не поддержав- шего его разговор, но потом Арип, задетый резким окриком джигита, разозлился и решил напомнить ему, что сам он тоже не из последнего рода. «Может быть, ты и был когда-то горной вершиной, а теперь – какая тебе цена? Всего три барана», – говорил он в своей песне… Базаралы спокойно и внимательно рассматривал акына, словно изучая его. Такая способность человека лицемерно восхвалять, при этом подбрасывать к великой хвале ложечку яду, удивляла могучего, усталого джигита, давно отвыкшего от некоторых особенностей родных степных нравов. Лицо его побледнело, отчего стало тускло-серым, Базаралы нахму- рился, смолк и ушел в себя. Но вскоре в дом нагрянула целая толпа новых гостей. Это была молодежь из аула Акшокы, которых послал Абай. Джи- гиты с порога бросились к Базаралы, увидев его в глубине комнаты, сидящим среди людей. Зазвучали мужские взвол- нованные голоса. Ойба-ай, наш славный Базеке! Живой? Дорогой агатай! Опора ты наша! Достойный ты наш! Ассалаумалейкум, ага! С приездом! Удачи во всем, Базеке! Базаралы поднялся, – и с ним, грудь в грудь, обхватывая его руками, со слезами на глазах крепко обнимались земляки Кокпай, Шубар, Акылбай, Ербол, Магаш и другие из моло- дежи. После кратких вопросов о здоровье, о благополучии в пути, Ербол, как старший, рассказал о цели их приезда. Полудюжина молодых тобыктинцев, возглавляемая им, от- правилась по просьбе Абая – встретить Базаралы и без лиш- них хлопот доставить его в родные края. Всю жизнь, дружа с Абаем с юности, Ербол был самым надежным его посланцем, живым письмом во всех самых важных представительствах Абая-ага. Спокойным, мужественным голосом, который, одна- ко, от волнения вздрагивал у него неоднократно, Ербол гово- рил об отношениях Базаралы и Абая, об их давней крепкой дружбе, о ее чистоте, искренности, верности. Слушая Ербола, Базаралы впервые позволил себе рассла- биться. Он свесил на грудь голову, слезы показались в его глазах. Ни слова не промолвил Базаралы, но люди почувство- вали смятение его чувств, и сами были сильно взволнованы. Магаш, сын Абая, хорошо знавший всю глубину и силу любви отца к Базаралы, не выдержал, вынул платок и разрыдался, прикрывая им глаза. И нескоро удалось Шубару и Кокпаю вы- вести людей из состояния скорбного безмолвия, в котором пребывали посланцы Абая, а вместе с ними и Базаралы. Но пролетели эти минуты печали, и Базаралы стал расспра- шивать о здоровье Абая, о его делах. Выразил соболезнование по поводу кончины – уже давней – хаджи Кунанбая, которая случилась в отсутствие Базаралы на родине, расспрашивал, как прошел годовой ас. Тут внесли в комнату большую, золо- того окраса, деревянную чашу с кумысом, и гости оживились в ожидании предстоящей трапезы. Беседа стала общей. Приезд для встречи с Базаралы детей Абая удивил мно- гих. Такого никто не мог даже и предположить. Ведь Базара- лы был задержан и в кандалах сдан властями именно детьми Кунанбая – Такежаном, Майбасаром и Исхаком, волостными начальниками. Но сегодняшние их противники, Оразбай, Жи- ренше и иже с ними, ничего не могли сказать лично против Абая, пославшего своих детей встретить беглого каторжника, который был из рода Жигитек. Можно было предположить, что Такежан, Майбасар, Исхак не обрадуются вести, что человек, которого они загнали на каторгу, вернулся живым и здоровым. Теперь они затаятся, как змеи, свернувшиеся в кольца для броска. Разумеется, если бы власть волостная по-прежнему была в руках отпрысков Кунанбая, Такежана или Исхака, они непременно донесли бы русским властям о появлении беглого каторжника в тобыктинской степи. В этом Оразбай – Жиренше ничуть не сомневались, но даже не обладая властью и со- хранив свои прежние связи в городе, кунанбаевские волчата способны были на многое... Такими соображениями баи и бии Жигитек и Бокенши поделились с самим Базаралы. И сообща выработали следующий ход действий: надо распустить по- всюду слухи, что Базаралы вернулся законным образом. Мол, он освобожден по высочайшей милости и, благодаря боль- шим судебным хлопотам, полностью оправдан властями, по всем статьям. Услышав весть о возвращении Базаралы, напуганные Майбасар, Такежан и Исхак немедленно собрались и стали держать совет. Обсудили, надо ли донести на него властям, чтобы вновь вернуть его на каторгу. Решили, чтобы этим за- нялся Шубар, когда он будет в городе вместе с детьми Абая. Однако Шубар открылся Абаю, все рассказал о намерениях родственников, и это привело Абая в бешенство. Сгоряча он даже обрушил свой гнев прежде всего на Шубара: Что ты пришел ко мне с таким подлым вопросом – «что делать, как поступить»? Разве ты не знаешь, как тебе стоило поступить? Да надо было немедленно, тут же на месте дать им кулаком по зубам, заткнуть их поганые рты! Вот что тебе надо было сделать! А после этого мог бы прийти ко мне и все рассказать! Рассердившись на Шубара, что он участвовал в разговоре родичей, он и послал его вместе со своими детьми и другими акынами из своего круга в уездный город, – на встречу с Ба- заралы. Но этот приезд посланцев Абая насторожил жигитеков во главе с Жиренше – Оразбаем. Особенно подозрительным показался им Шубар, о котором они многое знали. Да и сам Базаралы не склонен был особенно верить ему... Однако спо- койные, рассудительные слова Ербола и салем Абая немно- го успокоили всех. Также они видели искренние слезы юного Магаша. И Базаралы окончательно успокоился. Он пил густой, выдержанный зимний кумыс и чувствовал, что из большой чашки переливается в него животворная, пья- нящая влага родных пределов, от которых его силою оторва- ли, на много лет. Легкий хмельной туман охватил его голову. Он встрепенулся, выпрямился, горделиво поднял голову – и впервые за весь сегодняшний день заговорил оживленно, бы- стро, не сдерживаясь, ничего не опасаясь. И это была речь прежнего Базаралы, шутника и острослова, веселого му- дреца и утонченного оратора. Он начал рассказывать о не- которых событиях, что пришлось ему пережить. Это были не очень веселые рассказы, но рассказывал Базаралы с таким заразительным, неотразимым юмором, что взрывы смеха то и дело прерывали его повествование. И вдруг совершенно не- ожиданно, в завершение какого-то эпизода, – он взял домбру из рук Арипа и протянул Кокпаю, то ли прося его, то ли требуя: «Спой, жаным!» Кокпай был один из самых видных акынов круга Абая. Он на- чал с поэтического приветствия Базаралы, импровизируя, как и всякий истинный степной поэт, от полноты переполнявших его душу чувств. Пел он звучным, поставленным от природы, богатым голосом. И как поэт-импровизатор – сочинитель в тот же миг рождающейся песни, – Кокпай явил себя незаурядно: всего в четырех строках первого куплета он сумел передать и высказать многое. Радость встречи, почитание и уважение к народному любимцу, – но и тревогу за него, которому грозит опасность от властей: жүктеу/скачать 0,82 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|